Горела и рушилась ветхость, отсекая небо от земли удушливыми клуба̀ми, а Тэхён замер посреди хаоса и не мог шевельнуться. Приближался Юнги. Посетило ненужное и уязвляющее осознание, что он не тот Альфа, а его прикосновения, речи и надежды - ложь. И каждая минута, проведенная с тем, для кого Тэхён рожден и предназначен, непростительно не вовремя всплывает в памяти, раздирая голову изнутри, надрывая мышцы и отбирая дар речи.
…У него черные волосы, а глаза, словно безлунная ночь поздней осени, беспощадно прохладные, обжигающие, но не смертельно. Ты помнишь его горячие губы и цепкие пальцы, вскормленные ими синяки и царапины, остроту клыков и сладостное блаженство единения, голос, шепчущий со страстным придыханием о бессмертной любви…
Зажгло клейменную шею. Тэхён ухватился ладонью, ощутил нехватку воздуха и зашатался, пал на колени и, ударившись лбом о землю, сгреб пальцами горстки пепельного снега.
Заплутав из-за огненных взрывов, Юнги задержался и, найдя наконец павшего Тэхёна, подхватил его и забросил на плечо, заметался вдоль полыхающих коридоров. Вовсе не так он хотел высвобождать его память, не такой ценой. Какая нелепая случайность, злой рок!
Чтобы бежать быстрее, Юнги обратился, и Тэхёну не оставалось ничего, кроме как послушно держаться за него, снова спасителя и не принятого одиночку. Пожар сбил Сокджина с толку, и Юнги предположил, что у них есть хотя бы полчаса на то, чтобы скрыться и уйти из-под его слежки.
Пожар утих так же быстро, как и начался, будто кто-то захлопнул устье печи, и не стало ни разрушений, ни умерщвляющего пыла. Тэхён через силу обернулся, и грудь его заходила ходуном, комок горечи и скорби осел в глотке. Позади тлело пепелище, жалкое зрелище после кипящей жизнью деревни, позади замерзали лишившиеся крова люди, в безропотном отчаянии возвращающиеся к закоптившимся порогам.
Вперемешку со снегом с небес падала сама чернота, ниспадая крупицами, и Тэхён, болтаясь на волчьем загривке, ловил ее пальцами и плакал, плакал, как никогда, судорожно дыша и всхлипывая.
Ему больше некуда возвращаться.
***
Пролито немало крови, бранное поле не знает пощады. Колоссальные потери, первые весточки о том, что люди охотятся и на людей, подозревая их в пособничестве врагу или бездействии, приравненном к предательству родины. Но и посреди хаоса остаются те, кто тяготеет к миру и порядку, начинает уставать и искать пути отхода.
Потрескивает хилый костерок, отплясывая искорками в сумеречную длань. Стая притихла и поджала хвосты: по всему континенту маги передавали раскатистую речь Альфы. Вожак высказался о невозможном, но никто не выступил против, не послышалось и возгласа недовольства. И только Чимин громко откашлялся, слегка коснувшись плеча Чонгука.
— Ты уверен?
— Уверен. С этого дня мы не станем драться, как волки, — повторил Чонгук, повышая голос, прохаживаясь перед слушателями по кругу. — И это не значит, что мы отрицаем свою сущность, напротив – не опускаемся до того уровня, до какого пришлось опуститься людям, ведомым алчностью и жаждой наживы, глупостью и безрассудством. Многие из нас владеют оружием, мы превосходим людей по силе даже в этом обличье. Я знаю, что многие из вас не согласны, что вам приходится переступать гордость и многолетние принципы, идя за мной по закону крови. Доверьтесь мне и моему чутью. Чтобы эта война завершилась – нам важно не только воссоединение двоих, но всех. Я хочу поднять наше племя, возродить нас из пепла!
Для многих стало неожиданностью открытое появление Ночных, ушедших в тень забвения и ставших героями легенд. Явившийся из их числа Альфа всё еще наводит на кого-то праведный страх. Впрочем, он не пользуется привилегиями сполна, не манипулирует, хотя мог бы. Тем и вызывает доверие сверх кровной преданности.
После совета Чонгук остался разделить с собратьями ужин, а Чимин сел поодаль на бревнышко к Хосоку и приобнял. Он теперь не знает, как на него посмотреть без подтекста, о котором с надрывом кричит внутри каждая клеточка, а Хосок греется, замерев, прислушивается к их обоюдному бешеному сердцебиению. Скромно взглянув, он прикладывается губами к его шее и подгоняет томительное желание, и ломит его не меньше. Они потянулись друг к другу, скрещивая пальцы, соприкоснулись губами, Чим приник с захватывающей жадностью, и Хосок тихонько застонал, соскальзывая ладонью по бедру волка. Поцелуй теряет невинность, увлажняя губы, отрезая их от шумного мира вокруг…
Как вдруг на плечи им ложится по руке, и между втискивается не кто иной, как Намджун:
— Дайте-как старику присесть, молодежь.
Хосок смутился, спрятав глаза. Чим хотел было возмутиться, но, повернувшись в сторону, куда кивком указал Намджун, стушевался. Чонгук смотрел на них с едва скрываемой болью в примеси обиды и злости, закусив щеку. Ему не просто плохо без Тэхёна, он без него не может.
— Вот-вот, не развратничайте, не дразните, — приговорил Намджун и, показушно кряхтя, отправился бродить.
— Эй! — не сдержался Чимин, кидая ему в спину хворостинку. — А сидеть уже передумал?!
— Да жарко между вами, не могу, — подколол старец и захохотал.
Однако же, обычные объятия не возбраняются и чужих аппетитов не распаляют, а потому Чимин безнаказанно просидел с Хосоком весь вечер.
Неусыпным бдением заняты постовые. И Чонгук, которого Намджун находит посреди ночи меж кедров, задумчиво глядящим на луну.
— Мы уже близко, — сказал Намджун, подходя. — А ты бы хоть сейчас рванул, если бы не обязанность блюсти порядки.
— Всё-то ты знаешь, — горько усмехнулся Чонгук. Да, он уже чувствует Тэхёна, но спешить не стоит, когда рядом с ним некто из Квин, а здесь уставшие волки. — Ты с самого начала от меня что-то утаиваешь, я прав?
Чутье его обострилось значительно. Намджун хмыкнул, постелил на плоский камень прихваченный плед и приготовился к долгой ночной беседе. Чонгук услышал диковинную историю, сравнил со своими знаниями и ощущениями, выразил недоверие лишь после того, как Намджун закончил говорить.
— Боги…? — вскинул он брови. — Вроде того, они нас создали? Хороши же высшие существа, коли спустились вниз.
— Твоя ирония мне понятна, но да ты и прав, — Намджун закивал, всплеснув руками. — На самом деле, мы вряд ли являемся божествами, я бы сам не решился сказать, кто наш создатель. Наверное, должны оставаться вещи, которые нельзя узнать. В той первозданной среде, где нам приходилось обитать до той поры, пока не пришлось появиться – мы чувствовали себя чьими-то детьми, а уже потом возгордились быть первыми на планете. Нас было не так уж и много, мы быстро развивались, воплощая заложенные знания, чьи-то замыслы. Мы закладывали основу, и в том было наше предназначение.
— Получается, и у вас были свои боги? — Чонгук прошелся туда-назад и прислонился к камню пещерной плиты.
— Возможно.
— Сомневаешься? — Чон метнул на него опасливый взгляд. — Ладно. Опустим. Стало быть, насилие в виде войн затеяно Квин. Извини, но предпочитаю называть вас по-старому, так привычнее. И всё ради того, чтобы открыть некий мифический «Ящик», запечатанный Хранителями моего клана, которым ты, кстати говоря, и помог когда-то?
— Верно-верно, — подтвердил маг.
Причастности Сокджина коснулись поверхностно, но Чонгук успел засомневаться в искренности Намджуна, нахмурился и сложил руки на груди.
— То есть, ты знал о том, что твой народ жив и намеренно скрывал от нас правду. Тебе предлагали вернуться и образумиться, но ты не захотел.
— Пойми, на тот момент, когда мы познакомились, я не мог подрывать свою репутацию такими подробностями. Вы попросту не стали бы мне доверять.
— А теперь, думаешь, станем?! — ощетинился Чонгук.
Им понадобилась не одна минута, чтобы успокоиться и возобновить разговор.
— Послушай, Чонгук, если бы я сотрудничал с Джином, то сейчас вряд ли бы в чем-то признался.
— Ты мог бы сделать это и нарочно, чтобы меня запутать, — парировал вожак.
— Нет же, нет … Да и сам вспомни: я от них скрывался, столько убежищ переменил, — в голосе Намджуна просыпалась неуверенность. — У нас с Квин разные взгляды на жизнь, по крайней мере, стали вследствие некоторых событий. На протяжении многих сотен лет, кочуя между людьми и волками, я многому научился. И, главное, научился чувствовать. Я готов признать, что когда-то бредил жаждой мести за погибших родственников, был ослеплен ею и готов стереть наших же созданий в порошок. Но сил у нас оставалось немного, и приходилось познавать новые. Ходят слухи, что мои братья хотят воскресить мертвых, мнят себя злодеями и вершителями судеб, но приглядись к ним внимательнее и ты увидишь жалких слепых птенцов, кормящихся надеждой.
