…Крутанувшись, Чимин вдруг поймал на себе внимательный взгляд и вздрогнул, скороговоркой продолжая доносить Хосоку важное. Тэхён смотрит на него, чуть прищурившись, с каким-то томным ожиданием или хорошо замаскированной тоской. Или гордится тем, каким Чимин сумел стать для него. Или сожалеет о том, каким не может стать для Чимина. Так или иначе, он молча призывал его вернуться, и прочесть знак иначе невозможно.
К девяти они снова очутились в номере, готовясь к визиту, проверили пистолеты. Вставив обойму, Чимин небрежно швырнул его на кресло, и оба вспомнили Юнги, который бы в ответ на подобное святотатство отчитал бы его от и до.
Тэхён не торопился от слова совсем, предчувствуя, что жертва никуда не денется. Эгоистично предполагать, что он тянет время, и Чимин мысленно себя одёрнул.
Застыв у музыкального центра с сердитым лицом, Тэхён долго водил пальцем по экрану телефона и, наконец, воодушевлённо похлопал. Пригубив на дорожку ещё виски, он качнулся и плавным жестом подозвал Чимина к себе. Приоткрыв рот, тот узнал пронизывающие ноты, он как-то слышал эту песню и пробовал подпевать.
«Lara Fabian – You’re Not From Here».
Чимина словно начали сладостно душить. Тэхён притянул его за талию и, взяв за руку так, что сплелись пальцы, с грацией истинного джентльмена аккуратно повёл в танце.
— Позвольте пригласить вас и плевать, что мы уже в процессе… — мурлычет он, и Чимин заливисто смеётся, именно так, как Тэхёну нравится.
— Ты сбрендил? Нам же выходить пора, — голос дрогнул, он почувствовал, как зарделись щёки, а в груди теснее и теснее, он лопнет изнутри, и не выберется живым.
Но штормит его не от градусов, и колени подгибаются не поэтому. Просто здесь Тэхён, жестокий для других, но мягкий по отношению к нему. Некая доля избранности спадает пахнущим горечью саваном.
— Ещё как сбрендил, — Тэхён прислонился лбом к его лбу и заулыбался. — Правда, давай потанцуем? Когда нам ещё такой шанс представится?
Растаяв под его властным взглядом, Чимин не отвечает, боясь вздохнуть и расплавить момент, развеять. Не мираж. Это та близость, которая достаётся ему от Тэхёна, не предпринимающего попыток сбежать или отказаться, показавшись недостойным.
Не поборов частого дыхания, Чимин подстраивается под шаг и кладёт подбородок ему на плечо. Плотно прижавшись друг к другу, они чувственно и медленно вальсируют по комнате. Так надёжно и тепло может быть только с ним. Чимин разрывается от переизбытка эмоций, и не знает, чем чреват застрявший в глотке ком, смехом или слезами. Одновременно ему хочется всего и сразу, прикасаться к Тэхёну, делиться нежностью, считать, сколько раз он успеет вздохнуть, пока сближаются лица, стать причиной его улыбки, обнажиться до скелета искренности и впитать печали, переписать их на чистовик без единой ошибки. Дрожа, он едва ли способен понимать, что происходит, послушно плывёт по течению.
Тэхён щекочет дыханием шею, его большая ладонь топит ручонку Чимина, который закрывает глаза, отдаваясь сну наяву. И не верит до тех пор, пока не ощущает губы Тэхёна поверх своих, неожиданно горячие, мягкие из-за бальзама и терпкие хмельные… Продолжая кружить, Тэхён придерживает его спину и прижимается ещё и ещё, увлажняя и принося привкус ржи, который Чимин тут же невольно слизывает, дурея до головокружения. Он больше не способен двигаться, цепенеет, зажатый в объятиях. А песня льётся по их венам, давая прочувствовать болезнь, чёрную плесень, тягу и шрамы.
Тэхён продолжает впечатываться невнятно, пробуя и страшась того, насколько опасна для него вседозволенность, потом прилегает несдержанно сильнее и чаще. Он страстно обхватывает голову Чимина руками, вороша волосы, и проталкивает язык. Чимин вздрогнул так, будто это проникновение гораздо глубже. И хотя они целовались множество раз и при разных обстоятельствах, сейчас что-то другое, что Тэхён держит на поводке, как рьяного пса, а дотронуться даёт до разогретого воздуха. Тем не менее, он жжётся, и неизбежное соприкосновение тугих бёдер, бугров под ширинками, отбирает у разума шансы на победу. Делая короткие передышки, Тэхён нападал снова и снова, и чувственный Чимин подавался навстречу, охваченный его пламенем, подстёгиваемый своим.
Скорбная жажда.
«…любовь твоя роковая…»
Но другой ему не нужно. Нужен Тэхён, какой он есть, весь. Покалеченный, больной или здоровый, сильный или слабый. Любой. Как первооснова и начало начал.
Они летели то высоко, то низко. Расходуя неиссякаемое тепло. Чимин опадал, слабел, едва поспевая за оборотами языка, держался за его плечи. Он трогательно уцепился за воротник Тэхёновой рубашки, точно тот собирался скинуть его в бездну, распрощаться и не преследовать. Кажется, у них получается продолжать танец. С трудом, переигрывая желание сломать то, что поддаётся, Тэхён проявляет нежность, которая недоступна ему много лет. Суть в ней - не просто подарить, а получить наслаждение, но кроме животной тоски по телу он ничего уловить не может, и поцелуй превращает в яд змеи, отчаявшейся от него избавиться. Он не прощает себе мысли, что бесстыже хочет Чимина, но хочет трахать, заполучив не то, к чему стремится. А нужное ускользает, прикрываясь солнечной пылью, словно в оправдание…
Тэхён снова весь там. В объятиях человека, которого нет, под градом его поцелуев, под сенью его тела.
Веки стали влажными. Чтобы Чимин не успел опомниться, Тэхён резко опустил руки на его ягодицы, сжал и подсадил на столик, закинув ногу к себе на бедро и давая возможность кончить. Насколько нужно быть важным, чтобы доводить до оргазма губами?… Целуя Чимина с ожесточённым пристрастием, Тэхён теснит его и позволяет себе проверить знаковый укус на надплечье, и как только задерживается у ярёмной ямочки, по Чимину ударяет волна, пробегающая по Тэхёну вибрацией. Застонав срывающимся голосом, он выгнулся, хлопнув руками по его груди, и всхлипнул, наверняка чувствуя что-то вроде стыда, испорченности…
Хотя Тэхён видит его невероятно красивым, видит его взмокшие виски и проступившие вены, приоткрытый тёплый рот и лёгкий румянец. Любой другой посвящённый мужчина счёл бы за счастье иметь в своих руках такое чудо.
Изнурённый, Чимин виновато смотрит Тэхёну в глаза. А тот ждёт, что в нём загорится оно самое, но чувства, притуплённые, ссохшиеся, не дают себя обнаружить. Если он перегорел окончательно, ему очень жаль. Чимин заслуживает лучшего, не пустот.
Они отказались от «дружеских услуг», и Чимин вправе подумать, что находится в его легитимном пользовании независимо от установленных правил. Между рёбер засела заноза, и то воздушное настроение, что сопровождало Чимина весь день, куда-то испарилось. Гораздо хуже и страшнее безумного и бездушного Тэхёна оказывался тот, который, справляясь с вакуумом, пытается любить. Чимин прочувствовал его тревогу и с ужасом осознал, что забирается на ложе, сочно выкрашенное сепией. До сих пор. Где-то там, в недрах сердца, в палеозое памяти. Время ничего не лечит, эта сука ковыряет там, где больно.
— Я… — Чимин осторожно сполз со стола, бормоча: — Мне теперь переодеться нужно. Я быстро.
— Да, конечно… — Тэхён отрешённо смотрел куда-то в сторону.
Когда Чимин ушёл, он протёр увлажнившиеся глаза и закурил, обнаружив отсутствующее возбуждение. Это хорошо. Потому что он действительно боролся. Откуда-то из глубины приходили видения, о каких он предпочёл бы забыть. Он целый не потому, что у него есть Чимин. Тэхён обещал себе, что не прогнётся и не даст себя поставить раком, он сделал травму мотивацией. Но Чимин - залог его нормальности, адекватности, как ни назови. И он хочет понять, что чувствует к нему на самом деле, делает ставку на длительность отношений и их качество, на то уважение сокровенного, которое прежде не предавалось унижению.
Скоро они оба стояли перед домом, погружённым в темень. Чимин неловко молчал, Тэхён не посмел прикоснуться, проронив «прости», не высказанное вслух.
***
Юнги побывал на приёме у епископа ещё до обеда, прояснил ситуацию и задал несколько наводящих вопросов о прибывших кардиналах. Да, появилась необходимость соблюсти законный процесс проверки, но это напуганные служки обратились с жалобами, а не подписать он их не мог. Однако и под страхом смерти компаньон якобы ни за что не стал закладывать Юнги. «Так вышло. Подождём».
