Ко всему прочему, мучила бессонница, и по утрам (а подолгу Хосок ни разу не спал), он поднимался разбитым, брался за телефон и начинал работу. Рутинную, скучную, далёкую от закона. Он руководил процессами, оберегал сейфы и вклады, от усталости делил свалившуюся ответственность с Леоном, охотно берущим добрую половину обязанностей на себя. Пожалуй, они ладно сработались, но ожидаемый результат не срабатывал. Так трудятся в тылу, не ведая, что там - в самых жарких точках. Иногда они говорили о тех, кто им дорог.

В голове проносились эпохально трагические сцены, выдерживать которые Хосоку становилось тяжелее, чем раньше. В его плотно сбитом доспехе появилась брешь в виде младшего брата, нуждающегося в помощи и заботе. Воздать Чимину за годы страданий не вышло бы ни при каком раскладе, Хосок даже не знает, как объясниться перед ним, не прозвучав жалостливым ублюдком, растроганным семейными связями до глубины души. А так и будет, когда встанут друг против друга и разомкнут объятия. Невнятное пояснение и его недоумевающие глаза. Чимин всегда обладал проницательностью, видел гораздо больше, чем произносил вслух.

Сбавив тихую истерику, Хосок открыл окно и с грустью выглянул наружу, вдыхая прохладный вечер, замечательный, если взлететь птичкой и пролететь над ним у островной каймы. Хосока нещадно давило то, что он тратит время впустую. Он вправе обратиться за помощью к отцу, призвать к ответственности и воспользоваться его личными связями, чтобы отыскать Чимина быстрее. Но такой ход мог подставить Тэхёна и остальных, навести стрелки на Юнги, ведь отцу, каким бы строгим человеком он ни был, не чужд меркантильный интерес. Борясь за кресло мэра, он вполне располагал властью выдавить Хосока из неугодного криминала и прибрать Катанию к рукам. Таким образом, Хосока выматывала не одна лишь гордость, но и опасение собственноручно подвести их компанию под расстрел. К тому же, отбрасывая сантименты, следовало учесть, что Чимин не стал бы для отца любимым сыном, не стал бы первым номером в завещании, как это бывает в хороших сериалах, какие Хосок посматривал на пару с Эсперансой, имея досуг.

А вот сигареты Чимина слишком лёгкие, чтобы развеять мысли, и Хосоку страшно держать выточенную хрупкость между пальцев. Суждено ли тому, что случилось с Тэхёном, повториться с ним? Почему этому мальчишке, как на роду написано - идти, ползти по следам своего друга, почти брата…

И Хосок припомнил, с каким благоговением Чимин отзывался об их с Тэхёном нелёгком детстве. Нет, он не пытался найти крайних и не рассказывал о страстях, как жертва или пропащий сирота. Он принимал выпавшие на его долю испытания, как данное. В отличие от Юнги, Чимина не растила дикая природа и не закаляли обстоятельства, не обжигали пески востока, но мужеством он обладал не меньшим.

«Мы с Тэхёном…». Вместо ангелов, Бога или какой-либо веры в чудо, он верил в Тэхёна. Они вдвоём пошли против системы и наверняка потому так безумно радовались, обретя друг друга. Хосок приблизительно понимал связь между ними, как нечто отдельное от дружбы или влюблённости, нечто, стоящее особняком. Не раз Хосок становился свидетелем того, как Тэхён и Чимин общаются. Тэхён позволял себе подшучивать, паясничать, но никогда - резко или слишком грубо. Он уважал его и смотрел с неисчерпаемой теплотой. Чимин же обожал его по умолчанию, но не прогибался. Чимина жалеть не стоило. То - его выбор. Тэхён подставил ему плечо, повёл за собой, но не втягивал насильно. Надравшись разок, он поведал Хосоку, что Чимин много времени уделяет эстетике борделя. «По-моему, это вообще не его», — высказался тогда Хосок и запомнил, каким кипятком обожгла ответная фраза. «Он там, где ему хочется быть и делает то, что ему нравится. Ты зря считаешь его слабачком…». Тэхён знал его с малых лет и выдумывать ему нечего. За что Хосок и цеплялся.

А такой несгибаемый чёрт, как Тэхён, не бросал их и не оставлял в беде, будто бы ему захотелось потушить Этну, залив водой. Он попросту столкнулся со своими трудностями и как любой человек имел право принять решение. Хосок невольно вставал на его сторону, сочувствуя и благодаря за то, что он стал для Чимина путеводной звездой.

…В дверь коротко постучали, и Хосок, отвлёкшись, вяло ответил:

— Войдите.

Ожидал увидеть одну из работниц, а то и две, но уронил сигарету. За спиной подозрительно тихо, в груди тесно. Он медленно обернулся и увидел падре, скромно выходящего из тени на свет. Вроде бы вымучен, а вроде чуть улыбается - и оттого светлее повсюду, а у Хосока внутри срывает зажим. Вздохнув, он нырнул в раскрытые объятия и, обхватив его голову, посмотрел в глаза. Ему кажется, так бы выглядело слово «нежиться», возымей оно материю. Невозможно высказать что-либо внятное, подобраться к сути. Ещё немного потянув дистанцию, они слились в поцелуе, и руки Юнги собственнически замкнулись на тонкой талии. Он едва не замурлыкал, чувствуя родной запах, впитывая тепло, он наконец-то добрался до него, ощущая свою необходимость физически.

Хосок прижался к нему и, не скрывая радости, зацеловал лицо. Юнги затих, отвечая на ласки и вдруг ахнул, услышал перепуганный вздох: Хосок прощупал толщу бинтов, вздрогнул. Несколько секунд вникал.

— И это ты называешь «в порядке»?! — задохнулся он в ужасе.

— Почти. Уже заживает, правда.

Хосок суетился, заметно бледнея.

— Господи, как это случилось?!

— Попозже расскажу, если можно, — Юнги прильнул к его губам, продолжая целовать с одурманивающей неторопливостью. — Я так хотел увидеть тебя.

— Я тоже… — Хосок уложил голову ему на плечо, гладя лопатки. — Я надеюсь, под бинтами всё быстро заживёт?

— Конечно же, крошка, — успокоил Юнги и похлопал его по спине.

И впитал опасения, слабости, вслушался в мольбы. Когда стало полегче, Юнги с радостью принял предложение пойти на квартиру, где Хосок накормил его и, выслушав страшные вести, помог сменить повязки (весьма хладнокровно для чувственной особы). Юнги полагал, что он не впадает в панику, чтобы лишний раз его не беспокоить.

После обязательных процедур Юнги заботливо уложили в постель и запретили подниматься.

— Слушай, милый, я не нуждаюсь в таком тщательном уходе, — падре, кряхтя, пробовал привстать.

— Лежать, я сказал, — Хосок придержал ладонь на его груди и нахмурился. — Я не уверен, что с ножевыми ранениями следует ходить туда-сюда и трясти сутаной.

— Чимин же…

— Мы с Леоном активно ищем его, — теперь уже настойчиво утешал Хосок. — Пойми-ка такую штуку: ты вернулся, а это один из главных залогов моего спокойствия. Не надо его нарушать своим бесконечным мужеством. Нет ничего стыдного в том, что я ухаживаю за тобой. Мне это нравится. Я чувствую себя лучше, когда тебе хорошо.

Юнги поцеловал его худенькую ручонку, с неимоверной любовью прижался к ней щекой.

— Серьёзно? — не без удовольствия промурлыкал он, откидываясь обратно на подушки.

— Конечно, — Хосок улыбнулся и лёг рядом, приобнимая. Пока он говорил, часы в гостиной успели отстучать девять раз, и в комнату вливался звук беспокойного города. — Я разобрался с твоими заказами, текущие тоже записал и пронумеровал сроки исполнения, — Хосок дотянулся до ежедневника и вручил на проверку.

Пролистав листы с красивым почерком и аккуратными заметками на полях, Юнги улыбнулся.

— Молодчина, Хосок, — он по-отечески потрепал ему волосы.

— Ясное дело, заказчиков меньше стало, но критических убытков мы не получили, деньги есть и будут. Кстати, Эльмаз звонил, передавал привет.

Сдвинув брови, Юнги кивнул.

— Не до приветов как-то, но спасибо ему.

— Ревнуешь? — хохотнул Хосок.

— Я-то? Да нет, — мотнул головой Юнги. Хосок читал его запросто, точно знал задолго до знакомства. — Он вроде не в курсе, что с Тэхёном?

— Не совсем, но наслышан о случившемся и выразил надежду на то, что Аллах дарует ему жизнь.

— Уж в чём, а в этом он не ошибся, — сказал Юнги и замялся. — Когда ты был с ним, с Эльмазом… Тебе было… хорошо?