— Отдать второй трон, — сказала Эгис, — только чтобы подточить его шаткие ножки.

Ванут Дегалла пожал плечами. — Урусандер ждет от битвы решения всех вопросов. Я предлагаю, если дело дойдет до этого, сделать последующий «мир» кровавым.

Вставшая в тени между двух фонарей Сакуль Анкаду видела, как лицо леди Хиш покрывает пепел смертельного ужаса. Ванут безжалостно продолжал: — Какой-то Дом здесь отказывается от присутствия на битве?

Никто не отозвался.

— Все ли пошлют домовых клинков в бой? — спросил Дретденан, тусклые глаза сфокусировались на Вануте, словно пытаясь проникнуть за безмятежное выражение его лица. — Склонен считать, что сейчас молчание не равно ответу.

Тревок спросил: — Кто будет командовать Домом Пурейк — домовыми клинками самой Матери Тьмы?

— Это важно? — взвился Ванут. — По традиции каждый командует своими, верно? Что до места битвы, низина Тарн дает мало возможностей для хитрых тактик. Нет, битва будет прямой.

— Лорд Аномандер примет командование, — сказала Хиш Тулла.

— По благословению Матери? — спросила Манелле.

— Она никого не благословит.

— Как и предложенный брак, — прорычал Хедег Младший.

— Отложим эту тему в сторону, — предложил Ванут Дегалла. — Она не имеет влияния на саму битву — вы не согласны, Хиш Тулла? Если командовать будет Аномандер, он будет драться.

— Разумеется, — воскликнула леди Хиш. Губы ее были странно бледными.

— Вы посеяли смуту, Ванут, — нахмурилась леди Эгис. — Только чтобы отмести всё прочь?

Снова садясь и наливая вина, Ванут вздохнул и отозвался: — Нужно было… проветрить все места разногласий.

Сакуль заметила внезапную гримасу леди Манелле, вспышку нескрываемой ярости к Дегалле.

«Никто здесь не назовет соседа другом.

Они будут отчаянно защищать и сохранять нечто мерзкое и жестокое. Свои позиции, положение в иерархии. Ведут вечные войны против сородичей, и хотят их продолжать — без помех со стороны выскочек, невоспитанных и не умеющих красиво говорить.

Удивляться ли, что Мать Тьма не благословляет их?»

Она и забыла про кубок в руке, выпив лишь сейчас. Почти все за столом пили с той же жадностью. «Решение принято. Не консенсус, даже не иллюзия оного. Вот как играет этот народ». Охотничий пес сел у ноги, положив морду на пол.

«Я мечтаю о магии своих рук. Мечтаю вычистить весь мир.

Паразиты расплодились и ох, как приятно было бы видеть их гибель. Ни уголка для укрытия, ни одной глубокой норы».

Допив, она оперлась о стену и позволила глазам зарыться. Вообразила сияние какого-то неведомого, но вечно зовущего дня. А у ног спал злобный пес.

* * *

— Я отправлюсь в любимую комнату, — сказала Сендалат Друкорлат, и глаза ее странно сияли в темноте кареты. — В башне, самой высокой башне цитадели.

Стискивая в руках тяжелое дитя, Вренек кивнул сидевшей напротив женщине и улыбнулся. Сломленные взрослые часто ведут себя подобно детям; он мог только гадать, что же ломается в их головах. Бежать в детство означает искать в прошлом что-то простое, хотя лично, будучи еще ребенком, не находил в жизни никакой простоты.

— Я знала однорукого мужчину, — продолжала Сендалат. — Он оставлял мне камешки в условленном месте. Оставлял камешки, как оставил мальчика. Ты ведь знаешь его, Вренек. Его назвали Орфанталь. Я отослала его с выдуманной историей, чтобы никто не знал. Да мало это принесло пользы. Вот чем мужчины занимаются с женщинами в густой траве.

Сидевшая около Вренека хронист Сорка кашлянула и потянулась за трубкой. — Воспоминания, кои лучше держать при себе, миледи, в такой компании. — Она начала набивать чашу трубки прессованным ржавым листом.

Снаружи в качающуюся, накренившуюся карету неслось тяжелое дыхание — домовые клинки налегали плечами на колеса, толкая повозку сквозь смешанный с глиной снег. Боевые кони бесились в плохо прилаженных ярмах, и все споры прошлой ночи, когда волов забили на мясо, вспомнились Вренеку. Мастер-конюший бранил упрямых скакунов, но в голосе его слышались слезы.

— Она назвала меня ребенком, когда я родила Орфанталя, — сказала Сендалат Сорке. — У ребенка уже ребенок.

— Тем не менее. — Полетели искры, дым просочился, расцвел и улетел в щель окна.

— Капитан Айвис раздел меня.

Сорка закашлялась. — Извините?

Вренек поглядел в личико девочки, так сладко сопящей в меховой пеленке. Так мало времени прошло, так редко мать давала ей титьку, чтобы успокоить голод, но Корлат стала вдвое тяжелее — или так говорит лекарь Прок. Она снова спала, лицо черней чернил, волосы уже длинные и густые.

— Было так жарко, — не унималась Сендалат. — А его руки на мне… такие нежные…

— Миледи, умоляю — сменим тему.

— Тут ничего не поделаешь. Потребности, понятные всем вокруг. Комната безопасна, единственное безопасное место в мире, вверх по ступеням — шлеп, шлеп, шлеп босые ноги! Вверх и вверх, к черной двери и бронзовому кольцу, и внутрь! Скрыть засов, беги к окну! Вниз и вниз стремятся глаза, к народу на мосту, к черной-черной воде!

Корлат мягко пошевелилась в его руках и снова затихла.

— Лорд Аномандер тогда был смелее, — произнесла Сендалат суровым тоном.

Сорка хмыкнула. — Волшебство может ослабить самых лучших, миледи. Не Азатенай ли остановил его руку? Зря вы вините Первого Сына.

— Вверх в башню, там мы будем безопасны, туда не доберется пламя.

Корлат открыла глазки и поглядела в глаза Вренека, и он почувствовал, что его лицо краснеет. Эти глаза, такие большие, такие темные и понимающие, всегда вызывали в нем потрясение. — Миледи, она проснулась. Возьмете?

Глаза Сендалат потускнели. — Она еще не готова.

— Миледи?

— Взять меч в руку. Поклясться его защищать. Моего сына, единственного сына. Я сковываю ее нерушимыми цепями. Вовек нерушимыми.

Гнев в ее взоре заставил Вренека отвернуться. Сорка постучала трубкой по раме окошка, перетрясая остатки листа, и начала дымить, иногда обдавая и Вренека.

Голова кружилась. Взглянув на Корлат сквозь клубы дыма, он увидел улыбку.

* * *

Прислуга и отряд дом-клинков Драконуса составили дезорганизованную и жалкую свиту Сына Тьмы и Азатеная. Поезд медленно продвигался на юг по харкенасской дороге. Капитан Айвис сражался с чувством стыда: казалось, личные проблемы его товарищей внезапно и жестоко вытащены на свет, на всеобщее обозрение. Переполненная повозка и два фургона с провизией и вещами представали караваном беженцев. Лошади бунтовали в упряжи, дом-клинки ругались, спотыкаясь в попытках продвигать фургоны сквозь снег и грязь. В пути раздавались — если раздавались вообще — лишь резкие, дерзкие и отдающие горечью слова.

Сумрак сгущался. Окруженный недовольными, Айвис боролся с унынием. Прикосновение огня осталось под кожей: теплота, до ужаса соблазнительная и мощная. «Она была Азатенаей, сказал Каладан Бруд. Его родня, сестра и мать Бегущих-за-Псами. Олар Этиль. Что она сделала со мной?»

Он щурился, глядя в спины Аномандеру и его здоровенному спутнику. Те беседовали, но тихо — капитан не улавливал ничего. «Милорд, нас затопило чужаками, и вздымающиеся воды холодны. Гражданская война стала призывом, и мы заражены алчными нуждами пришельцев. Они смотрят с презрением, разрушая все наши дела, только чтобы навязать нам чуждые цели. Их запах повсюду. Теперь любое желание кажется напрасным, порочным в самой сердцевине.

Я выслежу тебя, Олар Этиль. И тебя, Каладан Бруд. Пойду походом на прошлое, помешаю прибытию Т'рисс и ее отравленных даров. Вас не звали. Никого. Вы, боги лесов, рек и скал, дерев и неба — уходите прочь!

Не хочу видеть, как мы показываем пальцами на других, обвиняя в своих грехах. Но так будет. Уверен. Лицо стыда — никогда не свое лицо».

— Капитан.

Он увидел стража ворот Ялада рядом — фигура в обгорелом плаще, на лице еще видны ожоги. — Чего?