В эти выходные бал выпускников, у меня в животе порхают бабочки. Уилл – мой лучший друг, моя вторая половинка; мы вместе через столько всего прошли, и это следующий шаг. Это что-то новое, но традиционное. Мы ходили на свидания, но это нечто совершенно другое. Кого ты приглашаешь на бал выпускников – это явная демонстрация, и для любого из нас не было другого варианта. Это укрепляет подспудное заявление. Безусловно, мы были «Эмма и Уильям» всю нашу жизнь, но сейчас словно прокричим толпе народа, что мы едины, мы постоянны, мы это… мы.
Я уделяю особое внимание своим волосам, моя мама копается в моих вещах, проверяя, все ли необходимое я положила в малюсенький клатч – помаду, ключи, удостоверение личности, деньги, мобильник. Все на месте.
– Спасибо, мама.
Она поворачивается ко мне лицом, я разглаживаю короткое платье на животе и проверяю, все ли оно прикрывает, иначе мой папа заработает аневризму.
– Эмма Николс, ты сногсшибательна. – Блестящая серебристая ткань изумительно сидит на мне, облегая мои формы без излишней провокации. Тонкие лямки привлекают внимание к моим загорелым плечам, а короткая юбка подчеркивает мои ноги.
– Спасибо, - улыбаюсь ей. Я предпочла собрать волосы кверху и жалею об этом. Я так привыкла брать и крутить их, чтобы успокоить нервы. Моя рука тянется к цепочке, и та оборачивается вокруг пальца еще до того, как я осознаю это… но так я могу дышать.
– Нервничаешь?
– Ага, - я признаюсь, растерянная, потому что не должна таковой быть.
– Для этого нет никаких причин. Этот мальчик сойдет с ума, когда придет за тобой. Это же Уильям.
– Знаю, но такое ощущение, что происходит нечто большее. Все кажется сильнее, чем обычно.
– Эмма, - слышу, как мой папа зовет из гостиной.
– Шоу начинается, - хихикает моя мама. – И, Господи, помоги нам, когда твой папа увидит это платье.
Я закатываю глаза, но смеюсь, потому что оно не такое нескромное, как он подумает, но он был бы счастлив, если бы я была в холщовом мешке и в поясе целомудрия.
Иду в гостиную и смотрю в глаза Уиллу.
– Привет, - мямлю я. Его глаза оглядывают мое тело, заставляя меня дрожать, а он даже еще не прикоснулся ко мне. Его взгляд обжигает меня, и я не скрываю свою реакцию на него.
– Юная леди, а где остальная часть этого платья?
Я отвожу свой взгляд и поворачиваюсь к папе.
– На мне. Поможет, если я скажу тебе, что оно было за полцены, так как использовался не весь материал?
– Не смешно. Фэб, и ты позволила ей купить его?
– Нет, Люк. Я позволила тебе купить его. Проверь выписку по кредитной карте. Так же, как и туфли. – Его взгляд впивается в нее, и она очень старается не засмеяться.
– Расслабься, пещерный человек. Все прикрыто, она выглядит прекрасно. А теперь скажи своей дочери, что сожалеешь, что ее вечер начался не с той ноты, поцелуй ее, позволь мне сделать несколько снимков, и они смогут уйти. А ты сможешь налить мне бокал вина.
Их перестрелка глазами длится всего десять секунд.
– Ты действительно великолепно выглядишь, малышка. Уверена, что хочешь пойти?
– Да, папа. Больше всего на свете. – Видно, как в его глазах появляется печаль, но он быстро ее скрывает. Не знаю, кого это взросление затрагивает в большей степени… его или меня.
– Люблю тебя. – Он поворачивается к Уильяму.
– Без глупостей. Она должна быть дома в полдвенадцатого, и не позволь, чтобы с ней что-нибудь случилось.
– Да, сэр. – Уилл кивает ему. Появляется моя мама с камерой, и мы позируем. Прямо перед тем, как меня ослепляет вспышка, он наклоняется, шепча
– Ты самая красивая девушка в мире, Эмс. – Я поворачиваю голову и смотрю ему в глаза. Моими сверкающими голубыми в его карие.
Моя улыбка отражает его улыбку.
Наши сердца бьются в унисон.
Наши миры сталкиваются.
Глава 8
Уильям
У меня нет слов. Я смотрю, как Эмма заходит в комнату, где с трудом может вместиться красота, которую она излучает. Голубые глаза сверкают, сражаясь за внимание с серебристой тканью, облегающей ее загорелое тело. Я теряю дар речи. Чувствую, как заплетается язык, точно так же было, когда меня только усыновили ребенком, привезенным из Гондураса, чей родной язык был испанский. Вдруг оказавшись в другой стране и слыша абсолютно иной язык, к которому не привык, я был вынужден молчать. Я не говорил месяцами, но логопед облегчил мой переезд. Очень скоро я свободно разговаривал на английском. Я не так много разговаривал в приюте. Он был словно страна третьего мира. У нас не было имен, в наших свидетельствах о рождении значилось только «мальчик». С тех пор слова стали моими друзьями, и я учил и пользовался ими так часто, как только мог.
До этого момента, когда не могу найти хоть какое-то слово, чтобы сказать ей, что она со мной делает… что она заставляет меня чувствовать.
Молча пялюсь на нее, общаясь так, как мы делали все эти годы. Она была еще недостаточно взрослой, чтобы говорить, но я знал, чего она хотела еще до того, как она могла заплакать, но и она знала, когда я нуждался в утешении. Мы успокаивали наши бури, были миром для тревог каждого из нас, маяком для света друг друга. Когда она оказалась рядом со мной, я смог заговорить. Я сказал ей, как она красива, и что любого времени с ней будет недостаточно, поэтому не способен охватить все, что она есть для меня. Она поворачивается ко мне, и тут же меня ослепляет вспышка. Лицо Фэб загорается, когда она смотрит на снимок в ее камере.
– Это фото достойно рамки, если позволите так выразиться.
– Не стесняйся, мам. – Затаив дыхание, смеется Эмма.
– Пожалуйста, можно мне копию?
– Конечно, Уильям. Хоть кто-то верит в мой шедевр.
– Придерживай свои розовые туфельки. – Люк забирает у нее камеру. Пока он отвлекается на просмотр снимков, Фэб молча прогоняет нас из дома.
– Боже, она помешана на фотографиях.
– Просто подожди до выпускного, Эмс.
– Уильям Джейкобс, ты приглашаешь меня на выпускной?
– Эмма Николс, я бы позвал тебя на луну, если бы это означало, что я могу быть с тобой.
– Для моих волос это было бы ужасно. Влажность – это проклятие. – Она ухмыляется мне, в глазах мерцает озорство.
– Итак?
– Что?
– Ты собираешься ответить мне?
