– Есть. Давайте завтракать. Нужно доесть всё, чтобы с собой не тащить.

Анна взяла у него пакет и стала выгружать на стол то, что вчера сама второпях и складывала, освобождая место для массажа. Вытащила пустую упаковку из-под колбасной нарезки – вроде там вчера последний кусочек оставался. Выпал, что ли? Заглянула в пакет – так и есть, болтается на донышке, среди обломков хлеба, двух яблочных огрызков и фантиков из-под конфет.

– Слушай, Серёж, тут последний кусочек колбасы остался, выпал из упаковки. Выкинем? А то вид у него уже… того.

– Чего «того»? Нормальная колбаса, копчёная, ничего ей не сделается, давай сюда, – потребовал Сергей.

Анна выудила из-под фантиков и огрызков бордовое испещрённое жиринками колёсико сервелата, обдула его от налипших крошек и шмякнула поверх ломтика огурца на сером хлебе:

– На!

– Хорошая колбаса, – откусил Сергей. – Выкинуть! Тут неделю без мяса жить предстоит, а ты – выкинуть.

– Ой, смотри, Серёжа, прихватит тебя где-нибудь на перевале с эдакой еды! – сама Анна ела сыр.

– Ну, прихватит, сбегаю под камешек, делов-то! – Сергей невозмутимо доел бутерброд и отхлебнул чаю.

– Имей в виду, ходить вдвоём придётся и разрешение спрашивать, – продолжала веселиться Анна, пользуясь тем, что Янка опять заснула на своей полке и перестала солировать. – Ты не слышал, а мы вчера договорились, что никто никуда не уходит в одиночестве и предварительно не сообщив коллективу, куда именно пошёл и с какой целью!

– Так что сначала всем доложишь, а потом отчитаешься, – серьёзно сказал «испанец» Вася.

– Да ладно пугать, – добродушно отмахнулся Сергей. – Это вам завидно, что последний кусок колбасы мне достался!

«А ведь классные ребята!» – думала Анна, заедая чай остатками сыра и огурцом. Когда же она вот так веселилась в последний раз в компании, от души прикалываясь и зная, что никто не обидится, а начнёт шутить в ответ? Давно. Почти полгода назад. Когда ещё работала в журнале.

То, что у Кирилла есть шанс стать сенатором от области, откуда они оба уехали десять лет назад, он понял уже в декабре. А в январе муж попросил Анну уйти с работы. Уже потом, задним числом, прокручивая все предшествовавшие тому разговору события, Анна поняла, что он очень тонко готовил её к решению в свою пользу: новогодняя ночь у Красного моря, пальмы, цветы, тёплые волны вместо московской голой зябкости.

Египетский отель был новым, добротным и дорогим. Архитектор с очень хорошим вкусом вписал постройки в крутой и обрывистый берег. Здание основного корпуса, где размещался ресепшн, бутики, конференц-зал и ресторанчики, было серовато-перламутровым, в тон камням на берегу и мелкому галечнику на пляже. Отель тремя уровнями спускался к террасе с беседками, бассейнами и смотровыми площадками, соединяясь с ними эскалаторами. Ещё ниже, куда нужно было сходить по лесенкам, располагались входы в номера-бунгало.

Номера были вырыты в обрывистом берегу, их огромные раздвижные окна-двери выходили сразу на пляж, на море. При всей шикарности интерьера, Анне не очень понравился его холодный чёрно-белый дизайн. Ей хотелось красок, местного колорита, чего-нибудь в стиле арабских сказок, тысячи и одной ночи, а не безликих прямоугольных хромированных светильников, строгих белых покрывал, черных углов изголовья кровати и прикроватных тумбочек и абстрактных чёрно-белых ломаных линий на стенном панно. Но в первое же утро, проснувшись от солнечных лучей, пробившихся сквозь чёрно-белую штору и выглянув в окно, она простила незнакомому дизайнеру его цветовую сдержанность. За окном было чудесно: солнце выкарабкивалось из морской пучины, трогая розовым и небо, и воду, и мелкие серые камешки пляжа, а чёрно-белые тона номера оттеняли и подчёркивали эту красоту, создавая ей неназойливую раму.

Она тогда принялась натягивать купальник, собираясь прямо так выбежать из номера и нырнуть в это утреннее розовое море. Но проснувшийся от её возни Кирилл сказал, что так – нельзя. Что сразу за пляжем – коралловый риф, и влезать в воду нужно со специального понтона: «Помнишь, мы вчера его видели вечером, синий такой мостик?»

Для того, чтобы нырнуть с пирса, пришлось одеться – декабрьское утро в Шарм-Эль-Шейхе оказалось стылым, что-то градусов пятнадцать-восемнадцать. И всё равно, топая до пирса по мелкому пляжному галечнику, а затем шагая по синему пластику понтона – он был собран из кубиков, напоминающих большие, литров на тридцать, пластмассовые канистры и зыбко качался на воде в такт её шагам – Анна сохранила ощущение счастливого восторга и предвкушения от встречи с розовым морем. Дошла до широкой квадратной площадки, скинула толстый махровый халат, прыгнула в воду и будто растворилась в волнах, тёплых, теплее, чем воздух. Потом вернулась в номер под бочок к сонному мужу, растормошила и, целуя, поделилась с ним счастьем этого утра, радостью от моря, солнца,от красоты дымчато-серого перламутра прибрежных камней и построек.

Хороший был отель, стильный, дорогой, с изысканным шведским столом, свежевыжатыми соками и потрясающим новогодним шоу. И когда они прожили там семь из девяти запланированных дней, когда Анна совсем забыла о своих редакционных хлопотах, когда размякла от ежеутренних купаний в розовом море, от ежедневных медитаций на потрясающе красивых рыбок – она могла часами рассматривать их, свесившись с пирса и приблизив лицо к самой воде, – когда покрылась ровным загаром и ошалела от бурного, как в медовый месяц, секса с собственным мужем, Кирилл сказал:

– Анютка, ты должна мне помочь стать политиком.

– Ты хочешь, чтобы мы сделали с тобой большое интервью в «Зоне влияния»?

Анна лежала на плече у мужа и расслабленно рисовала пальцем зигзаги у него на животе, спускаясь всё ниже и ниже.

– Нет, – Кирилл перехватил её руку, сжал в кулаке и прижал к груди. – Я хочу, чтобы ты ушла из журнала и возглавила мой предвыборный штаб.

– Что? – Анна высвободила руку, села на кровати и в изумлении уставилась на мужа. – Какой штаб?

– Ань, я хочу стать представителем Совета Федерации от нашей области. И если всё грамотно пропиарить, я им действительно стану. А лучшей пиарщицы, чем ты, мне не найти.

– Подожди Кирилл, – потрясла головой Анна – какой Совет Федерации? Стройкову ещё полтора года на троне сидеть!

– Нет. У него рак обнаружили. Не смертельный, – Кирилл сделал успокаивающий жест сочувственно охнувшей жене, – вполне операбельный, но политикой ему теперь заниматься нельзя. Помнишь, я в декабре к нему ездил? Он сказал, что планирует объявить перевыборы не позднее чем в июне-июле. Я хочу в них участвовать. По-моему, у меня есть шанс.

– Да, наверное, есть, – поглядела на мужа Анна, быстро перебирая в голове его активы.

Местный, в смысле, уроженец этой области, молодой, всего сорок два года, популярный – засветился в нескольких сюжетах на центральных каналах, где рассказывал о делах в регионе, и в которых губернатор демонстрировал своё к нему расположение. Да и фильм, опять же, снял документальный про монастырь с чудотворной иконой, который крутили на канале «Культура». Правда, время для показа выбрали не самое лучшее – три часа дня, все на работе. Но вскоре этот фильм повторило местное телевидение, которое потом с восторгом взяло интервью у его создателя, то есть у Кирилла. И как-то так из этого интервью получилось, что он, не смотря на то, что уже десять лет как москвич, связь с родной землёй не потерял, о Боге помнит и за свою малую родину радеет. Фильм прошёл как раз в декабре, мама звонила, рассказывала, что теперь кое-кто из соседей с ней особенно уважительное здоровается. А Эмма Казимировна из пятнадцатой квартиры, напротив, губы поджимает и отворачивается. Анна тогда ещё смеялась и говорила, что соседка не может простить, что мама её, примадонну местного драмтеатра и долгое время основную знаменитость их дома, по части известности перещеголяла.

Шутки шутками, но если соседи даже на маму перенесли свою признательность за Кирюхин фильм, то у него сейчас в городе авторитет о-го-го какой. И прав он, – грех таким раскладом не воспользоваться!