Под светом горящего фонаря начал блестеть асфальт, морось забралась за шиворот. Отряхнувшись от противного холода, докуривая, Чимин встал и бесстрашно взял зазвонивший телефон.

— Алло?

Пульс соскочил со старта до сотни. Спустя шорох шагов в трубке - прозвучал выстрел. Убийство в прямом эфире свершилось так быстро, что кончик сигареты не успел истлеть ни на миллиметр. Зрачки Чимина расширились вдвое, но связь не обрывалась, влезая в ушной канал давящей тишиной.

Напуганный, Чимин рванул к воротам, молча нажимая на звонок и продолжая прижимать динамик к уху. На беглом испанском заговорил телевизионный диктор, но Чимин ни черта не понимал. Он вымерз изнутри, пока добрался до двери, попутно расталкивая недоумевающую охрану, затем широко распахнул дверь кабинета, ворвался внутрь…

Случившееся - звучало намного дальше. Тэхён стоял к нему спиной, целый и невредимый, он слышал в трубке совсем другое. Взглянув мокрыми глазами на подошедшего Чимина, выдавил:

— Марко в заложниках.

Чимин качнулся, в голове помутнело, он зацепился за плечи Тэхёна.

— Но… — Чимин протянул телефон. — Я только что слышал выстрел.

Сверив время звонков, Тэхён сделал вывод, что стреляли либо в кого-то другого, либо вхолостую. Он слышал голос Марко несколькими секундами позже связи с Чимином или почти параллельно. Требовался выкуп с такой суммой, какой у них никак не могло быть на руках так быстро. За сутки. Через день Марко обещали прикончить. Преступник себя не обозначил, и Тэхён растерялся, не зная, промысел ли это организации или же унюхавшие наживу венесуэльские бандиты. До последнего Тэхён понятия не имел, где находится старик. А он прятался на виду у тех, кто и при жизни счёл бы за счастье свернуть ему шею.

Рассудок давал сбой.

— Господи… — Тэхён закрыл лицо руками, и Чимин услышал что-то похожее на слёзный вздох.

Он схватился за голову, стараясь дышать глубже, бессмысленным взглядом осмотрел кабинет и опустился вниз, нечаянно утаскивая за собой Чимина, обвязавшего объятиями.

Спасать Марко рискованно и бездумно. Он бы и сам посоветовал не рыпаться и не подставляться, не бросать империю без присмотра. Но… Всё упиралось в понятия о чести, о связи, семье. Марко спас жизнь троим мальчишкам, хотя ничем не был им обязан, мог пустить на мясо. Марко помог им выбраться на поверхность, всплыть. И он был тем, кто хранит секреты. И тем, кого Тэхён глубоко внутри называл отцом и к кому питал уважение. В закостенелой броне всё ещё прощупывался мальчик. Тэхён обнимал его, высмотрев в Чимине вылитую копию. Чимин оставался его берегом, его светлым песочным берегом, существующим отдельно от мира.

Пусть моя плоть горит, как и этот святой, если я нарушу законы мафии.

Тэхён заказал билеты на утро. Затем попробовал набрать Юнги, но вызов ушёл в недоступный, то же и у Хосока. Отложив телефон, он уже знал, что сомкнувшиеся на шее пальцы выцарапают обессиленный вопрос.

— Ты ведь не полетишь туда? — Чимин задрожал и, заглянув в лицо, обжёгся, отвернулся.

Тэхён рассматривал часы на запястье, стрелка тягостно ползала по циферблату. Вчера ты счастлив, сегодня ты решаешь проблемы, завтра валяешься при смерти. Узнать, как обернётся - невозможно.

— За сутки мы не достанем лям наличными, Чимин. Я почти на нулях, взять неоткуда. Ты знаешь, в какой мы сейчас заднице. Надо собрать ребят и лететь. В Баркисимето у меня есть знакомые, как-нибудь организуем вылазку и вытащим Марко.

— Чёрт. Нет, нет, — запричитал Чимин, ощупывая его, прижимаясь, наваливаясь. — Ты не обязан, слышишь? Не оставляй меня здесь… Пожалуйста. Что угодно, только не это.

Откуда-то он знал, что Тэхён не возьмёт его с собой и не отправит кого-то вместо себя. Во имя благих намерений, по схеме и кодексу, какими никто не пользуется.

Чимин ужаснулся мысли, которая гласила: Марко будет лучше умереть, пожертвовать собой, как можно скорее. Это единственный способ остановить Тэхёна. Но сделать ничего нельзя. Взаправду - ничего. И поэтому Чимин рвётся к нему навстречу и немедленно впивается в губы.

— Что ты… — Тэхён попробовал оттолкнуть его, но не смог.

— Давай уберёмся отсюда? Насовсем. Уедем, бросим это дерьмо, прошу тебя,— Чимин с надеждой заговорил быстрее, не поднимая трепещущих ресниц, и Тэхёну в ладони падают крупные слёзы. — Прошу…

Сдаться. Опустить головы на плаху, опустить руки, упустив и малейший из шансов.

— Так нельзя, Чимин, — натужно, сквозь зубы процедил Тэхён. — Мы не можем.

Чимин целовал его кисти, прижимал к груди, содрогаясь. Тэхён вдруг запустил ладонь в его волосы, сырые от дождя, заставил взглянуть на себя. Как же это всё чудовищно напоминает ту ночь. Отчаяние. Ужас в глазах. Немощность. То огонь, то вода. Стихийные бедствия. И дети, которых оставили. Чимин смотрел мимо и немо ждал. Тэхёну открылось.

Скорбь. Чимин соткал из неё чувство. Но ещё до него, когда им было всё равно, сколько пуль пролетит вместо птиц, появилось оно. Тэхён нуждался в нём.

Оно самое подцепило их за крючки и сдвинуло руки по изгибам, перетянуло проволокой, улеглось жгутами. Тэхён прикусил Чимину язык, сгребая в охапку, и всё потекло само по себе, естественно, сложно или не совсем. Не так он видел это снова, не таким повторением в электрических тонах разыгравшейся грозы. Прошлое смешалось с настоящим.

Что, если не сейчас? В безумии оставшихся до самолёта часов.

Прикрыв глаза, Чимин подтянулся, завалил Тэхёна на себя, сливаясь с его губами, судорожными движениями пальцев лаская плечи. Мозаика кожи разных температур, отколотые куски. Работа неосторожного мастера. Не разбирая пути, неосознанно, они избавились от мешающей одежды. Слабая борьба, рваное дыхание, то поспешность, то снова затухание, перемычка тепла. Тэхён оттолкнул его на ковёр и приник к шее, прикусил сухожилие, надавил весом на пах. Запрокидывая голову, Чимин зажал его между ног, несдержанно простонал. Сердце забилось пичужкой, обречённое быть выклеванным.

Рука Тэхёна примерилась к обхвату, большой палец плотно лёг на артерию. Громко дыша, Тэхён видел не пляжные камешки, а ковровый ворс, не Чимина страдающего, а Чимина смиренного. И заменил боль на поцелуй. Один, второй, третий, торопливый. Неожиданный случайный взмах, и Чимин узнал, что веки Тэхёна влажные. Он осыпал поцелуями его грудь, живот, не побрезговал им нигде и почувствовал странный удар под дых, когда заметил, что Чимин, покраснев, смотрит на него с тем пониманием, ради которого им суждено быть. Кажется, Чимин предчувствовал, что это трагедия, растянутая леской от апельсиновой плантации до завязи их нервных клеток.

Прибежище. Тэхён полагал, что нашёл его. Чимину всё равно - где. Его солнце и луна везде одинаковы. Тэхён поднял его, захватывая, унёс его на шёлковые простыни опустевшей и холодной спальни, разрешил ему справиться с линией пуговиц, отколоть манжеты.

Они едины в горе. Прошуршали рубашки, прозвенели бляшки ремней, с голеней слетела последняя брючная ткань. Чимин распростёр объятия, увлёк в поцелуй. Несколько болезненных минут на воспоминание о том, каковы суставы пальцев Тэхёна, и Чимин принял его в себя безропотно, выбрасываясь навстречу, разрешая раздавить себя и размолоть.

Тэхён первый. И был, и есть.

Навечно.

Глубже.

Ребёнок в голубой колыбели. Закрыв глаза, Тэхён целовал его переносицу, виски, лечил на ножках и ручках трещинки от холода, пеленал и укутывал. Пелёнки становились бинтами.

Тэхён прикрыл шрамы, они могли бы начать кровоточить. Чимин надеялся вытерпеть, что угодно. Но беспощадную, почти прощальную нежность - нет, горячие губы Тэхёна, его пальцы меж своих, медленные толчки, ввергающие в сумасшествие. Чимин на мгновение стал единственным, кто кусался, царапался и множил насилие, прячась под томительными стонами. Он изнемогал под ним. Этим Тэхён переписывал, перекрывал, оставляя о себе лучшее, но не менее болезненное.

И лишь позже, когда по руке Тэхёна пробежалась дурная судорога, он в агонии сжал челюсти на его плече. Чимин вскрикнул, расплескав полосы по острым лопаткам. Вслед огню и тупой боли просочилась кровь, Тэхён нашёл его губы, размазал по ним солёным и, приподнявшись…