Уже не странно, что он не отпускает его одного. Как есть, босые, они вышли к близлежащей набережной и прогулочным шагом двинулись по пляжу. Ступни проваливались в остывший песок. Карибское море разливалось от края до края, как добротный ром в бокале. Чонгук не поленился прихватить этого зелья с собой.
Подвернув штанины, они пошли по кромке воды. Чонгук осторожно взял его за руку. Казалось, они могут дойти до рассвета, дотянуться до горизонта и вытащить из спячки солнце, затем мягко вскарабкаться по бархатной сиреневой ткани неба и не понять, что в ней пустота.
В скорбном молчании они провели довольно долго, давая прибою рассудить, зачем звучать сдвоенным шагам. У Тэхёна в глотке скопился горький ком. И если быть точным, ему отчего-то хотелось разрыдаться, в приступе раскапывать пляжные ямы и кричать в них до тех пор, пока не выйдет гной. Ему показалось, что это непростительно похоже на ту сцену в его расколотой голове, где они всё-таки попрощались, как следует. Не в темноте особняка, раздавленные, а по-человечески. Как чёртовы влюбленные, как два Ромео, воскресшие после утраты Джульетт.
Когда Чонгук опустился на подходящий песочный пригорок и вскрыл бутылку, то поинтересовался:
— Не холодно?
— Нет.
Они сделали по глотку, и огонь пробежался по конечностям.
— Ну и… — Чонгук смотрел вдаль. — Сильно тебе плохо было?
Факт: он волновался, хотя виноватым себя не считал. Тэхён не мог не оценить. Собака залижет раны другой собаке, если кормиться им из одной миски. И Тэхён рассказал, как жёстко его встряхнуло отравление.
Чонгук пребывал под наркотой, и если Тэхён прав, то он на самом пике кайфа. Они вряд ли займутся сексом, что ещё хлеще. Сидеть с ним рядом, пить и просто разговаривать.
— Мне тебя не хватало, — проронил Чонгук, и Тэхён не посмел улыбнуться. — Ты наверняка думаешь, что я ради тебя затеял войну со Стиддой. Отчасти. Но не в первую очередь. Просто не хочу выглядеть пиздец каким героем, пусть это и приятно. Нет, я за то, чтобы ты поклонялся мне, но без глупостей.
— Говна традиций мне хватило, вот уж спасибо за позволение, — скривил рот Тэхён. — В конечном итоге, спасать можно по-разному.
— Да. Скажем так: методы у меня паршивые. Хотя, ты от меня не далеко ушёл… — Чонгук усмехнулся, припоминая сицилийские разборки и яркие эпизоды Тэхёновых похождений. — Мне нравилось, как ты разруливал проблемы, но как же шумно ты это делал. Гангстер моей мечты.
Тэхён рассмеялся и тут же поморщился от боли, поясницу покалывало. Чонгук, засучив рукава, старательно принялся закапывать недопитую бутылку в песок.
— Короче, я не стал лучше, Тэхён. Не такой слабак, не крыса позорная. Но не золотце однозначно.
— А я и не планировал вручать тебе медаль за доблесть, — пожал плечами Тэхён. — И хвалить не буду. Не всё то золото, что блестит.
Чонгук пихнул его в плечо, но не возразил.
— Иногда я веду себя странно. Просто потому…
Нет, он не назвал это наркоманией или зависимостью, он вывернул обстоятельства наизнанку и вышел потрясающим, великолепным. Вразрез тому, за что недо-извинился ранее.
— Чёрствый я, Тэхён, каменный. Я почти не загонялся тем, что лишился родителей. Ужасно, но не смертельно. Даже думал иногда, чем раньше останешься тет-а-тет с жизнью, тем лучше. Быстрее повзрослеешь, обретёшь самостоятельность. Родитель даёт тебе тело, минимально воспитывает, как это назвать… дух? А дальше? Так вот, до знакомства с тобой я знал сирот по книгам и фильмам. Сиротство ни разу не такое, как там было написано и показано. Я не предполагал, что можно быть сильным, когда за твоей спиной нет поддержки, сытым, когда для тебя не готовят, ощущать целостность. И прочее. Я не думал, что можно быть кем-то значимым, если тебе об этом не говорят вслух. Но ты… — он сглотнул и отдышался, затянув паузу. — Вы с Чимином перевернули мои представления.
— Вот как… — Тэхён нахмурился. — Но ты не казался мне зазнавшимся, пока мы не начали соревноваться во всём подряд.
— Слабенькое всегда зазнаётся, а мне было, что прикрывать. Каждый полагает, что его беда - самая крутая.
— Чонгук слыл самым несчастным рабом Баретти, пока не нашёл двоих пацанов в сарае… — Тэхён потупил взгляд и спустя несколько минут вполголоса добавил: — Мне тоже не хватало тебя, Чонгук.
Значительно охмелели и, сидя плечом к плечу, переплетя пальцы, печально смотрели на горизонт. Тэхён заметил капли засохшей крови на его ключицах, грязь под ногтями, следы того безумия, что он не успел соскрести по возвращении.
Укутывающее сверху-донизу тепло и водный шелест в качестве колыбельной.
— Знаешь вообще, кто прав? Тот, кто максимально откровенен.
— Будь проще, и люди потянутся?… — Тэхёна куда-то вело, он плыл и растекался.
— На хуй людей. Найдёшь, с кем можно так, — Чонгук прикусил ему ухо, и продолжил шёпотом, — и всё. Хватит с нас страданий, Тэхён. Нам нужен отдых, перерыв… Пока с этим сложно. Но скоро я закончу, станет попроще.
Чонгук не решил за него, но озвучил.
— И мы до пенсии будем мотаться по миру, как два славных педика?
— Как два славных педика, верно. Но мы не доживём до пенсии, — усмехнулся Чонгук и прижался губами к его виску.
Паршиво, что Чонгук не шутил.
Зарастал плесенью и ответ на то, что между ними, в их забытьи и нескончаемой радости пребывания совместно с пороками. Им суждено было замереть в опьянелых объятиях, застигнутыми проснувшимся утренним светом. В Тэхёне пошатнулось пожелание бежать. Уйти от Чонгука - ровно, что и убить его. И это немного двойной суицид.
Поспав около двух часов, они позавтракали в гробовом молчании, и Чонгук изрёк предложение прокатиться до важного пункта. Примечательно, но пресекать свободу Тэхёна он снова не стал.
Вскоре они стояли на пороге частной клиники или чего-то вроде того: так как название на табличке не дублировалось английским - Тэхён не уловил.
В полупустом, надраенном до блеска, вестибюле расположились мягкие софы, лимонные деревья в горшочках, журчали питьевые фонтанчики, увитые плющом, а кое-где мелькали люди в халатах. В непреднамеренном посещении данного учреждения сомнений у Тэхёна поубавилось.
На вежливом испанском Чонгук поговорил с женщиной за стойкой, а другая отвела их по коридорам на задний дворик, указала в сторону и беззвучно оставила. Лениво потянувшись, Тэхён пошёл за Чонгуком, всматриваясь в попадающиеся престарелые или пожухлые лица, желтоватые, бледные, так не подходящие цветущему пёстрому саду.
Чонгук замедлил шаг.
— И? — Тэхён недовольно взглянул туда, куда смотрел он. Чонгук так и не раскрыл тайну их прибытия в заведение, жутко напоминающее больницу. — Что мы здесь делаем?
— Просто взгляни, — он встал сзади и обхватил его за плечи, утешительно поглаживая. — Не узнаёшь?
Под густой тенью цезальпинии, вполоборота к наблюдателям, сидела женщина в инвалидной коляске и перекатывала из руки в руку какой-то предмет. Безвольно прислонив голову к подушке, она разглядывала то ли жучков, ползущих по древесной коре, то ли и вовсе дремала. Не платиновая, а мышиная седина редких коротких волос растрепалась от ветра. Внутри Тэхёна зародилось сопротивление, он наотрез отказался идти к ней, попробовал высвободиться и даже уйти. Они сцепились, но Чонгук удержал его.
— Тэхён, это твоя мать. Пожалуйста, подойди к ней.
Он рванул сильнее, но повис на руках Чонгука, не в состоянии обернуться и противиться.
— Пошла она, видеть её не хочу. Эта сука давно мертва.
— Марко хотел, чтобы вы увиделись.
Навязанное завещание отца проще не сделало, но Тэхён хотя бы перестал бороться, уяснив, что Чонгук не отступит.
Так долго жаждавший увидеть её, теперь он не мог овладеть собой, чтобы элементарно взглянуть. Тогда Чонгук подтолкнул его и опустился на скамью, становясь свидетелем и не больше.
Отдышавшись, Тэхён подумал, с чего вдруг волнение? Он не помнил её, понятия не имел, как и чем она жила. Более того, он испытывал к ней неприязнь, злился, готовился накричать или сорваться. К чёрту. Она - посторонняя женщина, как и многие другие. Сунув руки в карманы, Тэхён обошёл её спереди и осмелился рассмотреть поближе.