- Будет так, как я захочу.

Айзек кивает, быстро, заполошно, жмурясь от близкого, но никак не наступающего оргазма, выгибается под чувственными прикосновениями, обеими руками вцепляясь в сидушку, подставляя тело мягким касаниям ладони и острым, чувствительным прикосновениям ногтей, оставляющих на коже слабо-розовые росчерки.

Питер прижимается лицом к сладко пахнущей шее, жадно вдыхая аромат молодого, невинного и им же возбужденного тела, ласкает мальчика настойчивее, чувствуя ладонью ритмичную мягкую пульсацию, сбивает темп, заставляя подростка стонать, просить, шептать его имя, и слушает его голос, уже через пару мгновений накрывая его губы своими, впитывая каждый стон, каждую неразборчивую просьбу. Айзек стонет тоньше и жалобней, порывисто обнимая мужчину за шею, и Питер чувствует его дрожь, пронизанную желанием и доверчивостью, чувствует его запах, становящийся острее, мускуснее с каждым движением руки. Мальчик кончает с громким, полным удовольствия, почти ошарашенным стоном, сильно сжимая пальцами волосы мужчины - оргазм проходится по его мышцам множеством коротких, быстрых спазмов, и Хейл на несколько мгновений закрывает глаза, думая о том, как мальчишка будет сжиматься под ним, кончая, только этим выталкивая в наверняка головокружительный оргазм.

Подросток продолжает тихонько постанывать, пока Питер вытирает его и свою ладонь стоящими рядом с кассой салфетками, облизывает покрасневшие губы, с ленивым, томным удовольствием отвечая на поцелуй. Хейл осторожно прикладывает ладонь к синяку на ребрах, забирая все еще беспокоящую школьника боль. Айзек забавно краснеет - пятнами, - когда застегивает свои джинсы, порывается что-то сказать, но Питер тихо, шутливо рычит в ответ, не сдержавшись. Мальчишка то ли не удивляется, то ли не обращает внимания, улыбаясь в губы мужчины.

- Мне пора идти, - виновато шепчет через несколько минут ленивых, дополняемых короткими, влажными поцелуями, почти невинных ласк.

Питер медленно кивает, еще раз проводя носом вдоль одуряюще пахнущей шеи, мягко гладит изогнутую спину, чувствуя, как волк с ума сходит от чувственной хрупкости оказавшегося в его когтях тела, нехотя отстраняется, встряхиваясь, и, ровно глядя в мутноватые еще, довольные глаза подростка, медленно, почти удивляясь сам себе, проговаривает:

- Запиши мой телефон. Я приду, если буду тебе нужен.

Айзек отвечает долгим, задумчивым взглядом, кивая. Записывает дважды - в мобильник и в тетрадь по экономике.

***

Питер задумчиво наблюдает за отъезжающим от бара подростком - от мальчика снова начинает разить страхом, и волку это определенно надоедает. Запах страха не должен исходить от выбранного им человека, хищник должен уметь защитить его, и Хейл знает, что сможет - остается только убедиться в том, что это действительно нужно, что мальчишка не накручивает сам себя.

Проследить за Айзеком несложно, Хейл примерно знает, куда ехать, и, оставив машину там же, куда в прошлый раз подвозил подростка, дальше идет пешком, ориентируясь на знакомый звук мотора. Мальчишка проходит в дом, и оборотень тихой, незаметной в почти полном отсутствии освещения, тенью, подходит ближе к стене здания, прислушиваясь. Хвала обостренному слуху - в деталях расслышать разворачивающийся в стенах дома скандал удается легко.

Айзек отвечает коротко и резко, иногда тихо, болезненно охая: “В баре”, “Нет, в школе я не был”, “Пап, я пришел как обычно”, “Нет, я никуда не ходил”. Отец отвечает ему долго, пространно, зло - Питер чувствует исходящую от мужчины беспричинную ярость, осознание своей силы и власти над не смеющим ему противиться сыном, удовольствие от причиняемой боли. Все это бесит, будит плохо себя контролирующего альфу, будоражит волка, застит кровавым маревом глаза, но Питер сдерживается, ждет. Ждет, когда Айзек звонко вскрикивает, судя по шороху одежды, оседая на пол, сдерживается, когда слышится звон бьющейся о стену посуды, ждет, когда мальчишка тихо ойкает, сдерживая рыдания. Когти оставляют глубокие царапины на стене, когда подросток начинает кричать - отчаянно, безнадежно, захлебываясь слезами, а когда он начинает хрипло, еле слышно голосить “Не надо, пожалуйста, я не хочу”, глаза альфы наливаются алым, почти сразу, впрочем, угасая - голос подростка затихает.

Оборотень обходит дом кругом, прислушиваясь - глухие удары руками об металл перемежаются хриплыми, еле слышными криками. Питер почти догадывается, что происходит.

Отец отпускает Айзека через час - Хейл продолжает сидеть у той стены, у которой слышимость лучше. Мальчишка шепчет еле слышное “Извини”, “Я понял”, “Я не…”, получает еще один удар, похоже, по лицу, и замолкает.

Питер обдумывает выстроившийся в голове далеко не изящный, но вполне действенный план.

========== Часть 10 ==========

У преднамеренного убийства холодный привкус металлического прута. У хорошей, желательно стайной, охоты - привкус теплой, солоноватой крови и запах палой листвы, вне зависимости от того, в какое время года стая охотится. У убийства нет какого-то определенного, присущего ему запаха, но есть неизменный привкус холодного металла - отзвук холодной расчетливости, с которой оно совершалось. У конкретно этого убийства есть еще и привкус собственной крови - две пули впиваются в плечо назойливыми мухами, не способными причинить реального вреда, но раздражающими, доставляющими неудобство.

Отец мальчишки, по всей видимости, наслышан о бродящих у города диких кошках, и решил, что тридцать восьмой калибр его от них спасет. Пожалуй, даже горному льву это не стало бы достойной помехой, а уж обратившемуся альфе - тем более. Зверю нужно целиться в голову, вообще, нужно целиться в зверя, а установка “главное выстрелить в противоположную от себя сторону” - плохой спутник в таких ситуациях.

В глазах мужчины, из рук которого падает пистолет, зверь видит неверие и ужас, запах страха - запах добычи, - бьет по обонянию кузнечным молотом, и хищник, недавно остановленный двумя выстрелами, снова бросается вперед, упиваясь собственной яростью, беспомощностью жертвы и маслянистым, густым запахом чужого страха.

Первый удар приходится по груди - когти без труда вспарывают кожу и мышцы, проламывают грудную клетку, но до сердца не достают, только раздирают одно легкое, отчего из горла мужчины доносится булькающий хрип. Альфа, насыщается чужой агонией, удовлетворяя ярость чужой болью, рассматривает льющуюся кровь, пропитывающую светло-зеленую рубашку. Чувствует абсолютное удовлетворение, вспарывая вторым движением горло еле дышащего мужчины. Всего два удара когтями обрывают работу сердца, и выработка адреналина прекращается, а его запах рассеивается в ночной тишине темных улиц.

Мальчишка сейчас в баре, разливает по стаканам виски и пиво, мечтательно рассматривает картинки в электронной книжке - многослойные разноцветные коктейли в высоких, мудреной формы, бокалах, - днем у Питера была мысль о том, что нужно бы отправить подростка на какие-нибудь годные барменские курсы, - ждет своего альфу, и, как и всегда, боится возвращаться домой, наверняка снова прикрывая кисти рукавами совершенно не идущей ему рубашки.

Кровь впитывается в землю, зябкий ночной ветер заставляет траву на заднем дворе дома ходить волнами, вообще, ночь, кажется, будет холодной, несмотря на то, что весна уже в самом разгаре. Альфа отступает все дальше и дальше, одним прыжком перемахивая через невысокий забор, обращается, когтями выцарапывая пули из плеча. Придется ехать домой, переодеваться - Питер смотрит на мобильник, высвечивающий начало двенадцатого. Впрочем, мальчишка все равно его дождется - Хейл в этом уверен.

Раздумывать о моральных аспектах произошедшего, взвешивать “за” и “против” - бессмысленно, волк вполне доволен содеянным, человек тоже не чувствует никакого беспокойства - сознание необращенного оборотня представляет собой слишком запутанный клубок человеческих и животных мыслей, если пытаться отделить их друг от друга можно свихнуться по-настоящему. Оборотень и не обязан мыслить или поступать как человек.