Опьяненный тщеславием, ты по доброй воле на все закрыл глаза, чтобы не видеть правды. Теперь ты узнал цену своим друзьям. Они предали тебя, а ты запутался и не можешь отомстить им, вывести их на чистую воду. У тебя связаны руки, Кадыров! Иначр и не могло быть! Ведь Аликул сказал правду: в любом случае он сумеет выкрутиться, представ перед народом кроткой овечкой. А откройся ты во всем перед колхозниками, перед партией, тебе, пожалуй, придется распрощаться с партбилетом.
Нет, ты еще не все понял, раис! Вот и сейчас ты думаешь о себе, о том, как спасти свою шкуру! Чтобы сохранить партийный билет, ты готов пожертвовать партийным долгом и честью, ради этого ты пошел уже на молчаливую сделку с Али- кулом! Значит, главное для тебя - не служить партии, а только быть в партии? Но так и перестают быть коммунистами, Кадыров!
Нет, ты еще не все понял…
Ты ведь все еще думаешь, что Умурзакова и ее друзья отстаивали свои планы из карьеристских соображений. Ты до сих пор считаешь, что они тебя «подсиживали». Когда ты с горечью заявил Аликулу: «Умурзакова добилась-таки своего!», - ты ведь хотел этим сказать, что она стремилась к каким-то благам лично для себя. Потому, мол, (и торжествует!
Ты так и не видишь, раис, большой их правоты. Не видишь хрустальной сердцевинки этой правоты: заботы о народе, веры в народ. Теперь, видя, как мечта их становится явью, ты сожалеешь, что оплошал, промахнулся, что в свое время не рискнул вместе с ними. Но вспомни, что удерживало тебя от риска? Ты боялся поплатиться почетной своей должностью за рискованную попытку, а боялся, не веря в удачу, не веря в своих дехкан. Не знал их, вот и не верил в их мудрость, зоркость, силу.
Нет, не прошла еще твоя слепота, Кадыров!
И если ты не наберешься мужества, не отрешишься от мелких забот о своей особе, не взглянешь правде в глаза, не постараешься понять все- все, до конца, - ты останешься совсем один.
А это самое страшное в жизни - остаться одному…
Глава тридцать вторая ДОЛГОЖДАННЫЙ ДЕНЬ
Алтынсайцы на общем колхозном собрании выбрали председателем правления «Кзыл Юлдуза» Алимджана. Кадырову дали звено в одной из новых, Целинных бригад. «Можно считать, легко отделался, - с горечью подумал бывший раис, - могло быть хуже. Что ж, поделом тебе… размазня!» Так и не отважившись на полное и чистосердечное раскаяние, Кадыров намеревался загладить свою вину честным трудом на целине, а кстати показать всем, что есть еще у него порох в пороховницах. Прежние друзья от него отшатнулись, но он был рад этому: отдалившись от них, он уже не чувствовал себя их соучастником.
К концу августа по арыкам новых поселков побежала вода. По всему району началось массовое переселение, которое, по расчетам райкома и сельсоветов, должно было завершиться перед уборной урожая. В кишлаки, выросшие в пустынной степи, вселялись колхозники Алтынсайского, Яккатутского, Аккумского и Кук-Ташского сельсоветов. Степь оживала. Оживала степь, где, раньше встречались лишь редкие землянки чабанов, от которых она казалась еще пустынней, необозримее, неприютней. Многие из колхозов, расположенных по соседству с «Кзыл Юлдузом», успели уже вспахать целинные земли, пришедшиеся на их долю. Яккатутцы, посоветовавшись с трактористами, решили дополнительно освоить еще двести гектаров целины. Целинная степь переставала быть целинной. Камешек, кинутый ал- тынсайцами, рождал лавину.
В Катартале почти все семьи, - а их там было не меньше двадцати, - покидали старые дома. Новоселы побывали в новом кишлаке, придирчиво осмотрели отведенные им жилища, навели порядок во дворах и на приусадебных участках, посадили плодовые деревья, заготовили топливо на зиму. Кишлак был хорош, он сразу полюбился катартальцам, и они спешили в нем обосноваться.
Наконец наступило утро переселения.
Рано, перед рассветом, в Катартал прибыла колонна грузовиков и выстроилась длинным праздничным караваном на единственной улице. ,Борта машин были украшены кумачом, над кабинами пламенели плакаты, на радиаторах бились по ветру красные флажки. На каждом из грузовиков, на борту или на кабине, крупными буквами было начертано имя главы семьи, для которой предназначалась машина.
В кишлаке царило радостное оживление. В центре его, прямо на улице, разожгли костер, который казался издалека огромной, трепетной махровой розой. Пока катартальцы с веселым энтузиазмом грузили на машины ковры, столы, одеяла, кровати и непременные громоздкие, тяжелые сундуки, набитые одеждой и всякой домашней утварью, у костра не смолкала бодрая музыка. М.ер- но гремел бубен, гортанно трубили карнаи, звенели струны дутара и танбура, переливчато пели сурнай и флейта. Музыканты старались, и дех- нане, не удержавшись, один за другим пускались в пляс. В этом празднестве участвовали. не только катартальцы, сюда пришли гости из Алтынсая - поплясать, повеселиться, порадоваться за друзей, родичей, товарищей по труду. Были тут Бекбута, Суванкул, Керим. Собралось много и других алтынсайцев. Когда начал плясать Керим, к костру сошлись все колхозники, гости и хозяева. Они дружно хлопали в ладоши, подбадривая танцора, и Керим унруго, как пружина, взлетал над землей, лихо перебирал плечами, кружился волчком, стремительно переступая с ноги на ногу. Гибкий, ловкий, он был подвижным, как пламя, и казался невесомым, как пламя1
Разгоряченный, с каплями пота на висках, он остановился против Суванкула, приглашая тракториста поразмяться в танце, а тот потянул за собой Бекбуту. Суванкул не столько плясал, сколько топтался на месте, тяжело поворачиваясь, неуклюже взмахивая богатырскими ручищами. Земля гудела у него под ногами. А Бекбута с кокетливой грацией вьюном вился вокруг друга, двигая бровями, умильно улыбаясь, подмигивая. Зрители смеялись, аплодировали, танец имел успех. Керим, полный сил, задора и восторга, приглашал в круг новых и новых танцоров. Пришлось показать свое уменье и Смирнову с Погодиным. Погодин был грузноват, но в веселом этом.состязании одержал верх над инженером: он так плясал вприсядку, такие выделывал коленца, что все только диву давались!
Утро постепенно вступало в свои права. Оно началось робкой розовой полоской у горизонта, потом зарозовели пышные облака, скопившиеся на востоке. Вскоре весь, воздух стал прозрачнорозовым, и уже в утреннем свете, залившем горы, небо и землю, побледнело пламя костра, но ярче заалел кумач на машинах.
Погрузка была окончена. Перед дехканами с короткой речью выступила Айкиз, после нее взял слово Уста Хазраткул. Он был в тот день вдвойне именинником: вместе со всеми катартальцами бригадир строителей перебирался в новый кишлак, а кишлак этот был детищем самого Уста Хазраткула. Голову мастера не покрывала обычная соломенная шляпа, он заменил ее новенькой тюбетейкой: по случаю праздника он обзавелся новыми сапогами, брюками-галифе, серым камзулем. Принарядившись, он выглядел не таким длинным и нескладным, как в старой одежде.
- Нынче у нас праздник; друзья мои, - сказал Уста Хазраткул. - Большой праздник! Такие выпадают не каждый год. Новый дом - это новая жизнь, оттого-то с такой охотой переезжают люди в новые жилища. Поселишься в новом, доме, - а он во сто раз краше прежнего, - и своими глазами видишь, всем сердцем чувствуешь: «Да, сегодня я живу лучше, чем вчера] Не зря я, значит, трудился, вознаграждены мои старания». Когда одна семья переселяется, радуются и сами новоселы, и родные их, и друзья. Веселым новосельем отмечают они этот день! А тут весь кишлак снимается с места, новоселье ждет всех катар- тальцев! Великая это радость, друзья, и спасибо за нее родной партии, всему народу1 А я, дорогие, счастлив еще тем, что это ведь моя бригада приготовила вам такой подарок!- Бригадир горделиво разгладил свои пышные, чуть опущенные книзу усы. - Не хвалясь, скажу, молодцы мои работали не. покладая рук и одно держали в уме: как бы сладить такие дома, чтобы вы, друзья мои, ни к чему не могли придраться! Мне тоже дали дом в этом кишлаке, и уж поверьте, заживу я в нем на славу, а я-то знаю толк в домах! Лишь слепым упрямцам это переселение не в радость, а ® тягость. Есть у нас в кишлаке такие… Они остаются в Катартале, и мне их, ей-богу, жалко! Подождем, может, они еще прозреют. Вас же всех я от души поздравляю с новосельем, желаю вам на новом месте светлой, честной, счастливой жизни, и - на правах хозяина - приглашаю в новые наши дома.
