В это время Кадырову пододвинули адресованную ему записку. Кадыров посмотрел на Султанова; тот незаметно кивнул ему и покровительственно улыбнулся. Оглянувшись по сторонам, Кадыров развернул записку и облегченно вздохнул. В записке было всего несколько слов, выведенных уверенным, размашистым почерком: «Как думаешь, - карьеристы они или недальновидные прожектеры?» Эти несколько слов подействовали на Кадырова так, словно на рану его капнули целительный бальзам.
Председатель райисполкома был не только спасителем Кадырова, но и его другом. Правда, это была неравная дружба: с одной стороны - снисходительное похлопывание по плечу, с другой - посильные старания угодить; но зато держалась она на са»|ом прочном фундаменте - на общности интересов. Султанову нужен был Кадыров, Кадырову - Султанов, и оба служили друг другу надежной опорой. Султанов, выручив незадачливого председателя колхоза, нашел преданного сторонника «в народных массах». Кадыров, благодарный Султанову, видел в нем верного покровителя из «начальства». Он искренне восхищался ораторским талантом Султанова, умением в самых трудных обстоятельствах сохранять добродушие и достоинство, его усмешливым, полным уважения к себе тоном. В разговоре с людьми Кадыров невольно употреблял излюбленные жесты, словечки Султанова, а в последнее время все чаще и чаще ссылался на его имя: «Товарищ Султанов сказал то-то», «Товарищ Султанов дал такое-то указание».
Он понимал Султанова с полуслова и сейчас, получив его записку, расправил плечи, поудобней уселся на стуле, поднял голову. Айкиз говорила что-то о средствах на строительство поселка, о помощи государства новоселам, о задачах строительных бригад. Но Кадыров уже не слушал ее. Хозяин района не она, а Султанов, и решающее слово будет за ним. Он знает, что делать; у него - авторитет, опыт, он поставит эту выскочку на место!
Кадыров спрятал записку в нагрудный карман. От нее словно исходила начальственная теплота, она согревала ему сердце… Он мало что понял из речи председателя райисполкома, выступившего вслед за Айкиз; он прислушивался с упоением лишь к бархатному рокотанию его баритона, к насмешливой или гневной интонации восклицаний, обращенных к предыдущим ораторам, и думал блаженно: «Есть все-таки руководители, на которых можно положиться, которые способны дать по рукам, - как это он написал? - ну да, недальновидным прожектерам!»
А Султанов между тем, картинно взмахивая рукой, улыбаясь то добродушно, то иронически, с удовольствием отчеканивал звучные фразы. Он любил произносить речи.
- Красно, красно говорила товарищ Умурзакова! Но очень уж благополучно у нее все получается. Сплошная идиллия: пришли, увидели, победили! А мы, коммунисты, привыкли смотреть правде в глаза. Розовые очки нам не к лицу! Конечно, как говорится в народе, правда глаза колет. Но я все-таки предпочитаю правду, а не легкомысленные прожекты!.. Как председатель райисполкома, я хорошо знаю положение вещей. Умурзакова нарисовала тут умилительную картину: ворох заявлений о переселении; новый поселок; колхозники, перегоняя друг друга, спешат с гор в пустынную степь! А на деле-то все не так! Мало кому захочется жить в пустыне.
Учтите силу привычки, товарищи! Мы не можем сбросить со счетов такой укоренившийся в душах дехкан «предрассудок», - Султанов усмехнулся, - как привязанность к родному клочку земли. Дехканин - не перелетная птица: нынче здесь, завтра там! Он корнями ушел в землю, которую обживали еще его деды! Ему дорог родной дом, как бы плох он ни был. Плохонькое - да свое! И ведь взамен-то ему предлагают не лучшее! Новые, благоустроенные поселки - это, конечно, красиво. Но где мы собираемся их строить? В голой, открытой всем ветрам степи… - Он потянулся было расстегнуть воротник своего кителя, но тут же отдернул руку. Хотя Султанов никогда не был на фронте, но еще с войны начал носить одежду строго военного покроя и любил щегольнуть «военной» подтянутостью и аккуратностью: на людях, даже в сильную жару, китель его всегда был наглухо застегнут. Откинув со лба короткую прядку иссидя-черных волос, он, все больше увлекаясь, продолжал: - Почему никто не сказал, что целина граничит с Кзыл-Кумом? А Кзыл-Кум - это суховеи, которые жарким своим телом навалятся на беззащитный хлопок! Это - песчаные смерчи, способные все разметать на сво^м пути! Я знавал, товарищи, работников одного треста, которые запланировали артезианский колодец в таком месте, где и людей-то не было. Вода выходила из земли, чтобы тут же снова уйти в землю. Не рискуем ли и мы уподобиться таким работникам? Хлопок-то мы посеем, а убирать его будут суховеи да песчаные бури! Переливание из пустого в порожнее - вот как это называется, товарищи! Народ облек меня высокой властью, и пусть простят меня авторы столь заманчивого, но рискованного плана, если я, защищая интересы народа, задел их самолюбие, если мои слова поранили их, как острие кинжала. Они затеяли вредное и опасное дело, и мой долг - сказать об этом! Их подход к делу - не творческий, а догматический. Раз, мол, партия призвала осваивать целину - значит, надо осваивать ее повсеместно, вне зависимости от конкретных условий! Но в постановлении пленума ЦК говорится лишь об Алтае и Казахстане. Об Алтынсае там ничего не сказано!
Султанов говорил долго, но его не прерывали: хоть председателя райисполкома считали краснобаем, но речи его, цветастые, как ковер, а порой и острые, словно перец, обычно выслушивались с интересом. Джурабаев в раздумье тер ладонью подбородок… Участники заседания переглядывались с лукавыми усмешками: «Круто забирает председатель!» И Кадыров уже торжествовал победу, но дальнейший ход заседания разочаровал его. Члены бюро, председатели других колхозов, которым тоже предстояло осваивать целинные и залежные земли, в своих выступлениях горячо поддержали этот план. Кадыров недоумевал… Он не понял, что коммунисты района внутренне уже были готовы к такой поддержке. Они решительно встали на сторону Айкиз и Смирнова не только потому, что тем удалось убедить их, но и потому, что сами всей душой желали того же. Возражая Султанову, выступавшие указывали, что в плане учтены и суховеи, и песчаные бури, и напоминали, что красноречивый председатель райисполкома не часто выезжает в степь, и о смерчах, которые не на каждый-то день приходятся, знает лишь понаслышке. Впрочем, выступавших было немного. Все устали, спорить больше не хотелось. Джурабаев, оглядев собравшихся, скомкал лист бумаги, на котором набросал конспект выступления, и ограничился коротким заключительным словом:
- Это хорошо, товарищи, что мы сегодня крепко поспорили! Теперь, я думаю, всем ясно: мы и должны и можем поднять целину. Кадыров ссылается здесь на текущий план: мол, хватит с нас и сегодняшних забот. Есть план - вот и выполняй его. Но планы мы составляем для блага людей, товарищи! И если от того, что мы возьмем на себя’ дополнительные обязательства, людям станет лучше, - надо брать эти обязательства! Хлопок, зажиточность, расцвет культуры - разне ради этого не стоит напрячь силы? Конечно, нам и сейчас живется, в общем, неплохо. Это верно. Но мы хотим завтра жить еще лучше. А послезавтра - еще и еще лучше! И на этом пути к лучшему отдыхать нам некогда: народ не простит нам, если мы два года подряд простоим на одной и той же ступеньке, украдем у дехканина лишний, рубль, новый дом, новый клуб… Я считаю, что товарищи, выдвинувшие план освоения Целины, проявили ценную инициативу, и предлагаю распространить этот план на другие сельсоветы нашего района. Товарищ Султанов пугал нас трудностями. Спасибо, что он еще раз напомнил нам них. Я допускаю, что Умурзакова, в пылу энтузиазма, несколько злоупотребила розовыми красками. Трудности будут, и надо мобилизовать народ на их преодоление; надо звать народ не только к счастью, но и к борьбе. Трудности будут, но нам ли, коммунистам, пасовать перед стихией и стариковской приверженностью к обжитым мазанкам в горах? На фронте ведь никому и в голову не пришло бы закричать: «Впереди - враг, бежим!» Предлагаю, товарищи, приступить к голосованию…
