У последовавшего поцелуя вкус престранный. Тэхён угадывал в нём кислоту, которую зацепил давным-давно, при первой же с Чонгуком встрече. Теперь они оба подвержены коррозии, таким одинаковым сшиваться надолго явно нельзя.

— Мы им не дадимся, верняк? — Чонгук протянул кулак.

— Верняк, — Тэхён стукнулся о него своим, таким образом они провели маленький ритуал по внушению веры в положительный исход, но вряд ли приободрились.

В обойме Чонгука покоилось три патрона, Тэхён на нолях шёл следом. Предполагалось, что спустя полчаса, когда перестали слышаться и отголоски человеческих окриков, и пороховые залпы, ситуация обретёт другой характер. Чонгук улёгся на ступеньки и двинулся вверх ползком, велев Тэхёну обождать внизу.

Едва Чонгук успел выбраться и выпрямить спину, как Тэхёна оглушило выстрелом, он было взбежал на звук, но Чонгук тут же ринулся на него.

— Уходим!

Он пошатнулся, сжав челюсти. Тэхён увидел, как под рёбрами справа на его рубашке наливается бурое пятно. Выходит, его тоже зацепило. Но когда, чёрт возьми, когда?!…

— Нет-нет-нет, не смей, — Тэхён принял его в объятия и скользкими пальцами перехватил пистолет, выставил руку вперёд, другой поддерживал за талию, скоропостижно ретируясь.

— Херня… жить буду, — процедил сквозь зубы Чонгук. — Там один караулил, но могут быть и другие. Короче… надо ждать. Давай отсидимся немного.

Возможно, они бы ушли дальше, чем за один поворот, но Чонгук оказался не в состоянии передвигаться, и даже быстрый шаг явно дал фору отреагировавшим на шум противникам.

Они опустились на пол. Сдерживаясь, Чонгук яростно жевал губы.

— Чёрт, тебе печень задело, — осмотрев чернеющее ранение, Тэхён ободрал штанину и сделал перевязку, прижал ладонь к непрекращающемуся горячему потоку, и Чонгук накрыл её своей, мотая головой. — Блять, вот же попали…

— Тэхён, вали отсюда, — просипел Чонгук.

— Рот закрой, — рыкнул он.

— Болван, их больше… Беги. Там дальше темно, они не станут искать.

— Думаешь, я тебя здесь брошу?! Клятву помнишь?! В семье каждый стоит за своего до последнего вздоха.

От стен - гулкое эхо, воздух сотрясали подошвы, ударяющие по металлу ступенек. Тэхён сглотнул.

— Только не отрубайся, — он влепил Чонгуку смачную пощёчину, тут же коснулся солёной щеки губами и бросился в противоположную сторону.

— Тэхён…!

В стволе две пули (прямо как три года назад!) и грузно дышащий, истекающий кровью Чонгук позади. В сознании мелькала только одна мысль: не дать им ничего сделать с ним, не дать тронуть себя. Две пули. Два ловких выпада - и ожидаемая лёгкость, их могло отпустить так далеко… Но нет. Держа ствол наготове и напрягшись всем телом, Тэхён ждал появления мишеней, обливаясь холодным потом. Сколько бы их ни было, у любого можно отобрать пушку.

Трещавшая до того настенная лампа подала идею. Оборвав подол рубашки, Тэхён обмотал локоть тканью и хорошенько вдарил по ней. Темнота послужила козырем. Он чувствовал приближение врага, пока одного-единственного. Тот вышел на уровень с ним и со свистом втянул воздух, тяжёлые ботфорты с хрустом давили под собой мусор и стекло.

Решив идти в ва-банк, полагаясь на одни лишь инстинкты, Тэхён вытащил нож и бесшумно вскинул лезвие. Рывком он напал на тяжеловесную тушу, как и предполагал, сзади. И всадил нож в глотку, по предплечьям посыпались полосы от чужих ногтей, вцепившихся в последнем припадке. Захлебнувшись кровью, тело рухнуло.

Минус один. Разделавшись с ним, Тэхён опустился на корточки, чтобы ощупать и забрать боеприпасы, но едва успел подняться, как его огрели по голове чем-то неимоверно тяжёлым. И всё в одночасье полетело в тартарары.

***

Убийца возрождается в глотке убитого.

Кромешная тьма булькала, что кипящий бульон, пузырилась газом болота. Потому что в ней действительно что-то готовили. Или плавили? Также тьма не являлась абсолютом, но Тэхён был скован в ней по рукам и ногам, он догадался: на глазах многослойная повязка. Губы у него разбиты и пересохли, тело ныло, остальных повреждений, если они и присутствовали, он не обнаружил. Подвешен вертикально он наверняка не так, чтобы давно, но и не десять минут, судя по степени онемения конечностей.

— Чонгук…? — вяло промямлил он.

И к спине, точно проявившись демоном мыслеформы, прилегло раскалённое железо, установив клеймо. Тэхён дёрнулся с истошным криком, и услышал звон цепей. Пожалуй, тот ущербный шрам-подкову чуть ниже правой лопатки, он никогда не забудет.

— Так вы реально, что ли, иностранцы? Вот те на, каких у вас там только причуд нет.

Голос почему-то обретал форму жижи. Тэхён понял, что попал в лапы врага и, скорее всего, на этом его дни сочтены. Больше всяких неудобств Тэхёна заботило местонахождение Чонгука, но в дальнейшем он держал рот на замке.

— Нет, не буду я тебя жечь, больно кожа хороша, — мучитель смягчился и погладил Тэхёна по щеке, вызывая рвотный позыв. — Что ж ты такой миленький? Мордашка смазливая. Тот, твой дружок, тоже красивый малый, но дырявый. Дырявый, смекаешь? — он гадливо заржал, переходя на визг.

Поморщившись, Тэхён прикусил язык, заставляя себя переключиться на что угодно, кроме упоминания о Чонгуке. Вдруг дёрнулся от того, что ощутил грубую руку в паху, принявшуюся настырно поглаживать член. Стыд и страх вперемешку. Дурно пахнущее дыхание разило прямо в ноздри.

— Волнуешься, что с ним сталось? Это хорошо. Волнение возбуждает…

Тэхён взял волю в кулак. Он не знал, где находился и кто перед ним. Разве что, достоверно известно - конченый извращенец. Нельзя ничему верить, нельзя ничего раскрывать. Обет молчания, чем бы оно ни грозило.

— Несговорчивый ты, крошка, — кинули ему с обидой и щипнули за сосок.

Ещё на несколько минут воцарилась тишина. Затем Тэхёна отвязали и усадили на жёсткую материю. Под весом прогнулись пружины, и по звуку Тэхён узнал в мебели железную кровать допотопного образца. Руки, рухнув на горизонталь, словно вздохнули от радости, счастливо наполняясь отхлынувшей кровью. Потом его опрокинули на живот, и цепи снова натянулись, на щиколотках и запястьях зачесались прежние следы от оков или наручников. Воняло от матраса мочой и испражнениями. Тэхён повернул голову, пробуя найти воздух почище, надышаться. Славно, что у него пустело в желудке, и ничто не просилось наружу.

Тэхён сохранял бесстрастие, но тело предательски затрепетало, через день-другой при таком раскладе даже он даст трещину.

— Почему ты ещё живой, догадываешься? Ходил недавно слушок, будто ты самому Марко попку подставляешь.

Тэхён слышал об этом, гнусные и свинские сплетни. Из-за того, как к нему относился босс, как вежливо обходился и как смотрел, поползли нелестные толки в кулуарах. Но что с того? Кого оно заботило?… Размышляя, Тэхён предположил страшное: информация о внутрисемейных нюансах этого человека не интересовала, а это значило, что пребывание Тэхёна в роли раба имело иной смысл, едва ли не провокационный. Он отгонял эту идею прочь и уповал на спасение.

Додумать что-либо не сумел. Старые пружины жалобно скрипнули, и от чужого веса юношу накренило в сторону. А дальше - втираясь оплывшими от жира телесами между ляжек, мучитель пытался ему… присунуть, натурально занимаясь ощупыванием раздвинутых половинок. Тэхён заорал, как резаный, ни слов, ни мата - сплошной вопль первобытного ужаса и серия бесполезных сотрясений.

— Кричи, кричи, не поможет… Вот так… — чавкнула какая-то жидкость, охладившая поясницу, Тэхёну помассировали колечко и надавили, входя вовнутрь. — Ох, тесный.. Жаль, я у тебя не первый. И хорошо, что не последний.

Тэхён до крови разодрал клыком губу, колотясь головой о матрас, он сжимал эту тварь, пытаясь избавиться от стручкового члена, метался и, наконец, выжал из себя ругательства запредельного порядка. Но ничто не помешало насильнику продолжить начатое: недовольно крякнув, он налёг сверху и слюнявыми губами присосался к уху, он мокро облизывал шею, прижимаясь пухлым животом, потея и вздыхая загнанной кобылой. Отвратительное, мерзкое создание, кусок говна человеческого, забавляющийся мальчиками, он толкался в Тэхёна и осипшим голосом рассказывал, сколько таких бывало, и что у тех, кто помладше - очень красивые бедренные косточки. Изнывая от боли, Тэхён пытался изловчиться и укусить его за руки, но не выходило. В одну из долгих минут он перестал сопротивляться, боясь навредить уже себе, он не мог заплакать, но так ему только казалось, на деле же поток слёз уже прошёл, оставив на скулах грязные разводы.