Но не была мне жизнь тяжёлой.
Мне жребий выдался иной:
Едва расстался я со школой,
Я тотчас принят был войной.
И в грохоте, способном вытрясть
Из тела душу,
на войне,
Была совсем ненужной хитрость,
Была доверчивость в цене.
Я ел — и хлеб казался сладок,
Был прост — и ротой был любим...
И оказался недостаток
Большим достоинством моим.
1957
* * *
Хочу быть начинающим поэтом,
На мэтра говорящего смотреть.
Он грозный ходит, он брюзжит при этом.
Его лицо багрово, словно медь.
Он в кресло спускается устало.
Он пышет трубкой, тяжело дыша...
О, как бы я хотел, чтоб трепетала
В надежде и неведенье душа!
Он щёлкнул пальцами, ища примера,
Нашёл, и голос вверх идёт, звеня,—
Тут что-то из Шекспира, из Гомера.
Я сник. Я стих. Уже он стёр меня...
Но вот он поднимается из кресла,
С улыбкой слабой треплет по плечу.
И ожил я. Душа моя воскресла!
Счастливый, я на улицу лечу.
Средь города, средь бешеного мая
Лечу я, не скрывая торжество,
Тетрадку к сердцу крепко прижимая,
Не видя и не слыша ничего...
1960
ПРОСТОТА
Был мир перед нами обнажён,
Как жуткий быт семьи, в бараке.
Иль как холодный, из ножен,
Нож, оголяемый для драки.
Еда и женщина!..
Сняты
Покровы с жизни.
В резком свете
Мир прост!
Ужасней простоты
Нет ничего на этом свете.
Мы шли. Дорога далека!
Держались мы тогда непрочной,
Мгновенной сложности цветка
И синей звёздочки полночной.
1960
ЛЕТИМ
Звериное тепло домашнего уюта...
А комната — так будто бы каюта.
И кажется, качается диван.
Жизнь за окном — Великий океан!..
А комната? Её несёт куда-то!
На стенке календарь. Какая нынче дата?
А комната? Среди скитаний — стан.
По звёздам держим путь. Вверх подыми секстан!..
Свисают простыни. Нестойкий привкус чада.
И ползает дитя, Бьёт погремушкой. Чадо!
За стенкой холода. Но ход необратим —
И потому вперёд куда-то мы летим.
Дитя бубнит во сне. И пар от молока...
Проносятся в окне со свистом облака!
1965
ЖЕНЩИНА
Весна. Мне пятнадцать лет. Я пишу стихи.
Я собираюсь ехать в Сокольники,
Чтобы бродить с записной книжкой
По сырым тропинкам.
Я выхожу из парадного.
Кирпичный колодец двора.
Я поднимаю глаза: там вдалеке, в проруби,
Мерцает, как вода, голубая бесконечность.
Но я вижу и другое.
В каждом окне я вижу женские ноги.
Моют окна. Идёт весенняя стирка и мойка.
Весёлые поломойни! Они, как греческие празднества,
В пору сбора винограда.
Оголяются руки. Зашпиливаются узлом волосы.
Подтыкаются подолы. Сверкают локти и колени.
Я думаю о тайне кривой линии.
Кривая женской фигуры!
Почему перехватывает дыхание?
О, чудовищное лекало человеческого тела!
Я опускаю глаза. Хочу пройти через двор.
Он весь увешан женским бельём на верёвках.
Это — огромная выставка интима. Музей исподнего.
Гигантская профанация женственности.
Здесь торжествуют два цвета: голубое и розовое.
В чудовищном своём бесстыдном разгуле плоть
Подняла эти два цвета, как знамя,
Коварно похитив их у наивности,
Я пытаюсь всё-таки прорваться на улицу,
Увернувшись от наволочки.
Я ныряю под ночную сорочку,
Я выныриваю так, что шёлковые,
Чуть влажноватые чулки
Проволакиваются по моему лицу.
Я поднимаю глаза. Там, вдалеке, в проруби,
Как вода, мерцает голубая бесконечность.
Я облегчённо вздыхаю.
Но вижу, что и там проплывает облако,
Округлое,
как женщина.
1962
ВСТРЕЧА НА ВОКЗАЛЕ
На продпункте я ел
По последним талонам.
Вслед печально смотрел
И махал эшелонам.
Пил пустой кипяток
С населеньем вокзала.
Кружки три — не питок!
Больше трёх не влезало.
С дальних, призрачных рощ
Ветра резкая сила
Листьев радужный дождь
На перрон заносила.
Я ходил взад-вперёд.
Всё мне было знакомо:
Жил дорожный народ
На перроне, как дома.
Рыжий парень с ножа
Кушал серое сало.
Ртом заколки держа,
Баба волос чесала.
Скучный полдень томил.
Сев со смазчиком рядом,
Я солидно дымил
Молодым самосадом.
Смех вдруг вспыхнул, звеня,
Как-то чисто и ломко:
Бросив взгляд на меня,
Мимо шла незнакомка.
Шла она стороной,
В неуклюжей, нескладной,
По колени длиной,
Грузной стёганке ватной.
Неуклюжий наряд,
Неуклюжа фигура.
Только синим был взгляд
Да коса белокура!
Я застыл, сам не свой,—
С сердцем не было слада,—
Под густой синевой
Горделивого взгляда.
Я хотел подойти,
Но проклятая робость
Пролегла на пути
Между нами, как пропасть...
Вдалеке семафор,
Предвещая разлуку,
Как усталый актёр,
Поднял горестно руку.
И под пляску колёс,
Под колёс переборы
Поезд грозно унёс
Гору дыма в просторы.
Много минуло дней
С той поры, и не скрою,
Вспоминал я о ней
С затаённой тоскою,
Вспоминал,
крепким сном
Под кустом забываясь
И в полку запасном
Поутру обуваясь.
За обедом вдруг стук
Раздавался, бывало,—
Это ложка из рук
У меня выпадала...
1955
ЦЫГАНЕ
Вот племя странное! Бредут
В Норвегии, в России, в Гане.
Взад и вперёд. То там, то тут,
Как сами же поют.
Цыгане!
Лежит с гитарою. Ленца.
Не в лад стучат в дорогу кони.
Вперёд дорога без конца,
Туда, где ель на небосклоне.
Сидит араб. Долбит Коран.
Пройтись до кирхи трудно шведу.
И лишь один индийский клан
Поднялся и пошёл по свету.
Такая уж у них стезя.
Закон, страшней кровавой мести,
Гласит: нельзя, нельзя, нельзя
