Первый Трибун резким движением, выдававшим гнев и раздражение, придвинул папку и раскрыл ее. Взгляд его заскользил по страницам, и очень скоро гневный румянец стек с его лица, сменившись нездоровой бледностью. Лафонтен удовлетворенно кивнул про себя.

Дюссо дочитал последний лист и аккуратно свернул папку. Помолчал немного, потом тихо спросил:

— Кто следующий? Я?

Лафонтен покачал головой:

— Вы неверно оцениваете мои намерения, месье Дюссо. Я не занимаюсь сбором компромата на неугодных. Это ваш стиль, а не мой. Валера вынудил меня защищаться, за что и поплатился. А с вами ссориться у меня причин нет.

— Понимаю, — произнес Дюссо. — Ну что ж… Полагаю, мы с вами сработаемся.

— Я тоже на это надеюсь, — отозвался Лафонтен.

До его утверждения в правах Верховного Координатора оставалось шесть дней. До отставки Первого Трибуна Жака Дюссо — два с половиной месяца…

*

…Он вошел в приемную кабинета Гроссмейстера легко и буднично. Кивком ответил на приветствие секретаря, велел ей зайти через десять минут и, пройдя в кабинет, закрыл за собой дверь.

Остановился, оглядел кабинет. Свой кабинет.

Два окна, наполовину закрытые плотными портьерами. По стенам — панели в рост человека, из темного дерева с резным бордюром. Рабочий стол из того же дерева, шкаф с книжными полками и баром… В дальнем углу — пара кресел с журнальным столиком, тумба с телевизором и аппаратурой для прослушивания всего, от грампластинок начала столетия до записей современных шпионских диктофонов. Дверь, почти сливающаяся с панелями.

Лафонтен пересек кабинет, толкнул эту дверь. Личная комната, куда посетителям доступа не было. Решив заняться этой комнатой позже, он оставил на вешалке пальто и вернулся в кабинет.

О, он знал, какие слухи ходили вокруг его неожиданного воцарения здесь. Кто-то даже высказал предположение — если он захочет сменить обстановку в кабинете, значит, дело действительно нечисто. Глупость какая!

Впрочем, менять обстановку он не собирался. Она не менялась последние два месяца и хранила тень присутствия не Валера, а Альфреда Берка. Валера так и не успел сделать этот кабинет по-настоящему своим. Может быть, как раз из страха вызвать какие-нибудь суеверные подозрения.

Лафонтен пустых подозрений не боялся. Если кому-то нечем больше занять мысли — удачи им в благом начинании…

Он подошел к столу, сел в кресло, оказавшееся очень удобным. Снова осмотрелся, привыкая к новому ощущению и уже прикидывая, что и как нужно приспособить для собственного удобства. На столе не было ничего, кроме двух телефонных аппаратов и письменного прибора. Слева — панель внутренней связи. Телефоны тоже лучше сдвинуть левее, на расстояние вытянутой руки…

Из отпущенных секретарю десяти минут прошло семь, когда в приемной послышались громкие голоса. Следом дверь распахнулась, и в кабинет ворвался Арман. Он захлопнул дверь и прислонился к ней спиной, как будто отбиваясь от погони.

Лафонтен смерил сына взглядом:

— Хорош… Ты что, с боем сюда прорывался?

— Почти, — отозвался тот, подходя и усаживаясь напротив. — К тебе сейчас не так легко попасть.

— И ради чего столько усилий?

Арман помолчал, наморщив лоб и сжав губы, потом проговорил:

— Ты ведь знаешь, какие ходят слухи. Я только появился здесь утром, и на меня уже вывалили все новости.

— Ну и что?

— Отец… Это правда?

Лафонтен вздохнул. Ответить на этот вопрос было непросто, но сын смотрел тревожно и требовательно. И прежде у мальчика не было привычки вот так врываться к нему во время работы.

— Арман, мой кабинет — неподходящее место для эмоциональных разговоров. Особенно когда я занят. Странно, что ты вдруг об этом забыл… И будь добр, не устраивай больше сцен в моей приемной. Если соблюдать субординацию тебе не по силам, хотя бы создавай видимость.

Арман напряженно выпрямился, прикусил губу. Медленно покачал головой и встал:

— Да, конечно. Я учту замечание… господин Верховный Координатор.

— Прекрасно, — кивнул Лафонтен. — И, если тебя не затруднит, вернись домой к ужину.

Арман кивнул. Помолчал, глядя в стол перед собой, потом снова поднял взгляд:

— И больше ты мне ничего не скажешь?

— Сейчас — нет.

Арман молча развернулся и пошел к выходу. Даже дверь за собой прикрыл очень аккуратно.

Ничего, до вечера разговоры подождут.

Почти сразу в кабинет заглянула секретарша.

— Прошу прощения.

— Да?

Она несмело переступила порог.

— Извините, месье Лафонтен… Я пыталась сказать, что вы заняты, но…

Вот так. Еще не хватало спрашивать с секретаря за невоспитанность страдающего юношеским максимализмом обормота.

— Вы о моем сыне? Не беспокойтесь, я разберусь сам. Проходите, Марси. Присаживайтесь. Нужно уточнить ваши обязанности.

Девушка пересекла кабинет и осторожно села в кресло для посетителей перед столом. Держалась она напряженно и скованно, как будто была чем-то напугана или ждала резкого окрика. При том, что работала она здесь почти четыре года и самому Лафонтену прежде улыбалась без всяких страхов, видеть ее такой пришибленной было как минимум странно. Да еще и губу она покусывала и руки сжимала, будто хотела заговорить, но опять же боялась.

— Вы что-то хотели мне сказать?

— Я… да, — споткнулась она. — Простите, я только хотела… я хочу подать рапорт об отставке.

— Об отставке? — Вот так неожиданность… — Вы не хотите работать здесь? Но вы начинали работать еще с месье Берком, и он был вами доволен.

— Да, — кивнула она, глядя в стол.

— Тогда в чем дело? Вам не нравится эта работа или не устраивает жалованье?

Она вскинула на него почти умоляющий взгляд:

— Я хотела уйти сразу, когда месье Валера умер… Но месье Дюссо не отпустил меня — сказал, что кто-то должен передать дела новому Верховному Координатору. Конечно, я понимаю… Я закончу работу, у меня все дела в порядке. Пожалуйста, отпустите меня, месье Лафонтен… Мне трудно было привыкнуть к месье Валера, больше я этого не вынесу!

— Марси, — прервал он ее мягко и строго одновременно. — Пожалуйста, успокойтесь. Ничего невыносимого в работе секретаря нет. Невыносимыми бывают люди вроде вашего бывшего шефа. Но он, как вы сами напомнили, мертв. Так в чем дело теперь? Что вам мешает продолжать работать здесь?

Он уже понял, что ей мешает. Вот только напрямую она ему этого не скажет.

— Я… позвольте мне этого не объяснять, — совсем тихо сказала она.

— Ну, отчего же, — возразил он. — Называя свои страхи по имени, мы учимся их побеждать… Решать, разумеется вам. Я не могу удержать вас силой, хотя и не буду в восторге от потери помощника. Месье Берк очень хорошо отзывался о ваших деловых качествах.

— А месье Валера? — в упор спросила она. — Он тоже хорошо отзывался?

— Его отзывов о вас я не слышал. Месье Валера не принадлежал к числу людей, чье мнение меня интересует. Догадываетесь, почему?

Она смотрела молча, с внезапной искрой интереса и надежды.

— Давайте вернемся к проблемам насущным… Без вашей помощи мне не обойтись, кто-то должен ввести меня в курс дел. Далее… Как отвечать на телефонные звонки и принимать посетителей, вам объяснять не надо. Расписание встреч и совещаний будете приносить мне по утрам или когда я появлюсь в офисе. Будьте внимательны, я не люблю мелких неувязок.

Она посмотрела на него недоверчиво:

— Это все?

— Да, это все. А что еще делают секретари? Сейчас принесите мне все записи за последние дни: телефонные звонки, письма, все, что было. И сварите кофе. И… Умойтесь, пожалуйста, Марси. Люди черт знает что подумают, глядя на ваши красные глаза. Обо мне и так ходит много слухов.

— Да, конечно… — Она торопливо стерла выступившие слезы. — Просто… У месье Валера были другие требования, и мне не всегда удавалось соответствовать…

Он извлек из кармана пиджака записную книжку, давая понять, что разговор окончен. И буднично заметил:

— В отличие от месье Валера, я против романов с подчиненными. Если захочу за вами поухаживать, сначала уволю. Займитесь, пожалуйста, делами.