У Чимина не было парней до этого, не было и после.

Синева чернела, кричали птицы, и Чимин кричал, но его затыкали. И трахали, забивая кожу комками грязи. Тэхён. Его Тэхён. Непобедимый и ласковый, его защитник, кровь и плоть. Он рвал ему волосы, полосовал зубами шею, плечи и периодически бил, вынуждая прогибаться.

На глазах Чимина собирался пейзаж, но ничего тёплого не осталось, тело онемело. Зима будет ему сниться, а вода пугать и снова заманивать. Там, в бухте, случился демонтаж всего детства, разом, смерть всех розовых чаек.

..Тэхён развернул его на спину, и Чимин невольно закрыл лицо руками. Тэхён держал над собой валявшийся рядом мусор - бутылку и наверняка собирался разбить её. Толкаясь медленнее, он хрипло выдохнул:

— Чимин, смотри на меня.

Чимин приоткрыл опухшие веки лишь когда услышал звук лопнувшего стекла. Тэхён разбил бутылку о булыжник, словно рождественскую игрушку. Чимин давился слезами, смешанными со стонами, зрачки расширены. Он уже не понимал, что и зачем, где удовольствие, а где больно. Тэхён вдруг посмотрел так нежно и страстно, как будто любил его всегда. И прелесть этой мысли принесла Чимину обманчивый восторг, больной, как и всё, чем они жили.

— Ты мой навеки, — и Тэхён поднёс один из осколков к груди.

Остриё впилось в кожу, Тэхён с пристрастием выводил ощутимые буквы судьбоносной аббревиатуры, и Чимин зашёлся новым криком, заткнул его рукой. Тэхён склонился и слизал кровь и, обхватив его запястье, почти торжественно вручил осколок.

— А я навеки твой. Пиши. Пи-ши…

В полутьме, под луной, дрожащей рукой Чимин давил на смуглую кожу и прорезью ставил стигму. Ощущать Тэхёна внутри и делать ему больно, потому что он - разрешил. Нечто особенное. Он никогда не испытывал подобного. Он хотел быть им проглоченным, раз уже испорчен. Или крещён.

Чимин сделал всё, как он просил. Тэхён сплюнул, ударился в него сильнее, коснулся его члена, натиск сменился желанием получить реакцию. Смешалась их кровь. Тэхён добился возбуждения, Чимин, раскрасневшись, глушил стоны. Тэхён подумал, что это слишком просто. Что можно сложнее и гуще. Замостить их обоих в бетон. Улыбнувшись, Тэхён сомкнул руки на его тонкой шее, и славное гибкое тело завибрировало под ним, забрыкалось, с уст сорвалось задушенное шипение. Чимин хватал его за руки, выгибаясь, Тэхён же не мог остановиться. Разве это не хорошо? Разве это не прекрасно? Поделиться с ним сокровенным, показать, как оно - у изнанки?

Агония. Вскрик. Он едва-едва не перекрыл ему кислород насовсем. Отпустил, наслаждаясь оргазмом. Посинев, Чимин заколотился, плача и кончая, взрываясь. Тэхён размазал руками по их телам сперму и кровь, лизнул и сморщил нос. Затем отодвинулся и натянул штаны. Он ещё не грузился виной, ещё не знал, как будет убиваться по тому, что натворил. Тогда он почти утопился, но сделал хуже, попросту оставив себя в живых.

Чимин долго кашлял и дрожал, из его повисшего тряпья бесполезно было собирать теплую одежду. Повернувшись на бок, он смотрел, как сидящий на берегу Тэхён задумчиво курит. И понял, что несмотря ни на что, оно действует, разливается внутри, наполняет вены и ничего не боится. Бессмертное чувство.

Чимин подполз к нему на локтях, кое-как вскарабкался, цепляясь за плечи и стараясь не хныкать, чтобы не раздражать, сказал то, что от него требовали с самого начала.

— Я люблю тебя, Тэхён…

Встряхнувшись, Тэхён повернулся к нему и, на секунду пропав в несчастных глазах напротив, вдруг поцеловал. И, запахнув в объятия, целовал долго и безжалостно, заражая табаком и чувствуя, как нуждается во всём, что здесь есть. Во всём, что у них осталось и даже в том, чего ещё не было.

========== Глава 9. Ритм. ==========

Очнулись и выбрались из затхлых лачуг, о страхе позабыли. Стряхнули пепел с крыльев, посмотрели на Этну и вспомнили, что живут один раз. Обещанное пиршество и хмель с плясками. Так и лечились на протяжении столетий.

К обеду толпы местных жителей и туристов растекались по главным развлекательным площадкам, предвкушая угощения, конкурсы и созерцание того великого множества талантов, что особенно хорошо раскрываются за приличные суммы. На дни фестиваля установилась великолепная солнечная погода, разбавленная бризом. На центральной площади шумело и грохотало: бесперебойная музыка, шоу и цирковые фокусы, розыгрыши. На приукрашенных улицах и пляжах точно топилось само настроение, исходя в воздух веселящим газом.

…Юнги слышал их даже сидя в подземной келье, делая пометки в церковной книжице. Когда ему стали чужды эти сборища? Собственно, он никогда и не питал исключительной любви к публике, но раньше, когда-то раньше он летел стремглав на свет, не обращая внимания на то, откуда он исходит. Потому что боялся чего-то не успеть.

Отложив карандаш, падре откинулся на спинку стула и потёр ноющие виски. Сон не даётся ему уже вторую ночь подряд. И его отсутствие сказывается на восприятии. Всё начинает раздражать и выматывать быстрее обычного.

Выпив чаю с мелиссой, он снова безынтересно принялся писать. Но вместо дел на сегодня вышло следующее:

Ходит месяц кривоногий

В небе винного окраса,

Тихо тянется к порогу.

И к назначенному часу

Из-за гор придёт убогий,

Он обёрнут рваной рясой,

Он живых считает строго

И ружьё несёт под мясо.

Коль ведёшь себя ты плохо -

Станешь дичью в одночасье.

Засыпай, мой милый мальчик,

Чтоб не быть несчастью…

Тогда эта колыбельная, напеваемая отцом, казалась такой правильной и утешающей. Но нынче под неё не заснуть.

***

Оставив компаньона на попечение Чимина, Тэхён поутру отправился на встречу со знакомым, что состоял в следственной группе по делу взрыва. Доклад не утешил.

«Точно установили, что бомбы самодельные, но начинены качественно, за дело брались не идиоты. Следов пока никаких. Мы, честно, встряли. И, скорее всего, в СМИ так и останется версия об акте терроризма».

О том, что собирается делать дальше, Тэхён не распространялся, он также не давал наводок о Мотизи, задумав разгрести эту отстойную яму самостоятельно. Сомнений у Тэхёна ни на грош.

…Он стоял, прислонившись к машине и сложив руки на груди, рассматривал мятые брезентовые холмы, что укрыли останки конструкции лично одобренного проекта. Возвести ли здесь новую постройку? Обойдётся втридорога, гораздо проще продать. Пора позаботиться об этом. Чтобы не забыть, Тэхён попросил Карлоса достать из бардачка планинг и сделал пометки насчёт грядущих звонков, снова повернулся к развалинам.

Привкус сожаления всё же присутствовал. Помнится, как будто вчера резал ленточку в день открытия, сидел в VIP-ложе и смотрел, как с пилонов съезжают способные бестии. Сколько прошло собраний, заведено полезных знакомств, сколько заключено сделок…!

Тэхён зацепился за мысль и потянул её обратно, удивившись тому, как долго очевидное скрывалось из виду. Человек, что причастен к смерти его советника. Армандо Савиано. Не тут ли он якшался с людьми из Стидды? А кто, кто Тэхёну рассказал?…

— Твою же мать! — он закрыл лицо руками.

Вслух высказался уже Чимину, которого застал у малой сцены. В компании Эльмаза и Эсперансы они попивали холодные напитки за столиком неподалёку и о чём-то оживлённо беседовали. Тэхён поздоровался и потянул Чимина за локоть, довёл до проулка, ошеломляя новоиспечённой догадкой.

— Он всё это время был там!

— Ты о чём? — слегка опешил Чимин.

— Подрывник.

— То есть… Хочешь сказать, кто-то вроде смертника?

— Скорее всего. Он был в списках опознанных жертв. Я лично принимал его на работу. Я, блять, сам подписывал ему бумаги, — Тэхён прислонился к стене и возвёл глаза к небу, удручённо выдохнув: — Заебись, да?

— Погоди, с чего ты вообще так уверен? А копу ты сказал, чтобы проработали эту версию?

— Да хуй с ним, что они теперь сделают? Мёртвых не вернёшь, — покачав головой, Тэхён вспоминал: — Лет двадцать пацану было, невзрачный такой. Он зимой пожаловал. Кадрами я в принципе не занимаюсь, но не в том суть. Вакансий тогда не было, а он типа с семейными проблемами, здешний. Кадровик мне все уши прожужжала, мол, хороший парень, давай его в ночные смены по залу охранником возьмём, будет на подхвате.