Проскрипев обвинения, Намджун остервенело закинул остаток вещей, Чонгук отошел зачехлять меч. Оставшись без вины виноватым, Хосок только и успел невнятно извиниться, а затем, крутанувшись на носках, вышел на улицу отдышаться. Цыкнув на остальных, Чим ринулся за ним.

— Хочешь как лучше, а получается, как всегда. Самому же такое сказать – никак нельзя, нет! Теперь давайте Хосока обвинять, что встрял. Да пошли вы…

Его речь скатывалась на нытье, беготня туда-сюда замедлилась. Чимину сцена показалось крайне умилительной, он бесшумно подкрался к Хосоку и обнял со спины.

— Успокойся, береги нервы. Оба остынут, придут в норму. Их задевает то, что каждый по-своему слаб именно тогда, когда нужно быть сильными, вот и всё. Блин, найдем Тэхёна, я ему первым подзатыльник закатаю. Всех как переклинило…

Успокоение действительно пришло. Хосок разомлел от окутавшего тепла, задышал чаще, развернулся к уветливому лицу, зачем-то провел пальцами по скулам, щекам. Чимин согревает его не только снаружи, но и сладко изнутри, возвращает к жизни. В столь нелегкие времена особенно ощутима его поддержка и значимость. Раньше не замечалось, да и некогда было – почти всегда разделенные расстоянием, рисками, они так редко виделись, что Хосок не успевал загораться, как вновь приходилось остывать.

Их разъединил кашель Чонгука и уже сожалеющий взгляд Намджуна.

— Прости, Хосок, я перегнул палку.

— Да ничего… — он отшатнулся и метнулся к двери. — Я это… сумку заберу и живо за вами!

Чон, проходя мимо, легонько пихнул Чимина плечом и лукаво прищурился, Намджун же скрыл мысли за двойственной ухмылкой и в оправдание выдохнул:

— Я, правда, не хотел его обидеть.

Любезное молчание оповестило о перемирии сторон. Вскоре поутихли любые споры: сплочение куда лучший проводник. Для того, чтобы Намджун смог найти Тэхёна и помочь пробудиться Чонгуку, ему самому предстояло пройти нелегкое испытание, отзывающееся в груди глухой болью прошлого. Хосок мог только догадываться о причинах отказа мага такого уровня от собственного могущества. На ум приходило всякое, от нелепиц до серьезных личных трагедий. Впрочем, когда спустя семь часов пути их встретило холодное марево зияющей пасти пещеры, поблескивающей наледью, Хосок перестал соображать и вовсе, только сполз с загривка Чимина и приоткрыл рот.

— Неужто туда?

— Именно, — кивнул Намджун, перехватывая посох крепче. — Настало время посетить Ночных.

Чонгука передернуло: мать рассказывала ему о странных зверях, ушедших от сородичей в подземелья, о коих сложено немало будоражащих страшилок. Якобы полуслепые, гибкие и недружелюбные создания, под земельным заточением обратившиеся тенями. Если для ритуала обязательно присутствие других волков, почему бы не отыскать кого проще?…

— А если их там уже давно нет? — поморщился Чимин, опускаясь на глыбу ниже.

— Если бы их там не было, я бы вас сюда не привел.

— Джин о таком и слыхать не слыхал, так? — Хосок нервно сглотнул, мысленно предпочитая обойти каким угодно путем, лишь бы не тащиться вглубь удушающей мерзлоты.

Оказывается, у них есть фора над злодейской шайкой, что не может не радовать.

— К счастью, он никогда не был из тех, кто предпочитает грязную работу и марает пальчики, — ответил Намджун и смело ступил за черту. — Ребята, сохраняйте человеческий облик и затяните шарфы потуже: потеплеет нескоро.

И потянулись из минуты в минуту полупрозрачные коридоры, будто налившиеся голубоватой слезой, освещенные лишь дрожащим огоньком посоха, покачивающегося в уверенной руке старца. Межевались со сталактитовыми куполами сталагмитовые поляны, слюдяные озера, коридор сужался, ныряя ниже и ниже. Наконец, прорезалась сквозь толщу камня мощеная умельцами дорожка, уткнулась в грубую наскальную кладку, заиндевевшую спиралями. Что-то менялось, и воздух наливался тяжестью.

— Поди, открой нам, Чонгук, — попросил Намджун, и тот недоуменно взметнул брови.

Тогда Хосок вызвался помочь и смахнул перчаткой иней на выступающем камне, попробовал прочесть руны.

— Кровь… — поморщился он.

И Чонгук без промедления надкусил себе запястье, разбрызгав темные капли. Открылся тайный проход, в котором пришлось ступать гуськом. Скоро стены разошлись в стороны, и плиточная аллейка вывела гостей к длинному мосту, протянувшемуся над целым подземным городом, тихо поблескивающим кристаллами, переливающимися радужным светом. Словно безразмерное снежное покрывало, усыпанное разноцветным бисером. Дома-башенки, площадки, мостики, падающие через неусыпные водные каналы, затянутые в стекольные пузыри теплицы. Застывшая картинка петляющих улиц.

Никто не ожидал увидеть не то, что упадок, а самый настоящий расцвет. Чимин перевалился через перила и разглядывал во все глаза, молча тыча пальцем, Хосок старался не выдать эмоций, но не сдержался, завздыхав на все лады. Чонгук же затих, поборов желание задать тысячу вопросов, он озирался с неприкрытым восторгом, переступая от одного края моста к другому, точно…

— Я уже был здесь… — он волнительно взглянул на Намджуна, окинул взором город.

Память предков. Работает на отлично.

— Верно, — он кивнул. — Ты уже был здесь, Чонгук. Более того, это твой дом.

И всё трогательное и поразительно человечное, что могло промелькнуть в этих пытливых волчьих глазах – промелькнуло тотчас. Не поверив, он поежился и закачал головой, кротко улыбнувшись. Такое ли бывает? Увековеченный пейзаж, свет и линии – кажутся фантастически знакомыми. На холме поодаль виднеется шпиль самой высокой башни, вырастающей из слепка белоснежного здания.

— А вот туда-то нам и надо, — махнул рукой Намджун и двинулся вперед. — Не отставайте.

По мере спуска не встретилось ни одной живой души, и всю дорогу, на каждой улочке, впавшей в спячку, в архитектуре домов и лепнине встречались полумесяцы, такие же, какой украшена холка Чонгука. Он начал верить и бояться, что каждый новый шаг начнет ломать его изнутри. Разве такое сделает его сильнее?

— И никого…? — Хосок заглядывал в замерзшие окна. — Город оставили?

— Хранитель остается при Храме в любом случае, — успокоил Намджун. — Я давненько не бывал здесь: последний вожак тяжело болел и отказался принимать мою помощь. Ночные вообще довольно странные создания, самые самолюбивые из волков, договориться с ними трудно.

Хосок с Чимином покосились на Чонгука, найдя замечание подозрительно подходящим. Кто бы мог подумать, что он из тех, о ком люди без мурашек и не говорят. Оттуда ли его жестокий нрав и сложный характер? И почему его родители оказались на другом континенте, выращивая поодаль от родных мест?

Ночным поверхностные распри всегда были неинтересны. Обособившись в северных далях и окружив себя всем необходимым, они обзавелись самобытной культурой, и пошли по собственному пути. Они никогда не контактировали с людьми, не налаживали связей с другими стаями и не попирали ничьих интересов, чужое мнение их мало заботило. В конце концов, сородичи оставили их в покое, посчитав неспособными развиваться изгоями, обреченными на вымирание, а люди приписали истинно животные качества. Мало кто знает о том, что отвергнутая ветвь добилась невероятных успехов, не изгаляясь в конфликтах, имея и способных магов, и могучих воинов.

Торжественное запустение, чистые каменные улочки, расплывчатость искусственного света. Чонгук не смог бы назвать это колющее чувство в груди ничем иным, кроме как грустью. Он хотел бы идти с Тэхёном за руку, показывая ему всё, что видит, рассказывать ему о том, с чего начиналась история, видеть блеск в его глазах…

Вблизи Храм Луны выглядел потрясающим образцом утонченности и верности традициям. На сквозной колоннаде с резными пилястрами вьётся ввысь витиеватый орнамент, на барельефе фриза танцуют волки, обращаясь в людей и обратно. Кайма высоких ступеней обсыпана лунным камнем, отливает бирюзой, а с волнистых перил стекаются волнами качающиеся вечные кристаллики. У Чонгука перехватило дыхание, грудь защемило нечто сродни ощущению, что он наконец-то дома. Необыкновенное спокойствие.