Промучившись таким образом около часа, я так ничего и не написал. Между тем главу следовало сдать к завтрашнему утру. Нереально. Надо предупредить литагента, пускай заморочит голову издателю.

Я открыл электронную почту и начал: «Дорогой друг…» Нет, как-то неуместно нежно получается — дорогой… «Дружище!» А это — фамильярно. «Значит, так…» Ну нет, это уже просто хамство!

Да что ж со мной такое?! Будто никогда писем не писал!

После нескольких безуспешных попыток я с ужасом осознал, что творческий кризис коснулся и написания писем.

Как говорим мы, писатели, надо мной нависла тень грядущей катастрофы. Спокойно, сказал я себе, все нормально. Это случается со всеми. Не паниковать! Проведем эксперимент. Надо написать что-то такое, где творчество не нужно вовсе. Например, цитату из Пушкина. Да, самое то, ведь над пушкинскими стихами за меня уже потрудился Пушкин.

Воодушевленный этой идеей, я быстро набросал: «Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась…» Пальцы зависли над клавиатурой. Кто явился? Кажется, какое-то местоимение явилось… «Передо мной явилась мы», — написал я и тут же испуганно стер. Смутно припомнилось, что местоимение должно быть второго лица единственного числа. Но какое?!

Ладно. Пушкин — это слишком круто. Все-таки гений. Понизим планку. «Жили-были дед да баба. И была у них… И испекли они…» Мне показалось, что вспотели даже ногти. Кто у них был, у этих чертовых стариканов?! Колобок? Три сына? Кого они испекли? Курочку Рябу? Единственное, в чем я не сомневался, так это в том, что младший был дурак. «Ну а младший был дурак», — яростно напечатал я и уже готов был облегченно вздохнуть, но перечитал, что получилось, и впал в отчаяние. «Жили были дед да баба. Ну а младший был дурак». Получалось, что младшим был дед! Он-то и был дурак! Но это же полная фигня!

Ладно, сказки — тоже сложно. Тогда… анекдот! Что может быть проще анекдота? Только другой анекдот. Итак. «Встретились как-то русский, грузин и еврей…» Нет. «Украинец, латыш и сьерра-леонец». Да нет же! «Англичанин, француз, башкир, араб, финикиец, американец и сьерра-леонец. И…» И — что? Зачем встретилась вся эта толпа? А! Ну конечно! Я стер «встретились» и написал «расстались». Перечитал. Какой бред, господи!

Я схватился за голову. Кризис чужого творчества — это уже слишком. Это, наверно, самая крайняя стадия болезни, после которой убийство, тюрьма, клаустрофобия, издевательства, помешательство и самоубийство.

Не хочу!

Думай, писатель, думай!

И я придумал. Выход оказался элементарен до гениальности. Боже мой, как же это просто! Я сардонически захохотал. Творческий кризис, говорите вы? А вот о нем я и напишу!

Я снова захохотал, но на этот раз уже гомерически, и принялся набивать: «Я писатель. Я пишу книги. Потом эти книги издают и…» С ними же еще что-то делают… Их это… ну…

А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

Заключенный был смуглым мужчиной в полосатой робе. Таксист был блондином в форме таксиста. Такси было «Фордом» преклонных годов с отказавшим мотором. Последнее обстоятельство нервировало мужчин.

— Мне надо попасть в тюрьму до ночи, — раздраженно заметил заключенный.

— Вы же видите, машина стала, — огрызнулся таксист.

— Тогда мне надо позвонить в тюрьму и предупредить, а то мои тюремщики будут за меня переживать!

— Издеваетесь?! Где я вам найду телефон на загородном шоссе?

Выражение лица заключенного стало совсем несчастным, и таксист решил его подбодрить.

— У нее это бывает, — миролюбиво сказал он, имея в виду «Форд», — иногда это проходит через день-другой. Ну вернетесь вы в тюрьму завтра, ничего страшного…

— Я не могу завтра, — слезно возразил заключенный. — Завтра у меня казнь…

Таксист сочувственно вздохнул.

— Я понимаю…

— Я знаю своих тюремщиков… Такие паникеры. Стоит чуть задержаться, они волнуются, места себе на находят, думают самое худшее.

— Да… Тюремщики — они такие…

— Наверняка ведь будут обзванивать больницы, морги… С них станется и в полицию заявить.

Таксист не нашел, что ответить, поэтому просто предложил заключенному сигарету. Тот закурил, отрешенно посмотрел в окно и произнес:

— Как хорошо жить отдельно от тюремщиков… Можно возвращаться, когда захочешь.

На шоссе опускалась ночь…

Мама уехала и оставила Машу одну. Маше было одиноко и тогда она придумала себе друга — говорящего медвежонка Павлика. С Павликом было весело, но через пару часов Маше надоело с ним играть, и она села смотреть телевизор. Павлику не хотелось смотреть телевизор, он ведь был медведем, а медведи, как известно, не воспринимают телевизионное изображение. Поэтому вы никогда не увидите медведя перед телевизором.

— Давай поиграем, — захныкал Павлик.

— Нет! Я хочу смотреть телик! — ответила жестокосердная Маша. — И вообще, уходи в другую комнату и не мешай.

Павлик повесил голову и ушел в другую комнату не мешать. Ему было очень одиноко. И тогда он придумал себе друга — кенгуренка Соломона.

Когда Маше надоело смотреть телевизор, она вспомнила про Павлика и захотела с ним поиграть. Она пошла в соседнюю комнату, рассчитывая застать там грустного и подавленного Павлика, который только и делает, что ждет прихода Маши. Но Павлик был не один… С ним играл ужасный, омерзительный и противный зверь, который ничуть не походил на кенгуру. Разве так придумывают кенгуру? Вот она, Маша, знает точно, как надо придумывать кенгуру. А этот дурацкий Соломон просто облезлый кот с сумкой на пузе. Павлик и Соломон были так увлечены игрой, что даже не заметили Машу.

Чуть не плача, Маша вышла из комнаты. Ее душила обида. Хотелось распридумать Павлика обратно, но она не знала, как это сделать. Тогда она решила отомстить. О, нет, она не стала придумывать себе нового друга. Она сделала кое-что страшнее — придумала Павлику и Соломону врага. Враг был тигром, его звали Нерон.

— Ррр? — заговорщически поинтересовался Нерон.

— В соседней комнате резвятся Павлик и Соломон, — зло сказала Маша. — Как ты к ним относишься?

— Я их ненавижу, — ответил Нерон.

Маша улыбнулась улыбкой удава.

— Ну так иди к ним! — скомандовала она, и Нерон бросился в соседнюю комнату.

Какое-то время на всю квартиру гремел грозный рык тигра, но внезапно он прервался. Маша обеспокоенно заглянула в соседнюю комнату и увидела такую картину: Нерон уныло сидел на задних лапах, передние же лапы были в наручниках. Перед тигром стоял, загораживая собой Павлика и Соломона, полицейский. Он говорил:

— …быть использовано против вас.

— Я буду говорить только в присутствии своего адвоката, — ответил Нерон.

— Хорошо, — кивнул полицейский. — Давайте.

Нерон немного напрягся и придумал адвоката.

— В чем обвиняется мой подзащитный? — спросил адвокат.

— Он совершил нападение на Павлика и Соломона, — объяснил полицейский, — за это он должен сесть в тюрьму!

— Но, позвольте! — возразил адвокат. — Мой клиент всего лишь исполнитель. В тюрьме должен сидеть не он, а организатор нападения.

Все уставились на Машу.

— Я… я… я сейчас армию придумаю! — пригрозила испуганная Маша.

— Мы тоже, — парировал полицейский. — И имей в виду, нас больше. Пока ты придумаешь одну армию, мы придумаем четыре! Так что придется тебе пройти со мной.

Неизвестно, как повернулось бы дело, если бы в этот момент не вернулась Машина мама.

— Мама, мама! — закричала Маша.

— Что здесь происходит? — удивилась мама. — Кто все это придумал?

— Не сердитесь, — сказал Павлик. — Мы сейчас уйдем.

— До свидания, — сказал Соломон.

— Ваша Маша — замечательная девочка, — сказал полицейский. — Такая выдумщица.

— Если понадобится адвокат, вы знаете кого придумать, — сказал адвокат.

— Заходите как-нибудь на чашку чая, — сказал Нерон. — Чай с мясом… Вот. До свидания.

И они все ушли, а Маша и мама остались одни.