— Хосок натуральный козёл! Как бы это всплыло только, промолчи и он, и я?! — разозлился Тэхён, раздирая в клочки салфетку. — Разве что Намджун бы рассказал, которому бы Чимин прописал быстрее, чем успел выслушать!

В эту часть истории Юнги не посвящали. Поэтому он сморгнул и вяло переспросил:

— Кто? Кто бы рассказал? — Тэхён погрузился в молчание, и Шуга растерянно заулыбался, как будто готов был расплакаться. — Ты что… Ты с ним виделся?

— Случайно…

— Заебок, — Юнги поджал губы.

— Намджун паршиво выглядит, расстроен, как при трауре, раскаивается и жутко по тебе скучает. Он говорил, что ты ему дорог. Возможно, ему тоже тяжело. Но я ему, конечно, прописал…

И нельзя сказать, что лицо Юнги прежнее, то, с каким он пришел - смиренное и непоколебимое, сменилось на едва ли не трогательное. Чем больше подробностей изливает Тэхён, тем Юнги хуже. Его подташнивает ужином, и кисло-сладкий привкус приправ вяжет рот. Ах, он раскаивается. Ах, ему плохо. Бедняжка. Тем не менее, в памяти восстает заповедь Чимина: «Наши чувства сдирают с нас кожу». И Юнги, усиленно натягивая её обратно, вдруг не может нащупать достаточно злобы или обиды, потому что жалеет того, кто причинил ему боль. Происходит это неосознанно, травит. К минуте, когда Тэхён поведал о той непредвиденной встрече, Шуга уже поднимался и брался за куртку.

— Прости, хён. Мне не стоило.

— Забей, я не в обиде. С чего ты взял, что меня это ебёт?

— Уже по этому вопросу очевидно, что да, — мягко заметил Тэхён.

— Я пойду, спасибо. И покурить пора.

— Один вопрос. Частный.

Тормозит его, будто набрасывает удила. Юнги кажется, еще чуть-чуть и он заржет боевым конём, а потом они как поскачут по полям…

— Давай быстрее.

— Меня не волнует, но всё-таки ради любопытства. Между вами с Чонгуком что-то было?

Переводить стрелки Тэхён умеет мастерски. Заведенный темой о том, что он, мол, проблемный и вечный странник, как-то невольно кусает Юнги за выпирающее из-под костей мясо и наслаждается реакцией раненного зверёныша. От всей души послав Тэхёна по известному адресу, Шуга развернулся, чтобы уйти по-английски, но резво вписался в знакомую грудь, уловил те самые контуры.

— Было, конечно.

Прогремел подошедший Чонгук, который всё это время неприметно сидел за другим столиком заведения с крайне недовольной миной (потому что это их с хёном любимое место, а он поди погляди, с кем тут заседает). Шуга содрогнулся и покраснел, отшатываясь.

— Ты еще, бля, откуда?!

— Ужинал, как и вы.

— Оу, — поморщился Тэ на заднем плане. — Какие люди. Да вас буквально сама судьба сталкивает.

— Любопытство удовлетворено? — Чонгук заглянул в счет и оставил деньги за часть Юнги. На Тэхёна взглянул с плохо скрываемым разочарованием. — Когда мы встречались, мне нравилась твоя простота, я думал, ты безвреден и не пускаешь желчи, но как и тогда, ты по-прежнему печешься только о себе, хотя именно свои проблемы решить не способен. Удачи, Тэхён.

Оставив позади опешившего Тэхёна, надеявшегося на проблеск понимания, Чонгук вывел Юнги за руку. Тэ смотрел, как сплелись их ладони, и как после исчезли в темноте улиц фигуры, сочетающиеся так подозрительно хорошо. Так невыносимо хорошо, что Тэхён отбрасывает праведность и без особого энтузиазма стучит по сенсорным кнопочкам в разделе «новое сообщение».

Отряхиваясь от вязких мыслей о Намджуне, Юнги вспомнил о том, что держится с Чонгуком за руку от самой шашлычной уже с добрых двадцать минут. Они успели пройти две длинных улицы и свернуть на бульвар. Чонгук по правую сторону оказывается чрезвычайно доволен положением, и Шуга намеренно дерзко избавляется от его руки и суёт свою в карман.

— Чё лыбишься? Смешно тебе?

— Забавно смотришься, когда так усердно о чем-то размышляешь. Складка на лбу феерическая. Мне казалось, мы так до твоего дома дойдем.

— С моей феерической складкой? — Юнги приблизился и насупился, чтобы насмешить Чонгука.

— Нет, гуляя за ручку.

— Как два пидора, блядь.

— А мы кто?

Юнги рассмеялся и кивнул.

— Да, точно же.

Пошли вперед замедленным шагом, избегая взглядов и по старинке отвлекаясь на осмотр стройных рядов деревьев, кустарников, засаженные клумбы, которые скоро вспыхнут разноцветьем. Люди на скамейках толкуют о своем, сбившись в компании, парочки, кофеманов и любителей мороженного ранней весной.

— Тэхён наговорил тебе гадостей? — Чонгук не глядя протянул Юнги косяк, и тот блаженно вздохнул, перенимая, но обещая покурить подальше от общественного места.

— Да какие гадости. Он правду говорил.

— И про него? — Чонгуку противно от произнесения того имени.

— И про него тоже правду. О том, что скучает, кается. Но один же хер - слова. Пришел бы мне сказал, совсем другое дело.

— А ты хочешь его видеть?

— Ничего подобного. Он ясно дал понять, что я для него шмара накуренная, ломаного гроша не стою. Продавался бы - и он был бы тем, кто платит. Денег не предложил, и то ладно.

— Стоп. Он предлагал тебе встречаться после?…

У Чонгука словно закоротило провод в центральной нервной системе, он с упорством добился ответа и посерьезнел, если не сказать, почернел. Они притормозили на свободном пятачке за деревьями.

— Ты что удумал, малой? — Юнги с подозрением косится на него.

— Ничего, — буркнул тот, раздувая ноздри.

— А на вид прям смакуешь план с разрыванием Намджуна на дыбе. Никакого правосудия устраивать не надо, понял? За мной уже не гоняются, — Юнги оглянулся и постарался улыбнуться. — Вроде бы и не следят даже. Жить и так небезопасно, надо беречься.

— Он же ублюдок! — вырвалось из Чонгука. — Сукин сын! Ссыкло последнее!

— Тише-тише, — Шуга поймал его и коснулся горячих щек. — На меня посмотри, Чон Чонгук! Я в порядке, видишь? У меня на квартире Чимин, страдающий от побочных эффектов групповухи, а где-то за спиной несчастный с неразделенной любовью и еще одна принцесса-заноза с воспаленной гордостью. Трое чокнутых в сумме. И даже тот, кого ты зовешь ублюдком… Хер с ним. Нахуй всех, понял? Потому что Джа всё исправит, вот увидишь. Обещай мне, что не влезешь ни в какое дерьмо? Я ведь уже разучился готовить, стирать и убираться, я без тебя, как без рук.

Сердце в молочных запястьях застучало почти ощутимо, Чонгук прикасается к нему губами. Непростительно долгое мытарство, сжатый воздух в лёгких. Юнги недоговорил, с Чонгука достаточно, он под корень срывает готовящийся монолог. Искорка благодарности тонет под наплывающей поволокой. Он склоняется и впивается во влажный бархат розовых губ, врезается языком между и скручивает Юнги в объятиях, громыхающих шорохом и сдавленным мычанием, бесполезным всплеском рук. А дальше болезненным захватом свободных территорий и содранной с плеча куртки, чтобы Чонгук вписал поцелуй в изгиб шеи и смог поверить, что ему не снится.

Проблеск разума в секундном перерыве, Чонгук держит расстояние и часто дышит, страстно глядя Юнги в глаза. Там пьяная ахинея и жажда раскуривать невидимое. Он не шутит и не может скрывать того, что у дружбы кончился лимитный период.

Останови меня…

Чонгук мог бы умолять. Но Шуга не собирается ничего предпринимать, он разрешил себе сойти с ума. И тянется к младшему, вдыхая опиум его духов и настойчиво закутываясь в его тепло. Не так. Намазывая бальзам жирными слоями.

***

— Господин Ким, алло?…. — наушник выводит из ступора: водитель, у которого Нам одолжил машину, интересуется, скоро ли он будет дома и успеет ли до возвращения отца.

Намджун так вцепился в руль, что побелели костяшки, да и в целом, у него трясучка. От того, что он видит или от того, что чувствует. Тэхён таки начеркал ему сообщение о том, где можно будет найти Юнги. Доезжая до ресторанчика, Намджун увидел знакомую куртку-пилот, рядом еще одну, и в этой паре большой-маленький, вдруг рождается ядерный взрыв, после которого двое есть один, и белые просветы вырезаны тонкими полосами, то и дело перекрывающимися чернотой тотального сближения.