В первый раз, когда он посетил её во сне, то оставил её тяжело дышащей, с томной болью в мышцах, но при этом ничуть не разочарованной.

В конце концов, это было предсказуемо: ведь у неё так долго не было мужчины. В свете последних событий у неё просто не было времени для подобных вещей или даже для подобных мыслей. Однако среди всех мужчин, что окружали её днём и ночью, Джон Сноу был наиболее привлекателен и так же молод, как она - вполне естественно, что если и мечтать об этом с каким-либо из своих людей - то это с ним.

Так что когда она впервые видит этот сон в тишине своих покоев, то не придает ему особого значения. Она просто опускает руку между своих бедер, невесомо нажимает и вращает пальцами по кругу. Это не занимает много времени: страстный сон постепенно сменяется более спокойным, но тело ещё помнит, и уже через пару минут, лежа на мехах, она содрогается и выгибается, удовлетворенная.

На следующий день, пересекая лагерь, она видит его издалека, и хотя она и ощущает между ног слабую пульсацию, это скорее фантомные воспоминания о прошлой ночи, чем непосредственное вожделение.

Позже, к вечеру, когда он стоит перед ней в её покоях вместе с другими подданными, она не смеет смотреть на его руки, потому что тут же вспоминает, что они делали с нею в том сне. Вместо этого она увлеченно размышляет о том, как поразился бы её вечно серьёзный генерал, узнай он, что она ласкала себя прошлой ночью, думая о нём.

Затем Сир Барристан спрашивает у неё о чём-то, и все её размышления о Джоне Сноу обрываются.

Дейенерис знает, как некоторые мужчины называют её. Не только Бурерождённой или Матерью Драконов, но и самой красивой женщиной на всём Свете. Она давно привыкла замечать, как время от времени некоторые мужчины впиваются в неё похотливыми взглядами, и подолгу пялятся, открыв свои рты.

Джон Сноу так на неё не смотрел. Даже в ту ночь, когда она прилетела к Стене на спине Дрогона, выражение его лица не выказало ни малейшего восторга или трепета, не говоря уже о похоти. Вместо этого он смотрел на неё как будто бы… с облегчением? Сейчас, когда они вот так встречаются в её покоях, или едут вместе через лагерь, его глаза никогда не блуждают по её губам или груди. На протяжении всего года, пока они сражались вместе плечом к плечу, он обращался к ней исключительно “Ваша Светлость”.

Она обращается к нему “Лорд Сноу”, так же как и ко всем остальным своим приближенным. И неважно, что никакой он и не лорд вовсе. Правда, он некоторое время был Лордом Командующим Ночного Дозора, но это был долг, от которого он избавился, умерев от рук тех, кого он считал своими братьями. Муж, воскрешенный прикосновением Красной Женщины, больше не был обязан верностью Стене. Однако при всём этом он по-прежнему носит чёрное, и боги знают, что потом он защищал Стену от Иных так же отчаянно, как и любой солдат из Ночного Дозора.

Некоторые из её подданных называют его Азором Ахайем, “обещанным принцем”, другие же утверждают, что Дейенерис и есть та, о ком говорят пророчества, но кто знает это наверняка?

Она упомянула об этом в разговоре с Джоном лишь однажды, после того, как они выиграли небольшое сражение в Речных землях. Очередная победа и вино опьянили её и сделали более развязной, чем обычно. Когда они сидели у костра, и их разделяло лишь пламя, она вдруг услышала собственный голос:

- Вы никогда не задумывались что, быть может, мы оба Азор Ахай? Возможно, мы должны…

“…быть” - почти произнесла она, но сумела вовремя себя одернуть.

- …Вместе сражаться с Ланистерами, Иными и этим… называющим себя Эйгоном Таргариеном? - произносит она вместо этого.

Джон смотрит на неё своими темными глазами, но она ничего не может в них прочесть; свет от костра пляшет на его лице. Дейенерис чувствует, как слабеет изнутри - это настолько странное и неприятное чувство, что она не выдерживает и первой отводит взгляд. Сейчас у неё просто нет возможности, нет возможности быть женщиной, когда она должна быть королевой.

- Я никогда не придавал пророчествам особого значения, Ваша Светлость. - наконец отвечает он.

Той ночью Дейенерис снова видит этот сон, её бросает в пот, её всю сотрясает от желания. Несмотря на то, что собственные прикосновения во сне приносят ей небольшое облегчение, она всё же пробуждается через некоторое время.

***

Когда он улыбается, он совершенно другой человек.

Дейенерис лежит на полу в своих покоях, вся в поту, корчась в судорогах и сжимая руку Джона, пока мейстер стоит рядом с ней на коленях.

- Рана не такая страшная, как кажется, Ваша Светлость, но её нужно срочно зашить. - произносит мейстер, и Дени готова поклясться, что он выглядит куда более ужасно, чем она себя ощущает. Тем не менее, она стискивает зубы и согласно кивает:

- Действуй.

Глаза мейстра метнулись в сторону Джона Сноу:

- Мне нужно кипящее вино и маковое молоко.

- Нет, если рана не смертельна, просто зашейте её, - качает головой Дейенерис. - Мы не можем впустую тратить наши запасы.

Джон сильнее сжимает её руку:

- Она не смертельна, но кровотечение слишком сильное. Заживление займет очень много времени, как минимум…

- Нет. - твердо произносит Дени, пытаясь сесть.

Рана в её боку жжет сильнее чем любое пламя, с которым ей доводилось встречаться, от боли на глаза наворачиваются слезы, но, в конце концов, это всего-навсего порез, и ничего более.

- Дейнерис, - медленно произносит Джон.

Она отмечает про себя, что это первый раз, когда он назвал её по имени. Нет, только не сейчас.

- Я не ребёнок! - резко обрывает она его.

Глаза Джона встречаются с её глазами:

- Я знаю.

Даже сквозь жуткую боль она чувствует на себе этот взгляд и одновременно с этим ощущает, как внизу живота что-то отдает в ответ.

Ты королева - напоминает она самой себе. - А не какая-нибудь простушка.

Джон оборачивается к мейстеру:

- Ты слышал королеву, Сэм. Приступай, и покончим с этим поскорее.

Мейстер нервно сглатывает, однако его руки на удивление тверды, когда он вдевает нить в иголку. Дейнерис закрывает глаза, делает глубокий вдох через нос, морщится и крепко сжимает губы в ожидании первого укола.

- Не уверен, чего в вас больше - упрямства или храбрости. - голос у Джона низкий, а рука тёплая.

- Может быть, во мне и того и другого сполна. - отвечает она и, к её удивлению, он усмехается.

- Может быть.

В боку начинает нестерпимо печь, и она буквально чувствует, как у неё на лбу выступает испарина. Дени сжимает руку Джона ещё крепче, стараясь удержать свой голос от подрагиваний:

- Сир Барристан говорит, что я самая упрямая женщина из всех, что он когда-либо встречал. Он, видимо, использует это как комплимент, но я не уверена.

Джон выдает ещё один смешок, и Дейенерис кажется, что она чувствует его дыхание на своей коже:

- Вы не самая упрямая женщина, что встречал я, Ваша Светлость, но, должен признать, вы близки к этому.

- Ты о своей одичалой невесте?..

Ладонь Джона в её руке вздрагивает, и когда она открывает глаза, то видит, что он смотрит на неё с удивлением:

- О ком?

Мейстер на миг приостанавливает зашивание раны, но Джон бросает на него раздраженный взгляд: “Продолжай сейчас же”.

Дени вздрагивает, когда мейстер возвращается к работе, но спокойно выдерживает требовательный взгляд Джона:

- Мне рассказали, - произносит она в перерыве между волнами боли. - Рассказали, что когда ты жил с Одичалыми, ты… - она запинается, зашипев сквозь зубы, но всё-таки заканчивает. - Ты женился на одной из них.

Джон долго не отвечает, и Дейенерис начинает беспокоиться, что чересчур задела его.

- Она не была моей женой. Не в том смысле, в каком это понимают на Юге от Стены.

- Но ты любил её. - эти слова вырвались у неё прежде, чем она успела прикусить язык, и руки мейстера вновь остановились.

Твердый взгляд Джона нисколько не дрогнул:

- Да, любил. Я не выбирал это и не желал этого. Но я любил её.