На наш взгляд, попытка создать интеллигентскую партию вряд ли имела место в действительности, хотя, возможно, такие планы и существовали у оппозиции или, скорее, в бурных фантазиях самого Николаевского. Еще менее вероятным представляется участие даже в такой «мягкой» оппозиции лояльного к Сталину Горького. Зыбкость этих слухов признали и сами авторы «Социалистического вестника»: «Все это, разумеется, лишь слухи и анекдоты, имеющие лишь весьма малую фактическую ценность» [40]. Куда более вероятными кажутся попытки оппозиционеров втянуть Горького во внутрипартийные дискуссии на свою сторону.
Николаевский позднее утверждал, что тема создания альтернативного списка на выборах в Верховный Совет СССР во главе с Горьким все же затрагивалась в беседах с Бухариным и что якобы его собеседник «не скрыл, что эта идея принадлежала ему»[41]. Эта фантастическая гипотеза историка Николаевского привела его и к другой: о насильственной смерти Горького. «В том, что Горький был отравлен, я уверен, – писал Николаевский Н. В. Валентинову 1 сентября 1954 г. – Бухарин в 1936 г. мне рассказал, что конституцию писал он с Радеком. В числе деталей на мой вопрос сказал, что предполагается легализация союза беспартийных для того, чтобы были другие списки, и что во главе них должны были встать Горький, Павлов, Карпинский, Бах и др. академики. К сожалению, прибавил Бухарин, Павлов и Карпинский умерли. Вскоре умер и Горький» [42].
А. Ваксберг утверждает, что его дядя Матвей едва не стал членом этого мифического «союза беспартийных». Дядю никак не переводили из кандидатов в члены ВКП (б), и тогда якобы его успокоил Бах: «Не торопитесь, очень скоро вы пригодитесь именно в качестве беспартийного, в новом союзе вам предстоит играть важную роль» [43].
В «Письме старого большевика» Николаевский отвел Горькому солидную роль арбитра в споре различных группировок в советском руководстве. Как бы от имени Бухарина он писал: «Горячий защитник мысли о необходимости примирить советскую власть с беспартийной интеллигенцией, он <Горький> целиком принял мысль Кирова о необходимости политики замирения внутри партии, – ибо такое замирение, сплотив и укрепив партийные ряды, облегчит партии возможность морального воздействия на широкие слои советской интеллигенции» [44]. Однако постепенно влияние Горького на Сталина, по мнению «старого большевика», стало ослабевать, особенно после второго процесса над Каменевым. Николаевский даже утверждал, что Сталин «перестал приходить к Горькому» [45].
В «Письме» ничего не говорится о насильственном характере смерти Горького (такая идея осенит Николаевского много позже, уже после Второй мировой войны). В 1936 году он ограничился констатацией факта, что смерть Горького «развязала руки всем тем, кто в ближайшем окружении Сталина требовал ускорения расправы» [46]. На момент написания статьи речь шла о процессе Зиновьева – Каменева. Но вскоре был исключен из партии и арестован сам главный фигурант и «соавтор» «Письма» Бухарин.
2—13 марта 1938 года состоялся знаменитый судебный процесс над лидерами «правотроцкистского блока» Бухариным, Рыковым, Раковским, Ягодой и другими.
Прокомментировать обоснованность обвинения Бухарина и Рыкова в их причастности к смерти Горького мы попросили заслуженного юриста РСФСР Э. А. Миронову. «В недавно опубликованном судебном отчете, – написала в своем заключении Э. А. Миронова, – я не нашла ни одного серьезного доказательства причастности этих деятелей к смерти А. М. Горького. Даже в приговоре фамилии Бухарина и Рыкова прямо не названы. Приговор в этой части звучит следующим образом: «По указанию врага народа Л. Троцкого руководители «правотроцкистского блока» в 1934 году приняли решение убить великого пролетарского писателя Максима Горького. Этот чудовищный террористический акт было поручено организовать Ягоде, который, посвятив в цели заговора домашнего врача М. Горького – доктора Левина, а затем врача Плетнева, поручил им путем вредительских методов лечения добиться смерти М. Горького, что и было выполнено при руководящем участии в этом деле доктора Левина» (Судебный отчет. С. 684).
Подробные показания других обвиняемых по этому делу – Буланова, Бессонова, докторов Левина и Плетнева (с. 26, 461, 505, 670, 676 и др.) не содержат никаких указаний на причастность к смерти Горького А. И. Рыкова и Н. И. Бухарина. Плетнев 9 марта 1938 года в судебном заседании заявил, что именно Ягода, а не Бухарин или Рыков сообщил ему, что «назревает переворот» и что для его осуществления он, Ягода, и Енукидзе решили устранить Куйбышева и Горького, которые хотя и больны, но «чрезвычайно активны» (Там же. С. 505).
Фамилии Рыкова и Бухарина всплыли лишь в голословных высказываниях на суде Ягоды: «Я заявляю, что сидящие здесь, на скамье подсудимых, Рыков, Бухарин и другие несут полную ответственность за эти террористические акты. Я заявляю, что по их решению эти акты были осуществлены» (Там же. С. 492). А также в показаниях подсудимого Крючкова, упомянувшего о своем разговоре с Ягодой, в котором последний утверждал, что «активность Горького мешает некоторым людям», подразумевая под ними Бухарина и Рыкова (Там же. С. 454). Услышав подобное заявление подсудимых, ни суд, ни Государственный обвинитель не выясняют, какие же именно обстоятельства или нюансы дали основание Крючкову и Ягоде сделать подобные выводы.
Бухарин допрашивался несколько дней, однако никаких показаний в отношении умерщвления Горького или причастности к нему не давал. В своем последнем слове Бухарин также категорически отрицал какое-либо свое участие в подготовке террористического акта в отношении Горького. Вспомнил мимолетный разговор с Томским о враждебном отношении к Горькому, но не придал этому значения (Там же. С. 662).
Отрицал свою причастность к смерти Горького и Рыков, до ареста он вообще считал, что Горький «умер естественной смертью» (Там же. С. 633).
Таким образом, по мнению известного юриста, бывшего помощника генпрокурора СССР Р. А. Руденко, на судебном процессе 1938 года вина Бухарина и Рыкова в умерщвлении Горького не была доказана, более того, нет в материалах процесса и никаких доказательств того, что смерть тяжело больного Горького вообще носила насильственный характер. Огульность обвинения Рыкова и Бухарина в отношении обстоятельств смерти Горького видна каждому непредвзятому человеку, обратившемуся к стенографическому отчету. Даже адвокаты не пытались хоть как-то спасти своих подзащитных, что уж говорить о Вышинском, выступавшем в роли Государственного обвинителя, он, кажется, сделал все, чтобы суд носил нарочито театрализованный, а потому еще более зловещий характер.
Бухарин отрицал свою причастность к подлинным или мнимым террористическим актам даже в момент покаяния, в письме Сталину «Стоя на краю пропасти, из которой нет возврата, я даю тебе предсмертное честное слово, что я невиновен в тех преступлениях, которые я подтвердил на следствии» [47].
Но судьба подсудимых была предрешена, Бухарин и Рыков были осуждены и расстреляны, в том числе, и за недоказанное убийство Горького.
Казалось бы, подготовки к свержению сталинского руководства, в которой обвиняемые сознались и которая к тому же подкреплялась хоть какими-то вещественными доказательствами (в свое время Троцкий очень хорошо помог ОГПУ, опубликовав в своей листовке конспективные записи бесед Бухарина и Каменева о планах смещения Сталина с поста генсека [48]), уже было более чем достаточно в то время для вынесения смертного приговора, однако перед обвинением была поставлена задача во что бы то ни стало доказать террористический характер антисталинской оппозиции. И смерть Горького была использована в этих целях.
