Это всегда было больно – чувствовать, а потом не чувствовать. Как дышать, а потом не дышать. Сплетение чужих судеб всегда обладало тонким привкусом отчаяния на языке – горечью сожженных надежд и собственных чувств.

– Сожмите сильнее, – повторила я, зная, что лишь только амулет расколется в руке магистра Тайного Искусства, как я потеряю дар. И способность чувствовать. И средства к существованию. Но почему-то это все казалось таким неважным.

– Хоть что-нибудь в вашей жизни было действительно вашим выбором, Тери? – легкая грусть в голосе лорда обжигала кислотой. Он разжал пальцы, выпуская амулет, выпуская мои чувства, вспыхнувшие и забившиеся с новой силой. – А, в Бездну, – с какой-то мрачной решимостью произнес он. – Проклинайте меня.

И его губы властно накрыли мои.

На секунду я словно бы задохнулась, оглушенная силой его ответных чувств. Пораженная тем, как много и как глубоко прятал Нордвин Толль, этот внешне холодный, мрачноватый, насмешливо-расчетливый человек. Магистр Тайного Искусства был совершенно не похож на брата. И целовал он с такой щемящей нежностью, что это было почти больно – ощущать все это и понимать, что у нас есть всего один лишь этот раз, всего один поцелуй.

И энергия, сплетаясь, перетекала из наших пальцев в браслет связующих судьбы, а он все целовал и целовал меня нежными, но обжигающими страстью поцелуями. Целовал мои губы, мое лицо, мою шею, спускаясь вниз вдоль золотой цепочки амулета, и выступающие тонкие косточки ключиц. А я таяла и таяла в его руках, больше всего желая, чтобы это не заканчивалось. Никогда, никогда, никогда не заканчивалось.

А за окном поднялся ветер, и ветви деревьев бились в стекла с тем же отчаянием, которое разрывало меня изнутри.

– Прокляни меня, Тери, – шепнул Нордвин Толль.

И я раскрыла губы, глубоко вдыхая, и прокляла.

Ветер стих. Браслет, расстегнувшись, соскользнул с моей руки.

Лорд Толль легко подхватил разом ослабевшую меня на руки и опустил в кресло. Потом нагнулся, поднимая артефакт.

– Так вот все ради чего, – спокойно произнес он. Никаких эмоций не отражалось на его лице – ни внутренней борьбы, ни сопротивления только что наложенному проклятию. Он, казалось бы, и вовсе его не заметил. – Скажите мне, Тери, я ведь найду здесь следы магической энергии того, кто так хотел контролировать меня через искусственную страсть к Динарине Оусвери?

Я кивнула, совершенно ничего не понимая. Он не должен был касаться браслета. Как все другие проклятые, он должен был быть оглушен и растерян, как чувствовала себя сейчас я. Но Нордвин Толль, магистр Тайного Искусства, был спокоен и собран.

– То вино, которым я вас угостил, – произнес он, разглядывая браслет связующих судеб словно какую-то экзотическую гадину, – вовсе не сыворотка правды. Вы сами так решили, Этериэль, а я не стал вас разубеждать. На самом деле особый состав этого вина работает как зеркало, отражая проклятия на того, кто их произносит. Да, – он перевел взгляд на меня, – вы прокляли сами себя, Тери. И теперь можете снять эту штуку с шеи, она больше не работает.

С трудом подняв руку, я дотронулась до амулета, которым так долго удерживал меня Мариуш Толль. Он казался холодным и безжизненным, но…

– Он не работает, – повторил магистр. – Снимайте. Два проклятия страсти уничтожают друг друга. К сожалению, – чуть тише добавил он, – я не мог освободить вас иначе. Если бы я просто снял проклятие, вы…

– Навсегда осталась бы бесчувственной. Пустой изнутри, – повторила я так часто звучавшие слова лорда Мариуша. – Умерла бы, оставшись живой.

Моя рука бессильно упала. Я не верила своим ушам, не верила этой вновь обретенной свободе. Я все еще ощущала себя оглушенной. Растерянной.

Я подняла взгляд на Нордвина. Его смуглое лицо в свете огня казалось совсем темным. А еще бесконечно родным и до невозможности, до разрывающей сердце невозможности красивым. Я судорожно вдохнула, переполненная нахлынувшими чувствами.

Огонь согревал. Тепло приятной волной разливалось по телу, почти забывшему как это – не быть скованным невидимым льдом. Дрова тихо потрескивали в камине, а сердце, вдруг встрепенувшись, забилось чаще – словно бы осознав, что теперь ему ничего не мешает.

– Вам помочь? – Лорд Толль легко, как нитку, разорвал золотую цепочку на моей шее. Отбросил в сторону амулет, с тихим стуком упавший на пол. – Вы свободны, Этериэль.

Я беспомощно смотрела на него, не зная, что сказать.

– Это все была игра, – наконец произнесла я. – Вы разыграли меня.

Почему-то было очень больно. До слез, которые так трудно было сдержать.

– Я разыграл связующих судьбы, – возразил лорд Толль. – Признаться, меня давно интересовала эта загадочная организация. В кругу придворной аристократии ходило столько слухов об их практически непогрешимой репутации организаторов счастливых браков. И политически выгодных, чего я не мог не заметить. Мой сводный брат, с которым вы, я полагаю, знакомы, таким образом получил должность императорского советника. Хотя, должен сказать, я не сразу понял, что девушки, которых заставляют связывать судьбы, и сами связаны. А рабство, милая моя Тери, в нашей империи под запретом.

«Милая». Мариуш Толль называл меня милой. От острой, совершенно невыносимой боли вдруг потемнело в глазах. Я не привыкла, нет, я совершенно забыла, что же это такое – чувствовать. И до чего это порою больно.

Я попыталась встать, но Нордвин удержал меня, мягко опустив ладонь на плечо.

– Не вставайте пока. Слабость скоро пройдет, и я вас отпущу.

– Отпустите? – эхом повторила я, чувствуя, как неприятно шевельнулась внутри пустота.

Его рука все еще лежала на моем плече, и, должно быть, он чувствовал мою дрожь. А я дрожала – в теплой гостиной, в уютном кресле у огня я дрожала так, словно бы в одном тонком платье стояла в метель на заметаемой снегом дороге Приграничья.

– Или не отпущу, – коварно улыбнулся Нордвин Толль. – Сначала согрею. Я, признаться, еще не решил.

Его рука скользнула по плечу вверх – к обнаженной шее, к подбородку. Согревая теплом – магическим, а еще таким знакомым, родным теплом.

– Вы специально проиграли в карты лорду Оусвери, – осознала вдруг я. – Вы сказали, что иногда нужно уметь проигрывать, и именно это вы имели в виду!

– Да, а еще намекнул брату, что хотел бы разорвать неудачную помолвку с пустоголовой девицей, через которую мной так легко могли бы манипулировать враги империи, – усмехнулся лорд-директор Императорской Академии Тайного Искусства. – Динарина, может быть, и не лучшая моя адептка, но производить нужное впечатление умеет. Вы ведь тоже ей поверили, Тери? – Я кивнула. Рука Нордвина коснулась моих волос, и магистр прерывисто вздохнул, пропуская темную прядь между пальцами. – И сообщили заказчику? – Его голос стал хриплым. Я кивнула снова. – Именно тогда вы и получили приказ связать нас любой ценой. Я прав?

– Да, лорд Толль.

– Нордвин, – мягко поправил он, наклоняясь к моему лицу. – Мы же решили, что можем называть друг друга по имени, Тери.

– Но это же все было… – я запнулась, – не по-настоящему.

– Разве, Тери? Неужели ты и правда в это веришь? – Пальцы легко скользнули по плечу – с рукава платья к обнаженной коже. Я вздрогнула. – Ах, Тери, – выдохнул магистр, – ты так много говорила о той искре, что иногда проскакивает между теми, кто предназначен друг для друга. Ты ведь не поверишь, как близок я тогда был к тому, чтобы выдать себя. Чтобы сказать, что та, на кого всегда будет устремлен мой взгляд в зале, полной ослепительных красавиц, сейчас сидит напротив меня. Красавиц? – горько усмехнулся он. – Никто и никогда не казался мне красивее грустной девушки с удивительными желтыми глазами, которую я увидел на свадьбе сводного брата. А ты… ты даже не вспомнила меня. А тогда даже не взглянула. «Связующая судьбы», – сказали мне. Тогда это звучало как приговор. Но, – он опустился на колени, так что наши лица оказались совсем близко, – мне всегда говорили, что я слишком упрям, чтобы сдаваться. И вот ты свободна, Тери. А теперь скажи, – выдохнул он в самые мои губы, – согласишься ли ты разделить со мной то счастье, которым обещала меня проклясть?