— Я не успел соскучиться, — выдавил Чимин.

— Вот и отлично. Мог бы присоединиться, — Чонгук подошёл и взъерошил ему волосы, улыбаясь совершенно беззаботной улыбкой старшего брата, от которой кости у Чимина словно рассыпались и склеились снова. — Шучу… Стрелять-то не разучился?

— Чимину это ни к чему, — вставил Тэхён, и две пары глаз уставились на него с укором.

Замерли, как в какой-нибудь детской игре. Чонгук внимательно наблюдал со стороны, зудящие свежие порезы придавали моменту ощущение избранности, то есть - момент и был сплошным ощущением. Чимин раздражал его, но не настолько, чтобы попасть в немилость, куда больнее оказалось милосердие Тэхёна.

— Я всё ещё даю тебе советы, насколько помню, — прошипел Чимин, подступая. — И не жди, что останусь в стороне. Что бы вы ни задумали, я поддержу вас.

— Это опасно! — рявкнув, Тэхён наконец развернулся, и Чимин остановился в шаге от него, наткнувшись на невидимую преграду.

— Господи, Тэхён, он раздробил Анжело черепушку, а ты до сих пор считаешь его сосунком, — издевательски протянул Чонгук. — Он едет с нами и баста. Мы же одна семья. Или твои заповеди уже не актуальны? Не будь такой задницей, детка. Братишка не силён в оружии, но мозги у него есть.

Чонгука до колик смешила наступившая тишина и, посмеиваясь, он принялся одеваться. Тэхён пропустил его издевки мимо ушей, а болезненное желание Чимина поговорить - мимо глаз. Ему предстояло набросать план действий, а не рассусоливать о высоком. Пусть все думают, что он прогнулся под обстоятельствами. Даже Чимин обязан в это верить.

***

Пробуждение не принесло хороших вестей. Хосок уже знал, что проспал нечто важное и, безутешно горюя ночами, касался губами подаренного креста. Падре покинул его, чтобы воздать чужакам по заслугам и вернуть справедливость в город, за какой не призван бороться. Хосок не понимал его слепого рвения, не видел смысла в отстаивании прав вдруг ставшей обездоленной мафии. В конце концов, они достаточно натерпелись и рискнули, едва не разбились и не отправились прямиком на небеса. И всё равно, он ушёл, покорный долгу и чести. Потому что земля ему ближе.

Два дня Хосок косился на предложенные костыли и не мог поверить в новое средство передвижения. Выглядело сродни предложению самолично отпилить себе ноги. И Хосок противился, беспомощно ползал по кровати, выкручивался и, преодолевая стыд, справлял нужду в неудобное судно. Задубев от лежания, он пробовал сделать самостоятельный шаг и около часа после не смел больше спустить ног: невыносимая боль, ударившая в щиколотку, испугала его до дрожи, пустив волны холодного пота по спине. Страшнее всякой смерти - хромота. После многих лет головокружительных танцев вероятность сломаться мерещилась сбывшимся фильмом ужасов.

Стоило немалых усилий не сорваться. Хосок успокаивался чувством, что Юнги где-то рядом и оберегает его. Он помнил строки Священного Писания, которые Юнги шептал ему ночами по одной из маленьких капризных просьб, произносимых на ушко так томно, что руки святого отца зажимали точёную талию в тиски. Когда разгорячённой кожи касалась его ладонь, и губы придирчиво изучали шею, слушать что-нибудь успокаивающее в противовес рвущемуся пульсу - особенно приятно. Из часа в час, какие тянулись дольше, чем вся жизнь, Хосок думал о нём и едва ли не молился.

«У Юнги были разумные причины», - как сказал его старый знакомый - Намджун, к которому Хосок не питал великого доверия, но вынужден был принимать его помощь, подносы с едой и компанию в целом.

— Он что-нибудь сказал о том, куда направится? — удрученно спросил Хосок у Намджуна, читавшего книгу в дальнем углу палаты.

— Нет, ничего такого.

— Но ты знаешь точно, как подсказывают навешанные мне на уши спагетти, — Хосок жестом изобразил накручивание невидимых спиралей.

— Женская интуиция, что ль? — Намджун поднял насмешливый взгляд.

— Она самая, — поморщился Хосок, поправляя себе подушку. — Знаешь что, чёрт побери? У тебя напрочь отсутствует чувство такта, вояка.

Намджун рассмеялся, но успокоился быстрее, чем Хосок успел прикинуть, насколько в лучшую сторону его меняет хорошее настроение.

— В любом случае, мне велено присмотреть за тобой, а не бросать вослед, как пушечное ядро, как только очнёшься. Согласись, что так правильнее.

Именно обещанием, данным Юнги, и продиктована забота, а не искренней заинтересованностью в благополучии Хосока, как пациента. Присмотревшись к выражению лица и вслушавшись в одухотворённые воспоминания Намджуна о Юнги, Хосок неожиданно понял тайный мотив и, вздрогнув, нарочно не касался темы прошлого, надеясь выбраться отсюда поскорее и сберечь нервы.

Ослабленное здоровье потихоньку восстанавливалось, и изоляция уже не казалась столь безысходной, к тому же, если не заострять внимания на занудстве, Намджун вполне приятный собеседник, пусть он и вызывал странные подозрения. Если бы не Юнги, правда, общего - ни грамма. Намджуну не нравились женские штучки, мода или танцы, а о службе и пустынях Хосок толком ничего не знал и готов был слушать о войне лишь из одних уст. Поэтому порой они упорно молчали.

Хосок ждал, что Юнги свяжется с ним каким-нибудь образом, но будни добивали однообразным спокойствием, и Намджун не передавал приветов. Придерживаться хладнокровия становилось труднее. Клиника не то засекреченная, не то под попечительством доблестных служб, но ни других пациентов, ни бродивших без дела докторов Хосок в коридорах не увидел. Ко всему прочему, здесь отсутствовали средства связи с внешним миром. Подтверждая догадку, Намджун пояснил, что здесь проходят лечение военные и федеральные агенты. Ничего необычного Хосок в том не нашёл.

— Я такое в кино видел.

— Не сомневаюсь. Только это не кино, — с нажимом отвечал Намджун.

И вот очередной долгий осмотр, задевший Хосоку ключицы, плечи и грудь, сменивший уродливый гипс на щиколотке удобным бандажом, окончился простейшим выводом и прямым оценивающим взглядом. Намджун придирчиво всматривался в него, как если бы собирался вписать в эпикриз годность для Мин Юнги.

— Твои дела неплохи, так что нахождение в стационаре уже не обязательно. Я тебя выписываю.

— Очаровательно, док. Какая честь, — фыркнув, Хосок застегнул рубашку и потянулся к костылям, тяжело вздохнул, словно ощущая вес потерянного в больничной койке времени.

— Скажи честно, эта херня пройдёт?

— Не забывай прописанную мазь, лёгкий массаж и отсутствие нагрузок ещё с месяца два-три, и… — Намджун заметил, как Хосок стиснул зубы. — И может быть.

Его проводили к выходу. Он уже видел, как возвращается к своим, находит Чимина, целует Юнги и, наверное, пинает его за выходку беспредельного геройства.

Но открылась стеклянная дверь, и у чёрной машины Хосок увидел бледное лицо своей матери, нервно обернулся на Намджуна, подталкивающего сзади. Выходит, время назначено?

— Ты что… — Хосок готовился закричать и взбунтоваться. — Ты что, гад, меня выходил, чтобы им сдать?!

— Хватит сцен, Хосок. Садись в машину, будь добр. Самолёт через час, — тревожно заявила мать, потянув его за локоть.

— Да не поеду я никуда! — он вырвался, отходя от них, и бешено угрожая одним из костылей. — И уж тем более не полечу! Пошли-ка вы в задницу!

Миролюбиво подняв руки, Намджун приказом остановил подосланных телохранителей и велел всем успокоиться.

— Синьора, насилие ни к чему. Хосок, это ради твоего же блага. Послушай их, — он кивнул на открытую дверцу. — Тебе лучше поехать.

— Сволочь, — прошипел Хосок, задрожав. Против выставленных бугаев ему не сладить, да ещё и в таком плачевном состоянии. — Ты…

— Он просил меня, и я исполнил, — отчитался Намджун.

Хосока сковало. Юнги действительно хотел этого? Даже зная, в каком аду он окажется, вернувшись в клетку? Или та клетка, в какую он отправился, ещё хуже?

Он прекратил сопротивление и, печально посмотрев на мать, тихо спросил о сестре.

— С ней всё хорошо.

Ни слова об отце. Хосок поймал себя на том, что даже думать о том стало противно. Скорее всего, Юнги оказался прав.