Но и благодарности он не просил. Справедливо считая, что Чимин не обязан платить за право быть рядом с Тэхёном. Чимин знал, что находится в их компании на птичьих правах, но больше всего его коробило то, каким прозрачным выглядит Тэхён, как будто он действительно улетел навсегда после того, как они… И одно воспоминание вызвало бурю негодования, задевая каждой из его новых царапин, надрезом на ключицах и синеватыми браслетами запястий. Выцветшее стекло. Тэхён сидел напротив, отбирая у планеты кислород, рассеянно перебирая пальцами, но одновременно его не было с ними и среди них. Его состояние балансировало на грани сумасшествия. От того «счастья», каким его пытались напичкать.

…Не выдерживая паузы, сжав челюсти, Чонгук поднялся и, схватив джинсовую куртку со спинки стула, спокойнее добавил:

— Посидите здесь, ладно? Мне всё-таки с бабками надо разобраться.

— Сколько тебя ждать? — спросил Тэхён.

Чонгук наклонился и шепнул ему что-то на ухо, Чимин не разобрал. Он дождался, пока дверь за Чонгуком щёлкнет замком и перевёл ошарашенный взгляд на Тэхёна, схватившегося за голову и начавшего придурковато посмеиваться, ломаясь в истерике ненормального.

— Сиди на месте молча, — одними губами произнёс Тэхён, чуть косясь на окно.

Чимин последовал приказу. Возможно, Чонгук всё ещё там, наблюдал или не отходил далеко, либо Тэхён попросту остерегался сближения. В мучительном безмолвии прошло двадцать семь минут, двадцать из которых Тэхён смотрел в пол, не меняя позы.

— Зачем, Тэхён…? — чуть слышно заговорил Чимин, не скрывая досады. — Вы что, всерьёз хотите смыться и всё бросить? А как же Юнги, Хосок? Вы сами…

— Всё в порядке, — с нажимом перебил Тэхён и закусил губу, нервно размышляя о негласно проклятом настоящем. — Ты помнишь, что всё ещё мой советник?

Кивнув, Чимин поднялся и, пошатываясь, подошёл. Он хотел преклониться, но Тэхён подхватил его и усадил к себе на колени, сжав в объятиях так сильно, что у Чимина перехватило дыхание.

— Тэхён, не надо… — он обнял его за плечи.

— С тобой никогда не должно было этого случиться, — глухо выдавил он, вжимаясь. — В первую очередь, я должен был заботиться о тебе. Я больше не вижу разницы, я вляпался, слышишь? Я не знаю, что делать.

Старенькое кожаное кресло скрипнуло под их весом, Чимин прикрыл слезящиеся глаза. Тэхён целовал его в шею. Зачем-то - нежно, зачем-то придавая искренних сожалений. Чимин всё ещё не верил. Он мог бы продолжить убивать ради него, накапливать шлюх, подносить на бархатной подушечке лучший из порошков, он мог бы лечь под топор мясника и попросить крошить максимально мелко. Но это не изменило бы отсутствия Тэхёна, как ощутимой единицы собственности. Чонгук не влиял на него дурно и не делал из него дурачка, Чонгук был с ним, настоящим. Сгнивал с ним. Вписываться - равноценно попытке солнца маскироваться под луну. Чимин вслушивался.

— Ринцивилло не крысы какие-нибудь.

— Я… — Чимин осёкся, набирая в грудь воздуха. — Знаю. Но как теперь?

Тэхён опасался делать ответный ход. Воевать ему не с кем и нечем. Его обобрали, вывели из игры самым паршивым способом - смахнув с подоконника, как полудохлую муху. Нет ни доли избранности в клейме на его лопатке, нет в кулоне, подаренном матерью, всё его значение умещалось в клетку кожи. Он сам - смысл. И он не собирался исчезать бесследно.

***

Хосок отлично помнил уроки падре по технике стрельбы. И хотя он получил приказ не высовываться, на всякий случай держал пушку наготове. Пистолет, что хранился в бардачке, неофициально был передан в пользование самим Юнги. Но умом Хосок понимал, что они не в дешёвом фильме, и один такой манёвр с понтами - вроде высунуться и попасть в кого-то позади на ходу - обернётся трагедией. Опасения Юнги он разделял и в споры не вдавался, не мешал ему словесно и лишь смотрел в боковое зеркало, одной рукой намертво вцепившись в тканевый чехол сиденья.

Пейзаж за окном мелькал и растворялся в пыли, зелень превращалась в сплошную сетку. Хосока обуревал страх напополам с восхищением. По сути, то же фламенко на высоких каблуках, только под ногами подвесной мост, навернувшись с которого так легко переломаться, ещё не долетев до скал.

Их преследователи то отрывались, то снова приближались, сыпали очередями. Били по багажнику, расхерачили задние фары. Напряжённо крутя баранку, Юнги не тратился на трёп и молчал с того момента, как они сорвались. Вёл он уверенно, и Хосок почти не сомневался, что они оторвутся и выберутся. Он самолично вручил ему свою жизнь и не пожалел о выбранном пути и под страхом смерти.

Однако, кто-то шибко меткий всё же вдарил по покрышке. После громкого хлопка автомобиль занесло в сторону, но Юнги чудом вывернул его обратно и прошипел какое-то внеземное ругательство, на каком вполне могла зародиться Вселенная. Хосок только и видел, как заблестела испарина на лбу Юнги, как вздулись вены на висках и предплечьях, всё его тело выжималось на полную, чтобы защитить их, защитить Хосока. Сглотнув тошноту и подступающий ужас, он испытал чувство гораздо глубже, нежели признательность и влюблённость, он настолько чётко уверовал в их судьбоносную значимость, как двоих предназначенных друг для друга, что готов был расплакаться от несправедливости за этот злосчастный поворот. Не будь погонь, мафиозных разборок и криминальной кутерьмы, Хосок-Эсперанса танцевал бы для падре и соблазнительно готовил ему завтраки, поднося кофе в постель, целуя его крест, улегшийся на груди, ворошил бы беленькой ручкой пресвятые вьющиеся волосы и присутствовал на службах, а когда-нибудь позже, прибегнув к помощи суррогатной матери, воспитывал сына, точную его копию. Он взглянул на него с тем самым чувством, которое не требовало слов, оно было с ними всегда…

Град выстрелов прижал их к обрыву, не слишком высокому и появившемуся впереди спасительной бездной. Юнги выжал педаль газа, бешено выкручивая руль и выводя автомобиль из заноса, но для манёвра не хватало пары-тройки метров, и петля узкоколейки стала мёртвой петлей.

В один миг они ощутили, как металл становится легче цветочного лепестка, а скорость оборачивается проклятьем. Всё, что поставлено на карту, на ней же и прожжено. Ни крика, ни лишнего вздоха. Хосок не успел испугаться, как мир закружился, и ощущение собственного желудка, подпрыгнувшего к глотке - то неприятное, из-за чего он успел понять: они переворачиваются. Один раз, второй, третий. И всё это время Юнги, успевший вцепиться в руку Хосока, не отпускал её до самого последнего метра.

***

Несколько человек в летних костюмах вышло из машины. Двое встали на краю обрыва - долговязый, с бритыми висками и непропорционально низенький, готовый разорваться на месте от переизбытка недовольства. Он, глянув вниз на горящий автомобиль, сглотнул и нервно посмотрел на напарника.

— И что мы скажем на это дерьмо? Говорил я этим остолопам: не надо так палить! Приказано доставить живыми, а тут на тебе, бля! Эльмаз нам яйца отрежет.

— Надо спуститься и проверить. У них могло быть время, чтобы выбраться.

— Да пошёл ты! — мужчина сплюнул и носком ботинка растёр плевок по земле. — Тебе надо, ты и проверяй, может, на урну что-нибудь и наскребёшь, а я сваливаю нахер.

— Эй, Армандо, — высокий окликнул торопыгу, и тот ленно обернулся, как бы делая одолжение. — Нам заплатят в два раза больше, если мы проявим признаки ума.

— Ебучие кореясы, вы все такие зазывалы?… Работать на вас не комильфо, — Армандо закатил глаза, но пыл поубавил. — Ладно. Твоя взяла, — и дал одобряющий кивок ожидающим в сторонке, — валите и осмотрите окрестности. Мало ли.

Мужчина примерил руку к стволу.

Вскоре все шестеро лишних лежали вокруг замертво. Всматриваясь в скалы, обросшие зеленью, он понадеялся, что успеет и что Мин Юнги по-прежнему такой же живучий.

***

За столько лет Чон МинСок так и не привык к обращению «синьор». Шейху это и вовсе некстати, он несуразен в новом кабинете, несуразен с неожиданно лицемерной ухмылкой на устах и волнительной просьбой к обмену, повторяющейся уже третий раз за последние недели. Решение должно прозвучать, как окончательное.