Именно в таком качестве во время следствия и суда использовалось имя Горького.

Организаторы процесса тщательно проводили свою рабочую гипотезу: вдохновитель убийства – Троцкий; исполнители – Ягода, Крючков, Левин, Плетнев; соучастники – Бухарин, Рыков.

Надо было еще объяснить, что же все эти лица, включая «вдохновителя» Троцкого, могли иметь против Горького, чем был так опасен им всем больной и старый человек.

Обоснование прозвучало из уст подсудимого С. А. Бессонова на утреннем судебном заседании 2 марта 1938 года: «… неожиданно для меня он <Л. Д. Троцкий> остановился в этой связи на Максиме Горьком, характеризуя роль Максима Горького как совершенно исключительную в смысле его влияния не только в Советском Союзе, но прежде всего за границей, указывая на его чрезвычайную близость к Сталину и на то, что высказывания Максима Горького самым определенным образом отталкивают многих сторонников Троцкого из европейской интеллигенции от него, приближая их к позиции руководства партии. И в этой связи он пришел к выводу и прямо мне сказал о необходимости устранить Горького, сказал те самые слова, которые здесь приводились, о необходимости физического уничтожения Горького во что бы то ни стало. Такая была директива.

Вышинский. Вы ее передали?

Бессонов. Да. Вскоре после этого, осенью 1934 года, я был в Москве и подробно рассказал об этом разговоре Пятакову [2]» (Судебный отчет. С. 60).

Прочитайте еще раз внимательно то, что сказал на суде Бессонов. Весь строй этой речи, ее стилистика – обилие сложноподчиненных конструкций, причастных и деепричастных оборотов – показывают, что произнести такую речь устно не может даже архиграмотный человек. Такой длинный регламентированный период речи мог быть только заранее написанным, а на суде, скорее всего, зачитывался по бумажке.

Троцкий, который уже полтора года оправдывался в прессе, отвергая обвинения по процессам 1936 и 1937 годов, на этот новый выпад Вышинского отреагировал мгновенно. Уже 2 марта 1938 года он написал заявление «Четыре врача и три жертвы» (опубликовано 4 марта в газете «Нью-Йорк Таймс»), в котором говорилось: «Четыре врача на скамье подсудимых обвиняются в убийстве двух советских сановников, Куйбышева и Менжинского, и писателя Максима Горького <…> Самым поразительным является <…> включение в список «убитых» Максима Горького. Как писатель и человек, он пользовался широкими симпатиями. Политиком он не был никогда <…> В книжке «Письмо старого большевика», вышедшей на разных языках в течение последних лет [3], высказано было предположение, что Горький был отравлен ГПУ ввиду его возраставшего сопротивления сталинскому террору. Что Горький скорбел, жаловался и плакал – сомнения нет. Но отравление Горького ГПУ я считал и считаю невероятным <…> Смерть Орджоникидзе вызвала такие же слухи и подозрения <…> Немедленно же после ареста доктора Левина, начальника кремлевской больницы, в заграничную печать проникло сообщение о том, будто именно Левин объяснил смерть Орджоникидзе отравлением <…> Имена остальных трех врачей не назывались раньше в этой связи. Но весьма вероятно, что разговоры о причинах смерти Орджоникидзе велись именно в среде кремлевских врачей. Этого было слишком достаточно для ареста <…> Реплика ГПУ проста: “Вы подозреваете, что Орджоникидзе отравлен? Мы подозреваем, что вы отравили Куйбышева, Менжинского и Горького. Вы не хотите признаний?! Мы вас расстреляем немедленно. Если же вы признаетесь, что совершили отравление по инструкциям Бухарина, Рыкова или Троцкого, то можете надеяться на снисхождение”» [4]. 3 марта 1938 года было написано еще одно «Заявление». В нем Троцкий говорил: «Бессонов утверждает, что виделся со мной в Париже в 1934 году. Заявляю: лицо, с фамилией Бессонова, никогда не посещало меня во Франции и не могло, следовательно, получать от меня никаких «инструкций», в том числе бессмысленной и отвратительной инструкции об убийстве Максима Горького, старого больного писателя» [5]. И в дальнейшем Троцкий неоднократно выступал с опровержениями [6]. Но, что бы он ни заявлял в зарубежной печати, московский процесс шел своим чередом.

Если верить бывшему секретарю Ягоды, инициатива Троцкого была поддержана лидерами «правых». П. П. Буланов показал: «Мне Ягода говорил прямо, что решение об <…> умерщвлении Горького было принято Рыковым, Бухариным» (Судебный отчет. С. 484). В качестве непосредственного организатора убийства выступил Ягода, в то время нарком внутренних дел. Присутствовавшие 8 марта 1938 года на утреннем заседании суда услышали следующее:

«Левин. <…> Через несколько дней после похорон В. Р. Менжинского и М. А. Пешкова меня снова вызвал к себе Ягода и сказал: «Ну вот, теперь вы совершили эти преступления, вы всецело в моих руках…» <…> Затем он стал говорить мне о том, что в партии крепнет, растет большое недовольство партийным руководством, смена власти неизбежна, предрешена и неминуема, что во главе движения стоят Рыков, Бухарин и Енукидзе. И так как это неизбежно, так как это все равно произойдет, то чем скорее это произойдет, тем лучше. А для того, чтобы это скорее произошло, для того, чтобы облегчить этот процесс, нам нужно устранить с политической арены некоторых членов Политбюро, а также Алексея Максимовича Горького <…>

Вышинский. Значит, умерщвление А. М. Горького вы организовали?

Левин. Да.

Вышинский. Кого вы привлекли к этому преступному делу?

Левин. Профессора Плетнева.

Вышинский. Кто были соучастниками в этом деле?

Левин. Петр Петрович Крючков.

Вышинский. По чьему поручению вы действовали?

Левин. Ягоды <…>

Вышинский. Подсудимый Ягода, в этой части вы подтверждаете показания обвиняемого Левина?

Ягода. Да, подтверждаю.

Вышинский. Вы такое поручение давали?

Ягода. Давал <…>

Вышинский. Подсудимый Крючков, вы подтверждаете то, что сказал Левин?

Крючков. Я подтверждаю, что Ягода мне давал поручение убить А. М. Горького» (Там же. С. 456–457).

Если верить организаторам судебного процесса, убийство Горького происходило так (показание Л. Г. Левина): «В отношении Алексея Максимовича установка была такая: применять ряд средств, которые были в общем показаны, против которых не могло возникнуть никакого сомнения и подозрения, которые можно применять для усиления сердечной деятельности. К числу таких средств относились: камфара, кофеин, кардиазол, дигален. Эти средства для группы сердечных болезней мы имеем право применять. Но в отношении его эти средства применялись в огромных дозировках» (Там же. С. 464).

Для придания авторитетности предрешенному приговору по ходатайству прокурора в суд была вызвана комиссия экспертов-медиков. В нее вошли: заслуженный деятель науки профессор Д. А. Бурмин, заслуженный деятель науки профессор Н. А. Шерешевский, профессор В. Н. Виноградов, профессор Д. М. Российский, доктор медицинских наук В. Д. Зипалов. Эксперты дали ответы на поставленные прокурором вопросы:

«Вопрос. Допустимо ли, чтобы больному с резко выраженным пневмосклерозом, с наличием бронхоэктазов и каверн, эмфиземы легких и перерождения сердечно-сосудистой системы, страдающему тяжелыми периодическими кровохарканиями, назначался режим длительных прогулок после обеда, особенно в сочетании с утомительным трудом?

Мог ли подобный режим, проводимый в течение продолжительного времени, вызвать у больного ухудшение состояния здоровья и, в частности, сердечно-сосудистой системы?

Ответ. Такой режим безусловно недопустим и мог обусловить ухудшение здоровья больного и, в частности, ухудшение состояния сердечно-сосудистой системы.