И ведьма! Какая славная жертва!»

Билик что-то выкрикнул, но слова затерялись в реве пламени.

Огненные щупальца схватили кузнеца и потащили, вопящего, к печи, где он исчез среди белых языков.

«Идем же, Хунн Раал. Меня призывали к изготовлению скипетра. Теперь второй. Я управляю пламенем. Питаю Первую Кузницу всем необходимым. Кровью чрева, похотью между нами, семенем, которое ты и тебе подобные изливают в меня. Вперед, время пришло. Мы ждем тебя».

Он не смог бы отвергнуть приглашение. Дыханию ничего не мешало, кожа не страдала от жара и пламени. Хунн Раал шагнул вперед.

На месте кузнечного горна было лишь белое сияние, но где-то в сердцевине виднелись врата, обрамленные огненными языками.

Смертный Меч прошел в них.

Мир за порогом был пустыней пепла и сожженной земли, небо — ослепительно белым.

Она говорила в голове, заполняя его свой сущностью, насмешливо сжимая его душу. «Любовь остается в сердце, Хунн Раал. Вначале она бесформенна, ее можно лишь ощутить. Тепло, комфорт, безопасность. И она обитает в новорожденном, раздуваемая той, что носит его. Связь возникает не сразу, но становится нерушимой и бросать ей вызов означает пробуждать пламя».

— Ты богиня очага, — сказал Хунн Раал. Яростное пламя заменяло горизонт, словно они оказались на острове огненного моря. Пепел носился, подчиняясь сердитым потокам воздуха. — Ты пожираешь, за твоим теплом таится обещание боли. — Он видел Билика, стоявшего на коленях чуть впереди. За кузнецом пепел собрался конусом, из устья волнистыми кольцами поднимался дым и лилась ошеломляющая жара. — Богиня, — не унимался Раал, — тебе ли знать любовь?

«Любое тепло — дар, напоминающий об утробе, Смертный Меч. Но ты давно утопил свое дитя в вине. Не достать ли мне трупик? Эй, погляди, кого ты убил».

Он увидел пред собой тело маленького мальчика. На миг показалось, оно залито кровью… но тут же Раал сообразил, что вялые струйки на руках и ногах представляют собой лишь вино. И отшатнулся. — Провались в Бездну!

«Могу вернуть его к жизни, Хунн Раал. Мертвое дитя в тебе. Мертвое и убитое. Запачканное и лишенное невинности».

Он в ужасе видел: тварь открывает глаза, идеально синие глаза новорожденного. — Стой! Зачем мучаешь меня? Где тут любовь, проклятая сука?!

«О, мы матери, мы носим ваше отродье в себе, нам решать: нежить его или мучить, любить или отбрасывать, утешать или обижать, кормить или морить голодом. Поклоняться жизни или приносить жертвы смерти. Любая душа, Хунн Раал, склоняет колени пред личным алтарем, и в одной руке знак благословения, в другой кинжал. Какой выбор ты делаешь в жизни? Начинаешь утро с благодарности или гибели?

Кинжал может носить разные обличья», продолжала она без жалости. «Но служит лишь орудием убийства и не важно, сколь тупо лезвие, оно каждый раз пьет кровь. Так моргай, сонный Хунн Раал, и хватайся за кубок — чтобы заглушить боль каждой душевной раны».

— Хватит, умоляю…

«Кто благословит твой любимый алтарь? Вопрос задают снова и снова, день за днем, год за годом. Вопрос длиной в жизнь. Ищи дар благословения за пределами плоти или считай его своим — выбор не важен.

Однако проклятия вместо благословений, ах, это совсем иное дело. Это только твоя вина. Раня себя, обретаешь привычку ранить других. Привычку на всю жизнь.

Но», сказала она со злым презрением, «ваш Урусандер смеет говорить о справедливости. Будь она в нем, кто устоял бы?»

Дитя, вися в воздухе среди пепла, лениво моргало.

— Убери его, — прошептал мужчина.

Привидение исчезло. «Баланс. Благословение и нож. Пришло время, Смертный Меч, выковать для вас столь нужный символ».

Хунн Раал шагнул, словно его толкнули, и оказался подле Билика. Кузнец рыдал, но слезы мигом высыхали на жуткой жаре.

«Первая Кузница. О, она является разными образами. Вряд ли Драконус нашел ее под белым небом. В том месте оно могло быть черным, окутанным непроглядным дымом. Лишь свечение алчного зева кузнечной печи вело его. Хунн Раал, ты принес требуемое?»

Смертный Меч коснулся обернутого в кожу предмета на поясе. Ослабил шнурок и позволил обертке упасть, обнажая длинную, высохшую на солнце, белую кость. — Собачья, — произнес он. — Или волчья.

«Одно другого элегантнее, Хунн Раал. Какая ирония: собаки — мои дети, или волки, их дикие собратья. Нашел на равнине, да?»

— Очередной мой приказ озадачил разведчиков, богиня, но они нашли, что требовалось. И это все, что нужно для Скипетра Света? Что тут сойдет за кузницу?

«Суть жизни обитает в огне». Он ощущал ее веселье. «Ты вернул привычную наглость, Хунн Раал. Лукавое превосходство — первая и единственная уловка пьяницы. Но так и остался дико невежественным. Он держит вас за детей, и в том его ошибка. Он обособился… и когда предложил наконец вам Мать, было уже поздно».

— Хватит оскорблений. Билик ждет — направь его, делай что следует.

«Не мне направлять вашего кузнеца. Здесь повелевает воля Первой Кузницы. Она решает, кого использовать. Приди ты один — ничтожество и скудость твоих талантов, умений привела бы к дурному результату. Но вот он, полагаю, окажется ценным источником».

Билик так и стоял на коленях, неподвижный, голова опущена на грудь.

Выставляя бедренную кость, Раал сказал: — Вот, бери.

Но мужчина не отвечал.

Хлопок костью по плечу также не помог делу. Хунн Раал склонился, чтобы поглядеть Билику в лицо. — Бездна меня побери, он помер!

«Ну да. Тебе нужны были его опыт и знания. Думаю, ты готов…»

Голова Хунн Раала откинулась, будто под ударом, ошеломленный рассудок осадила волна чужих воспоминаний. Фрагменты, осколки бессмысленных образов, вспышки мыслей пылали за веками — селение, более похожее на одно разросшееся семейство. Он знал всех, и была взаимная теплота, и каждый ребенок — любой ребенок — был в безопасности. В те годы, теперь понятно, он жил в раю, в королевстве процветающей любви, и даже обычные мелочные ссоры и обиды, беда любой семьи, быстро забывались за стаканом вина.

Да, там было что-то… Обыденность, как-то превратившаяся в святость. Без причин, и он не мог бы доказать ясно, ткнуть пальцем. Вся жизнь вполне естественна. В те ранние годы он не имел представления о мире за околицей, о том, что мир совсем иной. Он — я…

То, как он жил, было мечтой для других. Как мы жили, вскоре понял я в ужасе, об этом остальные лишь грезили, а чаще цинически отметали это как невозможное.

Я был ребенком, а потом подмастерьем кузнеца по кличке Клетка, осваивал кузнечное дело. Клетка умело мастерил прочные орудия для фермеров, бондарей и тележников, но больше всего любил делать игрушки. Из обломков, отходов, из всего, что он мог найти. И не простые штучки для деревенской детворы, о нет! Нет, друзья. Клетка изготовлял крошечные механизмы, хитроумные головоломки и розыгрыши, всех приводившие в восторг и недоумение.

Здоровенный Клетка был мужчиной удивительно добрым. До того дня, когда покинул кузню, прошел в дом Таннера Харока и сломал ему шею.

Рай — живая вещь, как дерево. Иногда среди многих глубоко зарывшихся в почву корней попадается вывороченный, гнилой и зараженный.

Неверность. Я даже не понимал этого слова. Преступление, измена. Жертвой было доверие, его гибель потрясла всю деревню.

Бедный Клетка. Прозвище оказалось уместным — знание стало ему тюрьмой, он не сумел смириться.

Так что в деревне оказалось две вдовы и ни одного кузнеца.

А я, бедный подмастерье, неготовый и безутешный… мне пришлось искать другое селение.

Разные виды измены. Клянусь Бездной, мальчишка с широко раскрытыми глазами быстро выучил урок. Трахни кого-нибудь, и все вокруг погрязнет в…

Легион нашел меня и влил в ряды. Была война. Хотя мне какое дело? Помню, как я впервые увидел тебя, Хунн Раал…