- Игнат, Игнат, ведь никто тебе не рад. Ты ни спи, ни кушай, а Марфушу слушай.
Сашку такой вариант вполне устраивал, так как он знал, где можно достать бензин, правда, неведомого качества. Но Ока - это не Мерседес, любое топливо проглотит, причем в небольшом количестве.
В этот же вечер Сашка сбегал к одному приятелю, Максу, который привозил из города бензин и продавал его местному, нуждающемуся населению. Где он доставал этот бензин никто его не спрашивал. Качество бензина, мягко сказать, было не важное, но никто не жаловался, так как продавался он со скидкой или даже обменивался на что-нибудь.
Макс давно просил у Сашки старое немецкое ружьё, доставшееся ему от деда Гриши, который привез его с войны из Германии. Сашка сходил с ним пару раз на охоту, но когда об этом узнал участковый Фадеич и пригрозил Сашке, что если он будет ходить с ружьём на охоту, то заберет ружьё, так как у Сашки не было никаких документов. Фадеич был человеком слова и Сашка больше не рисковал, тем более, как он понял, ружьё Фадеичу и самому приглянулось. А раз так, то рано или поздно, но это ружьё так ему и достанется. Поэтому Сашка без большого сожаления отдал ружьё Максу, который пообещал снабжать Сашку бензином в разумных пределах ещё месяц. т
Вечером следующего дня они с Игнатом были в Таежном. Местнось соответствовала названию поселка. Тайга стеной окружала два десятка стареньких домишек, среди которых домик бабы Феклы был, пожалуй, самый худший и обстановка в домике была спартанская. Сашкина надежда чем-нибудь поживиться, таяла на глазах и он уже пожалел, что зря лишился ружья. К обеду следующего дня Феклу похоронили и скромно помянули на деньги, которые она оставила на этот случай соседке.
Игнат уже погрузил визжащих поросят в Оку и, ожидая Сашку, тщательно протирал её облезшие бока. Сашка, прихватив котомку с бутылкой самогона и нехитрой закускью, сел на заднее сиденье, привкушая приятный обратный путь под визг поросят и их "ароматные" запахи.
Когда отъехали от поселка километров двадцать и Сашка, несколько раз приложившись к бутылке начал дремать, то увидели на обочине дороги бабу с поднятой рукой и остановились. Водитель, почувствовав "колым", изобразил неподкупно-важное выражение лица и приготовился к торгам с бабой за проезд. Баба подошла к машине и, обращаясь к Сашке, сказала:
- Выдь-ка, милок, поговорить надо - .
Баба была одета во все черное, лицо морщинистое, пепельно-белого цвета, крючковатый нос, в руках клюка. Прямо баба Яга какая-то. На похоронах Феклы её не было. Сашки стало жутковато, но повинуясь какой-то неведомой силе её пронзительного взгляда, он медленно вышел из машины и застыл перед бабой в неуклюжей позе. Водитель тоже беспокойно заерзал на сиденье и выражение его лица быстро менялось на покорно-угождающее. Баба, даже не взглянув на него, тихо сказала:
- Поезжай, милок - .
Машина рванула с места и быстро скрылась из вида за клубами пыли.
- Пойдем со мной, милок - , сказала баба и так удивительно быстро, по молодому, зашагала, не оборачиваясь, вперед, что Сашка еле поспевал за ней, не смея куда-либо свернуть или убежать.
Чем дальше они шагали, тем все беспокойнее становилось у Сашке на душе. Потом это беспокойство переросла в животный страх, ноги начали отказывать, в голове нарастала непомерная тяжесть, в глазах потемнело, что было дальше, он не помнил.
Потом, сознание начало проясняться. Сколько прошло времени и где он находится сейчас, Сашка не понимал, но он начал не просто приходить в себя, а как бы просыпаться. Тело было легкое, хорошо отдохнувшее, голова ясная. Через ресницы Сашка пытался осмотреться. Небольшая, чисто убранная, уютная комната. В воздухе какой-то приятный, неописуемый, незнакомый запах и успокаивающий и в то же время взбудораживающий, призывающий к активности. Сашка открыл глаза и сел на кровать. В комнате с бревенчатыми стенами и одним окном никого не было. Обстановка, более чем скромная: большая русская печь занимала около половины комнаты, кровать, на которой спал Сашка, широкая лавка, стол-тумба, два стула, платиной шкаф и шкафчик под посуду на стене - вся мебель деревянная, самодельная, но исполнена аккуратно, с резными украшениями, с шиком отличного столяра, но чувствовалось, что здесь живет одинокая женщина.
К такой обстановке затворницы остро напрашивалась старинная, большая икона в красном углу, но её не было, что сначала удивило Сашку, но потом, вспомнив о зловещей бабе, он понял, что икона было бы здесь лишней.
Сашка открыл на удивление бесшумную дверь, вышел на высокое крыльцо и спустился на траву-мураву, которая росла вокруг дома. Небольшой, но высокий домик-избушка стоял посередине поляны, окруженной вековыми кедрами. Сашка никогда не слышал, чтобы в округе рос кедрач, да еще такой. Высота домика, видимо, происходила за счет подвала под ним, но, обойдя его кругом, Сашка не обнаружил входа, что было не понятно и создавалось впечатление нахождения в этом подвале, укрытых его стенами, куриных ног, на которых и должна была стоять избушка. Сашка поёжился от напрашивающегося сказочного сравнения. Не хватало только, чтобы хозяйка избушки прилетела в ступе с метлой в руках.
От домика, через кедровый лес велась не заросшая, хорошо расчищенная тропинка, по которой Сашка и пошел, опасливо озираясь и ожидая продолжения чудес, в которые начинал верить. Больше всего он не хотел вновь встретиться с этой бабой-Ягой, как он уже мысленно называл её.
Ощущение того, что он, нормальный, соответствующий своему времени деревенский парень, попал в другое измерение, в какую-то сказку, не покидало и пугало его. И ещё предчувствие чего-то более непонятного и страшного.
Вскоре тропинка вывела его на другую, точно такую же поляну, также сплошь поросшую травой-муравой. Такие ухоженные, подстриженные газоны он видел в кино перед замками английских лордов, но там была искусственная, неживая трава, не вызывающая душевной радости. Здесь же, трава была живая, Сашке даже не хотел на её наступать, чтобы не сделать ей больно, на она расстилалась таким густым и плотным ковром, что нельзя было даже раздвинуть её ногой, чтобы наступить на землю. Поэтому, Сашка, стараясь только прикасаться ногой к траве, сразу переносить вес тела на другую ногу. Выходило, что он как бы летел над травой, внимательно смотря себе под ноги. Пролетев так немного по поляне, он поднял голову и, остановившись, замер, как вкопанный и даже приоткрыл рот.
На другом краю поляны, уютно примостившись к стене кедров-великанов, раскинулась пасека, ульев тридцать, с резными узорами на стенках и какими-то замысловатыми фигурками на крышках ульев. Видимо, сделанные руками того же столяра-краснодеревщика, что делал и мебель в избушке. Среди ульев ходила молодая, прекрасная, белокурая девушка, причем не в одеянии пчеловода, а в легком, цветастом, ситцевом платье и босоногая. В сочетании с её ступнями траву можно было назвать шелковистой. Девушка не открывала и не просматривала ульи, а просто ходила, даже пробегала между ними и пела какую-то мелодичную песню волшебным голосом. Да и вся она была явным волшебством. Над ней и вокруг неё летали рои пчел, даже не пытавшихся нападать на неё, а наоборот, как бы подпевали ей своим жужжанием.
Стоя на другом конце поляны, Сашка неотрывно смотрел на это чудо и боялся пошевелиться, чтобы не нарушить эту картину слияния человека, нет не человека, а богини и природы. Если его заметят, подумал он, то все это видение исчезнет, растает, как сказочный туман. Вдруг он вздрогнул, увидев, что рядом с пасекой стоит деревянная и такая же резная ступа, а из неё торчит резной, деревянный черенок метлы.
В этот миг, его тело подбросило вверх, а потом резко и больно оно провалилось в продавленное до основания заднее сиденье Оки и он проснулся. Оглядевшись ещё ничего не понимающим взглядом, Сашка сообразил, что, как и прежде, находится в Оке Игната, который лихо гонит машину по кочкам проселочной дороги, весело мурлыча что-то себе под нос. У Игната были веские причины для веселья: поросят родственники отдали ему бесплатно, бензин он очень удачно выцыганил у Сашки, вчера на "халяву" хорошо попил неплохого самогона, а вечером, дома, после такой удачной поездки, вокруг него будет суетиться жена Марфуша, обычно скупая на ласки, но дармовые поездка и поросята сделают свое дело. Поэтому даже неприятный запах в салоне машины, уснувших и испускающих газы поросят, Игнату нравился.
