А чуть дальше в небо впивалась золотая игла Адмиралтейства, и трепетали флаги на ветру, и Петербург казался мне праздничным в этот самый обыкновенный день. В день, когда я возвратился домой.

В марте, ранней весной, темнеет в Питере довольно быстро. До белых ночей еще далеко. Город уже погружался в таинственный сумрак, когда я как раз находился у входа на станцию метро «Невский проспект». Прогулялся я неплохо, успев навестить и Неву, и Исаакиевский собор, и Дворцовую площадь, и стрелку Васильевского острова. Теперь – пора домой. Я купил в кассе жетончик метрополитена и, пройдя через турникет, поехал на эскалаторе вниз, в одну из самых глубоких подземок в мире. Вот еще один повод гордиться Петербургом: столько загадок в нем было, столько славных историй. Особой оживленности в метро, к моему удивлению, не было. Видимо, вечерний час пик уже закончился, и столпотворений больше не предвиделось, поэтому я удобно расположился на сиденье полупустого вагона. Ехать мне совсем недолго, минут через двадцать будет «Проспект Просвещения», затем – маршрутка до Сертолово[1], и вот я уже знакомыми двориками подхожу к дому. Здесь ничего не изменилось – окошки горят все тем же теплым светом, словно улыбаются мне. И что-то греет в груди.

По окончании военной службы я всегда хотел остаться в Питере. Вы, пожалуй, уже поняли, что город этот я искренне полюбил, сразу же и бесповоротно. Причем любовь была такой неожиданной, таинственной, как любовь с первого взгляда. Когда причины возникшего чувства ни понять, ни объяснить нельзя – зато откуда-то знаешь, что это навсегда. Не мог я представить себя где-нибудь в другом месте. Все тогда было бы не тем. Поэтому, когда появилась возможность мою небольшую служебную двухкомнатную квартирку в Сертолово оставить за собой постоянно, я незамедлительно этим и воспользовался. И ни разу об этом не пожалел. Без Петербурга я уже не был бы собой.

Знакомый супермаркет рядом с домом. Нужно зайти обязательно. И продуктов купить, перекусить с дороги – дома-то нет ничего, да и водки мне еще в поезде хотелось. В конце концов, сегодня у меня был своеобразный праздник – стало быть, полагалось по чести отметить.

Строгая, пышная, очень серьезная кассирша в красном форменном халате с бейджиком «Старший продавец Людмила» измерила меня уставшим, удивленным взглядом.

– Мужчина, вы что, с луны свалились? Время двадцать три четырнадцать, алкоголь не продается! – не терпящим возражений и чуть раздраженным тоном произнесла она и властным жестом отставила в сторону семисотграммовую бутылку «Парламента».

– Вы почти угадали. Практически с луны… Ничего себе, как серьезно у вас здесь все и строго! – слегка иронично заметил я. Во всем происходящем ощущались невероятное тепло и какой-то уют, от которого я давно отвык.

– А у вас? – недоуменно воззрилась на меня старший продавец. В голосе ее звучало такое неподдельное удивление, что я не сдержал короткого смешка.

– У нас? Да как-то попроще было. Ну, значит, не судьба. Спасибо, до свидания, – максимально вежливо закончил я диалог. Затем положил свои салаты, хлеб, сыр и колбасу в продуктовый пакет и направился к выходу.

От магазина до моего дома совсем недалеко, метров сто, не более. После полутора суток в поезде и долгой прогулки по улицам родного города это и вовсе пустяк. И вот я уже около своей второй парадной, как говорят петербуржцы, – тоже всякий раз гордость брала, когда проговаривал это слово. Все-таки как же красиво звучит: «парадная»! И хотя дом мой простенькой панельной постройки, исполненный военными строителями для министерства обороны, с хорошо обшарпанными стенами, открытыми балкончиками и старенькими дверьми, – тем не менее все же парадная. Так здесь принято, извините. Каждый житель Питера подтвердит. Удивительное дело: даже совсем новые дома здесь сразу же впитывали в себя атмосферу города, его долгую, удивительную историю, а потому называть парадную подъездом никак не получалось. Да и пробовать даже не хотелось.

Я достал ключи из кармашка своей спортивной сумки, магнитный приложил к замку домофона. Услышав приветственное пиликанье, вошел в парадную и поднялся на второй этаж. Квартира налево. Знакомая дверь. Открываю. Вот я и дома – даже самому не верится. Здесь по-прежнему пахло бытом, ведь я приезжал сюда периодически, а потому нежилым помещение не казалось. Напротив – квартира словно ждала меня все это время. Как добрый друг или преданный пес. Весь нехитрый и небогатый интерьер моего скромного жилища находился в том же самом состоянии, в каком я оставил его, уехав отсюда восемь месяцев назад, по окончании очередного отпуска. Видавшая виды стенка-горка, шкаф, стол, компьютер, стулья и небрежно задернутые мною шторы… Да. Здесь не изменилось ничего. И это было славно.

Переобувшись в домашние тапочки, прохожу на кухню. Все знакомое, родное. Хоть и по-прежнему непривычное. «Ну, с водкой не получилось, отметим приезд чайком!» – подумал я и щелкнул кнопку стоявшего на кухонном столе электрического чайника. Затем присел на стул и принялся ждать, когда вода закипит, попутно думая о своем.

Несмотря на приближающуюся полночь, спать не хотелось совершенно. Мысли лениво перешептывались в голове, и перед глазами вновь пронесся весь день – поезд, улыбка очаровательной проводницы, улицы Петербурга, небо и дорога домой. В квартире стояла тишина – здесь никто меня не ждал, однако печали в этом не было. О своем приезде я, как обычно, никому заранее не сообщил. Ни друзьям, ни знакомым.

Я всегда так делаю, приезжаю или прилетаю неожиданно, нежданно, как снег на голову. Почему? Сам не знаю. Вот только мне кажется, что незапланированные встречи гораздо важнее тех, что продуманы заранее. На поверку они всегда оказываются искреннее. Ярче и дороже. Их хочется запомнить и сохранить в памяти навсегда, они совершенно неповторимы. И потому такие вот внезапные налеты вошли у меня в привычку, став своеобразной традицией. А традиции стоит соблюдать, пожалуй.

«А Бот еще наверняка не спит. Ботаники-алхимики так рано не ложатся!» – крутилась в голове неугомонная мысль. И вот я уже достал свой древний мобильник, дабы проверить точно, спит ли мой дружище-однокашник в столь поздний час.

С Ботаником, Ботом, а если полностью – с Овечкиным Юрием Константиновичем, мы были закадычными друзьями вот уже четверть века, пожалуй. Еще с начальных классов средней школы. Я даже уже затрудняюсь припомнить точно, с чего именно началась наша дружба: то ли с того, что Юра всегда мог дать мне списать любой вариант самой сложной контрольной, то ли с того, что я периодически ограждал его от жестких «уколов» и насмешек одноклассников. А самые злостные его обидчики могли от меня и «леща» получить или подзатыльник. Хотя и насмешки эти были вполне обоснованны.

В школе Овечкин был худощавым, сутулым мальчиком, с жесткой, хаотично торчащей в разные стороны русой шевелюрой. Все детство он носил очки в светло-коричневой роговой оправе, с толстенными стеклами, что тоже частенько становилось поводом для всяческих поддразниваний со стороны сверстников. Впрочем, взгляд у Юрки всегда был твердым и уверенным, и за это я его по-своему уважал. Он постоянно находился в состоянии полнейшей гениальной небрежности. Только представьте себе человека, который, к примеру, мог прийти в школу в разных ботинках! С ног до головы перепачканного мелом, но все-таки доказавшего очередную сложнейшую теорему каким-то новым, ранее неизвестным способом, измалевав всю классную доску. Этим мой друг неизменно вызывал безграничное восхищение наших математичек, химичек, физика, завуча и директора, а также ехидные смешки одноклассников, соответственно. И каких только прозвищ не пытались «приклеить» Юрке за наши школьные годы! Алхимик, Мендельсон, Склифосовский, Ломоносик… Да еще и при фамилии Овечкин – понятное дело, Юра вовсе не был знаменитым хоккеистом. А поэтому к списку добавлялись такие вариации, как Овцебык, Барашка, Твердолобик и тому подобные. Но прозвище Ботаник, или сокращенно Бот, закрепилось за ним прочно – думаю, пожизненно. Кстати сказать, в контактах моего телефона именно так он и записан. Но на это уж мой однокашник точно не обижался. Овечкин вообще молодец, характер у него с малых лет спокойный и уравновешенный, не конфликтный. Это, в общем-то, тоже уважения заслуживало.