– Что пить будете? – вернула Ольгу в самолет стюардесса.

– Воду, пожалуйста, без газа. А обед скоро будет?

– Минут через сорок.

– А мне колы дайте, девушка, – проснулась Света. Она прозевалась, протёрла глаза, пригладила взъерошенные кудряшки и зацепилась взглядом за обложку Ольгиной книги:

– Слушай, Оль, а давай погадаем.

– Как это?

– А по книжке по твоей. Я дома всегда по книжкам гадаю.

– Так это же детектив!

– А хоть кулинарный справочник. Нет, серьёзно, я по справочнику тоже гадаю. Если выпадет что-то типа «взять телячьи почки и два часа вымачивать в проточной воде» – значит плохой прогноз, а если «украсить взбитыми сливками и нарезанными ягодами клубники» – все будет хорошо.

– А если «помешивать на медленном огне до загустения»? – развеселилась Ольга.

– Тогда сиди и жди – все само образуется. Ну, вот давай, открой мне двадцать четвёртую страницу и прочитай шестую строчку сверху… Нет, восьмую строчку!

– «Дверь за ней захлопнулась и Агриппина осталась одна. В темноте угадывались ступени. Они вели вверх, к какому-то источнику света. Свет мерцал бледным заревом, которое Агриппина ясно различила, как только глаза привыкли к темноте», – прочла Ольга, залезая и на девятую строку. – И что это значит?

– Что у меня все будет хорошо. Мы же на меня гадали? Вот смотри: дверь захлопнулась – это я уехала из своей прошлой жизни. Осталась одна – одна ведь сейчас лечу. Лестница вверх – значит, куда надо идти собралась. Свет вдалеке – все будет хорошо.

– Ну ты сильна… – покрутила головой Ольга.

– А то! Теперь давай тебе погадаем. Называй страницу и строчку!

– Ну… – задумалась Ольга и назвала свой возраст и завтрашний (или уже сегодняшний? Запуталась совсем с этой восьмичасовой разницей во времени!) день:

– Страница тридцать восемь, строка двенадцать. Снизу!

– Раскрывай книжку! Читай вслух!

– «Веер был сделан из тонкой рисовой бумаги. Он трепетал, и нарисованные гейши, казалось, танцевали свой чувственный танец, навевая на Агриппину смутные эротические желания и овевая её приятным сквознячком». Хрень какая-то… Где я и где гейши? Да ещё со смутной эротикой?

– Так, спокойно, – сосредоточилась Света. – Сквознячок – это к переменам. Эротические желания, чувственный танец… наверное, роман у тебя намечается. Гейши и рисовая бумага… с японцем, что ли, каким…

– Да ну тебя, – захохотала Ольга. – Какой ещё японец! Нет в Северске никаких японцев, китайцы только на рынке барахлом торгуют. Представляешь, в прошлом году приехали осенью на разведку, привезли тюль, тапочки, купальники – стоят с этим барахлом на морозе. Один прямо поверх купальников объявление повесил: «все очень дёшево, хочу домой, замерз». Это ему, наверное, кто-то из наших для прикола написал. Сами они по-русски почти не разговаривают!

– Ну, тогда будет у тебя роман с китайцем! – хохтнула Света.

– Ага, и он мне подарит все свои купальники!

От дурацкого гадания Ольга развеселилась, выбросив из головы всю тоску, что вдруг всплыла в этой поездке. И когда принесли обед, – Ольга выбрала курицу, Света – гуляш, – она поела в хорошем настроении. Потом Света выпросила детектив почитать, а Ольга откинулась в кресле, закрыла глаза и вернулась мыслями к гаданию. Эротическое приключение, надо же…

Ну да, было такое, неожиданное… Было и было, не к чему вспоминать. Знакомый японец у неё тоже есть, только для романа малопригодный. Мачимура, бывший заключённый сталинских лагерей. Семнадцатилетним пацаном попал в плен на Сахалине под занавес Второй мировой войны, просидел в лагерях три года, строил дома в Северске. Потом уехал в свою Японию, а в 97-м году объявился во главе делегации, которая разыскивала могилы японских военнопленных по сталинским лагерям. Он единственный из делегации знал хоть что-то об этих местах и мог хоть как-то изъясняться по-русски. Ольга тогда уже работала в «Территории», новой демократической северской газете. Её отправили писать про японскую делегацию, она познакомилась с Мачимурой, привела к нему Лобанова, тот вызвался быть проводником. Гонорар Лобанов отработал добросовестно, довел японцев до заброшенного лагеря на урановых рудниках с огромным кладбищем с пронумерованными могилами. Оно тогда ещё почти не тронутое стояло, это после всякие охотники до сувениров растащили и кресты, и таблички. Даже школы окрестные сдуру краеведческие экспедиции туда устраивали, разыскивая что-нибудь для школьных музеев. Сдуру, потому что радиоактивность в этом лагере была довольно высокая. Раж краеведов местные власти догадались утихомирить только тогда, когда в одном из таких школьных музеев обнаружился «фонящий» ботинок, – подошва драного лагерного экспоната оказалась пропитана грунтом с уранового рудника. Обнаружилось это случайно – водили очередных туристов с Аляски, школу показывали, а у одного в кармане дозиметр был. Маленький такой, на авторучку похож. Ну и защёлкала эта авторучка в школьном музее, как дятел в берёзовой роще. Что было тогда! Скандал на всю область! Ольга сама про этот случай писала.

Японцы в тот приезд сфотографировали могилы и переписали номера табличек, затем в Москве добыли информацию в архивах и выяснили, какие могилы – японские, и уже следующим летом Мачимура приехал снова, забирать останки. Нельзя, говорит, чтобы человек был похоронен на чужбине. Пока кости его не вернутся на родину в Японию, нет его душе покоя. Это Ольга так для себя перевела его объяснения на русском и английском. Английский она тогда знала средне, а по-русски Мачимура говорил очень специфично – язык-то учил в плену, со слов охранников и конвоиров. Поэтому по-русски он в основном матерился – старомодно, с акцентом и с доброжелательной японской улыбкой.

Ольга ещё в первый приезд Мачимуры устроила ему дружеские посиделки с журналистами «Территории» – точнее, с журналистками, мужчин в редакции было мало, они куда-то отлучились и не пришли. Японец, крепкий, кстати, не смотря на свои почти семьдесят лет, выпил водочки, захмелел и полностью перешёл на русский язык. Тётки хохотали от его старательных матюков, и Мачимура чувствовал себя стопроцентным покорителем женских сердец. Ольгу он выделил из всех, называл «Оля-доча», звонил ей из Японии и на третье лето, когда с могилами уже было покончено, приехал в Северск с приземистым рябым сорокалетним японцем и попросил помочь его женить. Я, говорит, рассказал, какие красивые у вас девушки, и он приехал за невестой. Японец прожил в Северске все лето, и к августу ему действительно нашлась невеста – двадцативосьмилетняя красавица-библиотекарша с пшеничной косой до пояса. Её через каких-то знакомых отыскала Люся из отдела писем. Библиотекарша уже отчаялась выйти замуж – она родилась и выросла в посёлке на три тысячи человек. Работы там не было, нормальные мужики уехали, кто в Северск, кто на материк, остались алкаши да старики, которым деваться некуда. И ей было не уехать – с матерью жила, не бросишь. Так и сидела в своей библиотеке, книжки читала, ничего от жизни не ждала. Жениха из Японии приняла как подарок судьбы. Он и её, и маму увез в свою Японию. Три года прошло, вроде, народился кто-то у них – японская жена переписывалась с Люсей из отдела писем. А Мачимура что-то долго не объявлялся…

– Уважаемые пассажиры! Наш самолет прибывает в аэропорт «Соколово». Просьба привести кресла в вертикальное положение и пристегнуть привязные ремни!

Оказывается, она задремала.

– Сколько раз тебе говорить – не наливай чайник из-под крана. Специально же воду отстаиваю, из банки наливай. И воду не набирай полный чайник – он так быстрее портится. Слушай, ты выкинешь когда-нибудь эту свою облезлую кружку? Вон, трещина уже на боку. У тебя что, денег на новую не хватает? Ты как мать должна поговорить с Нюсей, она вечерами шлялется где-то допоздна, хотя я велел ей быть дома в полдесятого. Тебе вчера Мачимура твой звонил, я сказал, ты сегодня будешь.