— Мы видели последних честных мужчин и женщин, Вета Урусандер?

Он выпрямился, не оглядываясь на нее. — Скоты возвышаются, Ренарр. Против этого бессильны любые доводы разума. Думаешь, кровь прекратила течь? Боюсь, лишь начинает.

— Тогда, сир, ничего не решено.

— Не мне суждено решать, — бросил Урусандер. — Но, — добавил он тут же, — ты уже знаешь, верно?

— Да.

— А мой сын?

— Он судил ошибочно.

— Ошибочно?

— Юнец, лишенный ответственности, тоскует по ней. Юнец видит в чести и долге нечто яркое, сияющее, суровое и не склонное к компромиссам. Полагая так, он будет делать ошибки, но намерения его останутся чистыми.

Он не желал встречать ее взгляд.

— В тебе что-то сломалось.

— Да. Во мне что-то сломалось.

— Сын убил мужчину, которого ты полюбила. Плохо… разобрался в ситуации.

— Верно.

— Однако, кажется, ты его простила.

— Хотела бы я, — сказала Ренарр, — чтобы ты убил Хунна Раала. Хотела бы, чтобы ты встал выше чувства справедливости.

Он хмыкнул: — Никаких исключений, никаких компромиссов. Делай я то, что правильно, всякий и каждый раз…

— Но ты не делал ничего. И вот ты здесь, Вета Урусандер, Отец Свет.

— Да, мой ослепительный дар. — Он надолго замолк. — Уже видела?

— Что?

— Мой портрет. В коридоре у входа в покои. Думаю, Кедаспела постарался на славу.

— Боюсь, не заметила. Вообще мало интересуюсь искусством, особенно мастерами компромисса.

— Неужели любой портрет — компромисс? Думаю, в худшие моменты жизни Кедаспла согласился бы с тобой. — Он оперся о подоконник. — Ну, — сказал он, — очевидно, я так и не прощен.

— Только твой сын.

Она видела, как он кивает. Урусандер вздохнул и ответил: — Скажи же им о точном подобии. Столь умело, столь честно схваченном рукой слепца.

— Он не был слеп, рисуя тебя.

— Неужели? Нет, очевидно нет, как оказалось.

— Вета Урусандер, — произнесла Ренарр. — Да свершится правосудие.

Она увидела, что он снова кивнул — за миг до того как нож скользнул под левую лопатку, успокаивая биение сердца. Не моргнув глазом, она отступила, оставив лезвие в спине. Он склонился, ударившись лбом о свинцовую раму, потом ноги подломились и он упал на пол к нее стопам.

Взглянув вниз, она увидела улыбку на лице. Мирную, довольную, мертвую.

* * *

Ничего не кончается. Есть материя и есть энергия, многие верят — эти два начала суть единственно сущее. Но существует третье. Оно пронизало и материю и энергию, но стоит особняком. Назовем это потенциалом. Лишь в царстве потенциала можем мы действовать, изменяя все мироздание. Да, в этом мире мы живем, живые существа, ведя упрямую битву с удачей и невезением.

Однако истина остается. Из двух, успеха и неудачи, что-то одно закончит игру.

Ну, поэт, вижу глубокое потрясение на морщинистом лице. Хотя даже в разгаре отчаяния тебе ясно: любовь лежала в сердце всей истории, и теперь нам нужно в очередной раз отложить ее и передохнуть, укрепляя души перед тем, что еще грядет.

Воины наслаждаются своей волей, тем, что они делают с миром. Но они всего лишь разрушают и причиняют страдания. Помнишь девочку с камнем на коленях в траве, и разбитое лицо мальчишки? Вот тебе слава бойцов.

Наслаждайся, если хочешь.

Но дальше грядет, друг мой, совсем иная слава.

В чем тайна волшебства? В потенциале. Поглядим же на зарю магии, увидим, что они сделают из нее.