Стоят, как в бане,

примитивы,

Калеки и уродцы сплошь.

Быть может, кисть взяла горилла?

Ирония?

Иль просто миф?..

Свои смеющиеся рыла

Выносит миру примитив.

Пусть божий мир, как песня, дивен

И гармоничен весь вполне,

А всё ж он где-то примитивен,

В самой основе, в глубине.

Твои запутанные тропы...

Стуча, не заглушат сердца

Уныло воющей утробы

И крика хриплого самца.

Он поднимается, ломая

Всё то, что было — красота,

И в мире, как кишка прямая,

Его позиция проста.

Лубок, что продают на святки:

Вот группа глупеньких зайчат...

От этой примитивной хватки

Лишь кости бедные трещат!

Как брёвна в пору лесосплава,

Его поток неотклоним.

За примитивом всё же право,

И сила всё-таки за ним!..

А вот как будто Рамаяна:

Изображён роскошный сад,

И дева в мантии румяна,

И тигр ужасен и усат.

А вот гуляки за бутылкой.

Их вид — разгульный — нарочит:

Все держат пальцы растопыркой,

И папироса в них торчит.

А вот и он — со шпилем замок,

Флаг в клеточку. А рядом пруд,

И в пруде том, откинув набок

Головки,

лебеди плывут...

На Марс мы мчимся на ракете.

Чего в двадцатом веке нет?..

Но только варвары и дети

Так, удивясь, глядят на свет.

Искусство — вот оно, навынос,

Для площадей, для шумных масс...

Великолепная невинность,

Всё видеть словно в первый раз.

Ты вне критических придирок.

Нам на зубах навяз мотив...

...Ведь мудрость давит на затылок,

Но бьёт по сердцу примитив.

1968

ОДА ЛИНИИ

На мир скорее посмотри —

И лёгким мановеньем рук

Из мира контур убери,—

Мир в хаос превратится вдруг.

Ну, так какого же рожна

Кричим, не смысля ни черта?

О, как же на земле нужна

Ограничения черта!

Я более скажу: и нет

На свете ничего важней,

Чем линия,— любой предмет

Предметом делается с ней.

Какая странная игра!

Ты линией к себе влеком:

Кривая линия бедра,—

И к горлу подступает ком.

Беру перо: вмиг создана

Корова росчерком одним.

Я славлю линию! Она

Живое делает живым.

Будь власть моя,— всё ерунда!

Мне, право, бред всегда претил —

Я б параллельным навсегда

Пересекаться запретил.

Так в чём её всё ж будет суть?

Долбили ж в голову тебе!

Она? Так то кратчайший путь.

Меж точек, помнишь, А и Б.

И мы куда-то все идём.

Пред нами линия вдали

Лежит,— то вечный окоём —

Слиянье неба и земли.

1965

ЗАВЕДУЮЩИЙ ПОЭЗИЕЙ

Я заведовал поэзией

Позиция зава — позиция страдательная.

В ней есть что-то женственное

Тебе льстят, тебя обхаживают

На тебя кричат.

С часа до пяти ежедневно я сидел за столом

И делал себе врагов.

Это было нечто вроде

Кустарной мастерской:

Враги возрастали в геометрической

Прогрессии.

Оклад, из-за которого

Я пошёл заведовать,

Уходил на угощенье

Обиженных мною друзей.

На улице я ловил на себе злобные взгляды.

Это продолжалось до тех пор,

Пока меня вдруг не осенила одна

простая истина:

Авторы не хотят печататься!

Они хотят, чтобы их похвалили.

Возврат рукописи — болезненная операция:

Я стал её делать под наркозом.

От меня уходили теперь,

Прижав к груди отвергнутую рукопись,

С сияющим лицом,

Со слезами благодарности на глазах.

Но и принятая рукопись

Должна пройти редколлегию.

Замечания членов редколлегии

Похожи на артиллерийские снаряды:

Ни одно не попадает туда,

Куда упало другое.

Иногда рукопись была похожа на мишень,

По которой стреляла рота.

Авторы шли.

Юнец. Пишет лесенкой...

Старый поэт. Одышка. Сел.

Мясистая рука с перстнем

Лежит на толстой палке...

Парень ростом под потолок.

Со стройки. Комбинезон в краске и в извёстке.

Положил кепку. Она приклеилась к столу.

Уходя, едва отодрал...

Тучная дама. У детей коклюш.

Чёрствый муж. Не понимает.

Пишу урывками!

Надо то в магазин,

То приготовить. Всё сама, сама.

Без домработницы...

Человек. В чёрных как смоль глазах

Лихорадочный блеск.

Заявление:

«Прошу назначить меня

Писателем Советского Союза».

Сумасшедший...

Прут. Все пишут стихи.

Пишет весь мир!

Я разочаровался в людях.

Я стал подозревать каждого:

Что делает директор треста,

Когда он один запирается

В своём кабинете?

Милиционер — у посольства?

Авторы шли. Тонны и тонны стихов.

Слова слипшиеся, как леденцы в кулаке.

В них слабенький яд.

Но в больших количествах — опасно.

Я отравился.

Я был как перенасыщенный раствор:

Ещё чуть-чуть, и начнётся кристаллизация,—

Поэзия станет выпадать во мне

Ромбами или октаэдрами.

Я бы возненавидел поэзию,

Люто, на всю жизнь.

Но вдруг попадалась строка...

1961

* * *

Что же, я любил тебя когда-то?!

...Оказалось: нет тебя милей!

Вот она, больничная палата...

Ты меня возьми и пожалей!

Может, в этом глупость виновата!

Что ж тут слёзы: лей или не лей!

Вот она, больничная палата,—

Ты меня возьми и пожалей...

Оказалось: не по средствам плата!

Я обжёгся... Это от углей!..

Вот она, больничная палата...

Ты меня возьми и пожалей.

1973

МЕМУАРИСТ

Фанера, схожая с муаром,—

Перегородка. Шаткий стол...

Он пристрастился к мемуарам.

Напружил шею, точно вол.

Всё в прошлом! Что ж такого, право,

Что позади его зенит?!

Час пробил. Началась расправа.

Того воспел. Того казнит.

«Ага! Ну как. Пришла расплата?!»

(На миг перестаёт писать,

Чтоб в недрах рваного халата,

Сопя, подмышку почесать.)

Нет, слаще не было работы,

Что крики плачущей жены!

Ещё не сведены все счёты,

Итоги не подведены!

Ликует он и негодует,

Ведь жизнь была одна дана!

(Не чувствует того, что дует