– Тюфяк! – беззлобно кинул он через плечо остолбеневшему Пете.

Подобрал вещи и ушел в сторону ельника.

Через час Петя трясся в автобусе, а через три уже сидел на железнодорожном вокзале в ожидании поезда. Ругал себя, что к отцу-матери не зашел, но все равно уехал – ему было так тяжело, что жить не хотелось. После зимней сессии приехал домой, а друзья рассказали, что у Нинки новый ухажер. Приехал после летней сессии и встретил ее на базаре. Она к нему бросилась, слезы на глазах, мол, поговорить надо, а говорить уже не о чем – внутри у Пети все выгорело. А потом война.

Он не спрашивал, но Марковна тихонько, когда они остались вдвоем, рассказала, что Нина вышла за хромого Кольку Синяка, старшего брата Сергея, как только немцы пришли. Колька с первого дня оккупации наведался в комендатуру и предложил поставлять в столовую свежую рыбку. Начал с рыбки, а потом лосятину и зайчатину таскал. Оккупанты были довольны и его дом не трогали. Во время войны Нинка родила двух девочек, но они умерли. Сразу после войны Колю посадили за пособничество немцам, и он умер в тюрьме. Говорили, ему помогли умереть. Были у Нинки мужики, задерживались ненадолго, а вот Кандыбович присох. Хоть и женился, а к Нинке бегает. Жена делает вид, что ей все равно.

Марковна потихоньку про всех рассказала – поселок-то маленький, всего десять тысяч населения, и Петю стало отпускать. А до этого долгие годы тоска по родине донимала, и вызвать ее могли самые обычные вещи: подует ветер, а он слышит его завывание в печной трубе родного дома; валит снег, а он видит сугробы во дворе, по которым еще крохой бегал за собакой. Астры в чужом саду, лязг засова на воротах, запах леса и кувшинок в речной заводи – все напоминало о родном доме, все рвало и без того нездоровое сердце, а уж как надоело быть квартирантом, и не передать!

А одна старушка соседка приснилась ему, когда он вздремнул в ожидании «москвича». В детстве Петя воровал у нее яблоки – в ее саду росли самые сладкие. Бабушка детей не гоняла, потому как дочка переехала в другое село к мужу и яблоки все равно никому не нужны, а у нее сил не было собирать, да и зачем? Поросята и кислые съедят. Однажды летом Петя занозил стопу. Стопа опухла, пришлось резать, и Петя остаток лета еле ходил, а уж по заборам и вовсе не лазил. Каково же было его удивление, когда старушка принесла ему целый фартук сладких яблок!

…Во сне она тоже принесла ему яблоки в фартуке. Села на край постели и спрашивает:

– Как же ты теперь есть будешь?

И смотрит на зубы в стакане.

– Да вот этими. – Он показывает на стакан и удивляется тому, что говорит, не шамкая.

И вроде он снова маленький. Старушка протягивает яблоко:

– Понюхай…

Петя вдохнул запах детства, и тоска защемила его сердце. Откусил яблоко – а свои-то зубы на месте!

– Как вернешься, выкорчуй бузину, что возле твоей любимой яблони растет, а то я не успела. – Старушка высыпала яблоки на одеяло и ушла.

Стали искать, где бы дом поставить. Приходит Верочка домой после работы и говорит, что в переулке недалеко от пристани продается хата. Пошли посмотреть – а это хата той самой старушки. Старушка давно умерла, продавала дочка. Дочка сначала думала переехать сюда, а потом отказалась менять шило на мыло – она жила в таком же селе, только в доме получше да побольше и с садом помоложе. Думала, сын женится и в Березино поселится, но сын женился и перебрался в Минск. Петя пошел в огород, а там та самая яблоня.

– Я ее помню, – говорит Петя и трогает веточку, – она очень сладкая.

– Какое там! – машет рукой хозяйка. – Она уже давно не сладкая, ее бузина задавила.

Петя купил участок, а тут письмо от Абу:

«Дорогой брат, доброго здоровья! Как твои дела? Как жена? Как дети? У нас все хорошо. Мы все очень обрадовались, узнав, что ты собираешься строить дом. Это очень важно – жить в своем доме. Я перед тобой в вечном долгу, прошу, разреши помочь тебе. Я приеду с шестью строителями и женой, она будет готовить. Инструмент привезу свой. Возьму Салмана, ему уже пятнадцать, как твоему Юрке. Быстро летит время. Руслана оставлю с дочками, он еще совсем ребенок. Дочки у меня хорошие, особенно Зарган, она очень добрая, вся в покойную маму. Яха хорошая жена, но я вспоминаю Совну каждый день, она унесла с собой мое сердце. Как распорядилась судьба! О плате за труд не беспокойся – ты мой брат. Первого июля я должен быть в Кургане, мы от тебя сразу туда поедем, так что собери все к началу мая. Заготовь бревна, доски, окна…»

И дальше длинный перечень и советы. Абу о строительстве знает все – он каждый год собирает бригаду и едет на шабашку в Архангельск, Омск, Барнаул. Теперь вот в Курган. Да где он только не строил коровники, ангары, жилые дома! Петя четыре раза ездил с ним в качестве столяра, заработал хорошие деньги, почти все положили на книжку, но в пятый раз не поехал – накануне пришлось покидать очередное насиженное место, и у Верочки из-за этого случился сердечный приступ. Гармаши решили, что все деньги не заработаешь, что на покупку дома или постройку хватит, и Петя остался с семьей. Абу одобрил его решение.

Иногда Петю посещала крамольная мысль: если б не война, они не стали бы настоящими друзьями. Они познакомились в одесском летном училище и сразу подружились. Ровесники, но Пете казалось, что Абу старше лет на десять – он был очень взвешенным и рассудительным. В Абу было что-то земное, крепкое, фундаментальное, он даже ходил так, будто его к земле что-то притягивало. И со всем этим уживалась невероятная любовь к небу.

– Там я как птица, – говорил он, щурясь на облака, – там я свободен…

Это их и сблизило. Ему первому Петя рассказал про Нину, про Кандыбовича.

– Забудь эту женщину, она тебя не любила, – сказал Абу.

И Петя стал потихоньку забывать.

Оба учились на отлично, и после окончания училища их направили в кремлевскую эскадрилью. Весной сорок первого Абу женился, потом началась война и все пошло кувырком. Для всех. Чем дальше война отодвигалась, тем меньше Петя хотел о ней вспоминать. Но память не спрашивает, хочешь или не хочешь, она как навязчивая муха, которую видишь краем глаза и слышишь краем уха, как давно знакомая кинопленка, которую крутит невидимая, но настойчивая рука, перебирает и перебирает в голове кадры, один безжалостнее другого, вгоняя в ступор и заставляя чуть ли не выть. И только широко распахнутые детские глаза, в которых горела жажда жизни, глаза любимой женщины, в которых отражалась его любовь, не давали сойти с ума…

Была Курская дуга. Обоих подбили, и они провалялись в одном госпитале полтора месяца. Потом Петю сбили в боях за Харьков, – подставив свой самолет, он спас жизнь Абу и провел на госпитальной койке больше месяца, а в феврале сорок четвертого пришел день, перечеркнувший жизнь его друга. Полк стоял в Брацлаве, только отпраздновали двадцать третье февраля. Абу вызвали в штаб полка. Он возвратился и сказал, что ему предложили немедленно уволиться из армии и убираться к черту. Куда конкретно – энкавэдэ скажет. Еще сказали, что он враг советского народа, как и весь его народ, который уже вывезли с Кавказа за Урал, в Казахстан и в Сибирь. Петя сорвался со стула:

– Я еду в штаб. Я тоже увольняюсь!

– Я с тобой… Я тоже… – послышалось со всех сторон.

Летчики ребята отчаянные – возмутились и наехали на штаб: «Уволите Абу по национальной принадлежности – мы все уволимся». Абу остался, но сразу после войны его лишили звания героя и звезду забрали. Он поехал в Казахстан, а там никого из родных. Вообще никого! Два младших брата погибли на фронте еще в начале войны. А где же родители? Родня где? Горемычные соотечественники поведали, что от его села никого и ничего не осталось – энкавэдэшники не могли вовремя выполнить приказ Сталина и выселить чеченцев за трое суток, вот и уничтожили все высокогорное село вместе с жителями, более семисот человек за один день. Весь скот тоже постреляли. Два месяца Абу искал жену и дочь и нашел под Актюбинском. Жена родила ему еще троих дочерей и умерла, когда младшей исполнилось полгода. Вернуться на родину разрешили в пятьдесят девятом. Он вернулся не в село, а на равнину, в город Аргун, что рядом с Грозным. Друзья помогли построить дом, и в новый дом он привел Яху.