И вот теперь рядом с ним стоит странный человек и утверждает, что все существует не в мечтах Мишеля, а на самом деле.

— Но я-то здесь, а не через восемь веков, — озабоченно проговорил король, глядя на витраж.

— Тогда я скажу вам, что все же есть возможность попасть туда. Я могу помочь вам преодолеть время и вернуть ожерелье Змеи.

— Но… как такое возможно?

Петрунель удовлетворенно прищелкнул языком и внимательно посмотрел на короля. Тот был достаточно молод, чтобы ему были интересны дела государственные, и достаточно красив, чтобы жизнь подбрасывала ему соблазны, способные увлечь его. Но и горяч, решителен и отважен. Что хорошо для короля. Таким когда-то был его отец. До того страшного дня, когда все в королевстве изменилось.

— А как, по-вашему, это ожерелье туда попало? — рассмеялся мэтр. — В действительности все на свете и во тьме возможно. И я могу отправить вас туда. Но чтобы предупредить ваши вопросы, позвольте пояснить сразу. Это не я похитил вашу Змею. Хотя и имею к тому некоторое отношение. Мой дядя… Великий магистр Маглор Форжерон… Ваш отец лишил его наследства, разграбив край, в котором он вырос. Маглор решил отомстить. Двадцать лет назад в Змеиный день он украл ожерелье де Наве и отправил его туда, где никто не нашел бы. Это стало вашим проклятием. И проклятием всего королевства.

— Ваш родственник не без воображения, как я погляжу, — Мишель улыбался, но глаза его были серьезны. — Ну хорошо… Вы отправите меня к ней, — он кивнул на витраж. — За ожерельем?

— Без него ваш брак с герцогиней также будет проклят, как и все, к чему прикасаются де Наве.

— Но не воровать же мне его! — воскликнул Его Величество.

— Вы ни в коем случае не должны его красть! — нахмурился Петрунель и приблизил свое лицо к лицу короля. — Никто не смеет красть его, иначе нашлет на свой род великие страдания. Ожерелье Змеи может быть лишь даром любви и только. Мой дядюшка украл его — и что же? Из всей нашей семьи в живых лишь я да он остались. Она, — мэтр кивнул на витраж, — отдаст ожерелье только тому человеку, которого полюбит навсегда, на всю жизнь. Другого пути нет, сир.

— Другого пути нет… — повторил Мишель и долго пристально смотрел на витраж. От его решения зависело так много. И многие. — Что вы хотите за то, что поможете мне, мэтр Петрунель?

— Я попрошу вас лишь об одном, Ваше Величество, — склонился он в поклоне. — Дать мне это ожерелье на один час в Змеиный день. Единственный, когда оно исполняет желание. Одно желание до следующего поколения своих хозяев.

— Вы многого просите, мэтр, — усмехнулся уголком губ король. Едва ли он верил в подобные сказки.

— Нет. Цена вполне приемлема за ту услугу, что я вам окажу.

— Еще никто со мной не торговался.

— В моей семье славны своими делами не только маги, но и торговцы. Так что же? Клянетесь вы королевской честью дать мне то, что я прошу у вас? Поклянитесь, Ваше Величество! — Петрунель поднял правую ладонь так, будто бы сам произносит клятву.

Мишель некоторое время обдумывал предложение мэтра. Лицо его было серьезным, но спокойным, не выражающим ни одной его мысли. В утаивании мэтра был подвох, не мог не быть. И требование клятвы лишний раз подтверждало догадки Его Величества. Однако сейчас Петрунель просчитался. Клятва короля, произнесенная без главного символа этой самой королевской чести, который беспечно был забыт в личных покоях, не имела никакой силы. Поэтому Мишель легко поднял в ответ правую руку и произнес:

— Клянусь!

— И горе вам, коли вы нарушите вашу клятву! — зловеще прогрохотал мэтр Петрунель, и в этот момент за окном сверкнула молния. В ноябре. Накануне зимы. Маг вздрогнул и оглянулся. — Ну, это уж слишком, дядюшка, — буркнул под нос.

Король Мишель равнодушно посмотрел на полыхнувший ярким светом витраж, и перевел выжидающий взгляд на магистра.

— Благодарю вас, сир, — вновь поклонился пришелец. — Вам следует помнить еще кое-что. С того мгновения, как я отправлю вас во времена, где сейчас ожерелье, у вас будет совсем мало времени, чтобы вернуть его. Все нужно успеть сделать до наступления Змеиного дня. После все вернется в места, которым принадлежит. Этот день будет тем самым, как двадцать лет назад, когда ожерелье пропало. Выпадающий раз на поколение. Когда возможно все, и ничего не изменить.

Два дня. Целых два дня, которые он проведет рядом с прекрасной принцессой. Король Трезмонский улыбнулся собственным мыслям и нехотя сказал:

— Следует предупредить в замке, что меня не будет некоторое время. Иначе поднимется переполох.

— Разумеется, Ваше Величество. Когда будете готовы, найдете меня здесь же. Но торопитесь. Время идет.

Не теряя больше ни минуты, Его Величество вышел из своих покоев и быстро спустился по ступеням башни. Он размышлял, кому сказать о том, что покидает Фенеллу, пока не пришел к единственно правильному, по его мнению, решению. В тронном зале он написал короткую записку своей невесте. И со свитком в руке отправился в гостевую половину замка, где несколько дней назад расположилась вместе со свитой герцогиня де Жуайез.

Неожиданно из какого-то темного угла раздался до боли знакомый голос, напевающий:

Твердят вокруг: любовь — небесный дар.

А я в ответ: по мне, вино — отрада.

Согреет после ледяного взгляда,

Но не сожжет огнем любовных чар!

А коли с медом — ангельский нектар.

Король улыбнулся. Явление ко двору трубадура Скриба в свите собственной госпожи пролило свет на тайну о том, кто таков этот талантливый музыкант из герцогства Жуайез, о котором говорили в последнее время все больше. Какое оскорбление для его семьи! Если бы было кому оскорбляться теперь!

— Маркиз де Конфьян, — окликнул король Сержа, которого знавал еще в детстве.

Тот выплыл из тьмы наперевес с дульцимером, но лицо его не было и вполовину таким веселым, какой была песенка.

— О! — преувеличенно пьяным голосом проговорил Серж Скриб, маркиз де Конфьян. — Его Величество пожаловали на половину своей невесты! Ну, в опочивальню вас не пропустят, сир. Честь герцогини.

— Странно, почему именно вы охраняете вход в опочивальню моей невесты.

— А почему бы и не я! Я был ближайшим другом покойного герцога, — рявкнул Скриб. — А кто-то же должен!

Короля решительно не интересовало, что должен, а что не должен был делать маркиз. Хотя будь у него чуть более времени и чуть менее забот, он бы, несомненно, задумался над тем, какого черта изображает его старый приятель по детским проказам.

— Сейчас у меня есть иные заботы, более важные. Передайте Ее Светлости эту записку, — король протянул небольшой свиток Сержу.

— Передавать любовные послания — не дело трубадура!

— Вы забываетесь! — надменно произнес Мишель. — Уверен, что выполнить мою просьбу не составит большого труда ни для трубадура, ни даже для маркиза.

— А вы полагаете, если вам, жениху, туда хода нет, то меня, постороннего молодого мужчину пропустить — дозволительно? — голос Сержа звучал мрачно, он отвратительно растягивал слова, будто пытался сдержать злость.

Гнев начинал овладевать и Его Величеством. Он терял время на глупые препирательства вместо того, чтобы, возможно, уже сейчас быть рядом с девушкой с витража. А если мэтр Петрунель устанет его дожидаться и передумает? Эта мысль стала последней каплей.

— Маркиз, — повысил он голос, — придумайте что-нибудь и передайте мое послание герцогине.

— Как вам будет угодно, Ваше Величество, — холодно ответил Серж Скриб, взял из рук короля свиток и манерно поклонился. — Быть может, спеть вам на прощание? Уж коли я слишком рассердил вас, сир? Я нынче всех сержу.

— В следующий раз, — бросил Мишель и быстрым шагом отправился обратно в башню, где оставил таинственного мэтра Петрунеля.

Тот со скучающим видом листал одну из драгоценных старинных книг, лежавших на столике у окна. Книг король не дозволял касаться никому. Особенно этих — летописей правления де Наве с самых истоков. Когда-то король Александр приказал оправить эти книги в кожу, серебро и драгоценные камни. И они были настоящими сокровищами из всех вещей, принадлежавших де Наве. Однако появление короля Трезмонского нисколько не отвлекло Петрунеля от его занятия. Он продолжал читать и, будто мимоходом, проговорил: