Старший – Хокан – пытался скрыть свою непривлекательность за татуировками, тоннелями и цветным ирокезом, которые лишали всех желающих малейшей возможности разглядеть его настоящую внешность. В последнее время Мартину было с ним тяжело. Хокан максимально дистанцировался от отца и делал все, чтобы не быть на него похожим. Любые вопросы о нем он воспринимал почти как личное оскорбление. Что ж, можно понять. Как отец он, Мартин, провалил свою задачу. Его никогда не было рядом, а едва Хокану стукнуло шесть, они с его матерью развелись. Хорошо, что Александр – младший сын – оказался умнее подростковых протестов. Хороший, скромный парень. В очках, с кожей, усеянной плотной вуалью акне, и коротко стриженными темными волосами. Увлекается биологией и химией, возможно, станет ученым. Ничто, кроме фамилии, не выдает в нем связи с отцом. Кажется, когда они его зачали, Мартин был очень пьян.

Он посмотрел на Анникен – среднюю дочь, от второй связи. Три недели назад ей стукнуло двенадцать. Анникен сторонилась остальных детей и явно чувствовала себя не в своей тарелке. Она сидела возле стола, сгорбившись и сложив руки на коленях. Мартин сделал несколько шагов в ее направлении и присел рядом, поправив золотистые волосы – Анникен была на редкость симпатичной, хотя и не похожей на мать, с которой Мартин прожил восемь лет, но так и не сумел сохранить отношения. Точнее, это Мерит не захотела за них бороться. Сказала, что устала от одиночества. Мартин ее понимал и не винил. Со своими бывшими женами он остался в хороших ровных отношениях и, едва у него появлялась такая возможность, старался собирать всех своих детей вместе.

– Как дела? – спросил он у дочери.

– Хорошо, – тихо ответила Анникен.

– Как школа?

– Хорошо.

– Как твои уроки пения?

– Я бросила, – прошептала Анникен и сжалась, словно ожидая удара. Мартин обеспокоенно посмотрел на дочь – да что с ней? Как будто она его боится.

– Почему, милая? – Он попытался говорить максимально мягко, даже понизил голос, разговаривая с девочкой словно с младенцем.

– Я плохо пою, – едва слышно прошептала Анникен. Мартин растерялся. Он слышал, как поет Анникен. Это не было ни хорошо, ни плохо. Это было… обычно. Он снова погладил дочь по голове.

– А тебе нравится петь?

– Нет, я люблю рисовать.

Мартин взял дочь за руки и присел перед ней, чтобы оказаться на уровне ее глаз.

– Анникен, милая, я думаю, что ты должна делать то, что тебе нравится. Если тебе нравится рисовать – рисуй.

– Но я же твоя дочь, – прошелестела Анникен.

Мартин внимательно посмотрел на девочку. Темный свитер чуть маловат, плиссированная юбка в клетку, на колготы надеты гольфы.

– Это что, твоя школьная форма?

– Да, – кивнула Анникен.

– Мама тебя прямо из школы привезла?

Дочь снова кивнула, а Мартин встал. Ему обязательно нужно поговорить с Мерит. Да, он оплачивает обучение Анникен в частной школе, но это не значит, что она должна там жить безвылазно. Девочка выросла, ей нужна мать, а Мерит этого даже не заметила. Слишком увлечена устройством личной жизни. Мартин почувствовал на себе взгляд, поднял глаза – Анна застыла с огромной фарфоровой супницей в руках. Его прекрасная Анна. Тонкая, в коротком белом платье, с разметавшимися по плечам светлыми волосами, она напоминала сказочную фею. Умный взгляд, свежее лицо, тонкая красота, нежность и забота, которой она окружила Мартина. Нет, мама была не права. Любить надо тех, кто готов посвятить тебе свою жизнь. Всю, без остатка.

– Тебе помочь? – Мартин был рад закончить разговор с Анникен, мысленно сделав пометку, что нужно обязательно переговорить с ее матерью.

– Нет, нет, не беспокойся, – запротестовала Анна, ловким движением ставя супницу посреди большого стола. Он был накрыт белой скатертью (Мартин знал, что она привезла ее с собой). Под каждой тарелкой стильные вязаные салфетки, имитирующие ручную работу. Фамильный фарфор. Сколько Мартин себя помнил, его всегда выставляли в торжественные моменты. И сегодня был именно такой. Мартин вдруг заметил, как дрожат руки Анны. Он подошел к ней. Отец хлопотал на кухне, сыновья погрузились в мобильные телефоны, Тина играла с маленькой Ленне, а Анникен даже не подняла головы.

– Ты в порядке? – тихо спросил Мартин.

– Да, – кивнула Анна.

– Это просто еще одна поклонница. – Мартин попытался улыбнуться, но получилось плохо. Он и сам перенервничал, когда девушка, явно поджидавшая его машину на обочине, ни с того ни с сего кинулась под колеса их автомобиля. Машину занесло на мокрой от дождя дороге, но Анне в последний момент удалось справиться с управлением и объехать девушку. Дорога к отцовскому дому была узкой, с односторонним движением, ее обрамляли высокие платаны. Да, убиться насмерть они бы там не смогли, но покалечиться, врезавшись в дерево, вполне. Особенно малышка Ленне, которая здорово перепугалась.

– Давай позвоним в полицию? Она может быть где-то возле нашего дома, – стараясь оставаться спокойной и безразличной, предложила Анна.

– Не нужно, она наверняка вреда не причинит. Поэтому и под колеса бросилась. Не знала, как еще привлечь внимание. Те, кто опасен, так себя не ведут, ты же сама знаешь.

Анна положила руку на руку Мартина. Она бы с большим удовольствием заявила на припадочную девицу в полицию, с фанатами Мартина отношения у нее не складывались с самого начала. Она пыталась относиться к ним философски, но с каждой нецензурной надписью на стене их дома или грязным комментарием в Интернете (она и сама не могла понять, почему с таким упорством их читает) ее терпения и понимания становилось все меньше. Анна посмотрела на Мартина.

Ожившая обложка журнала. Мечта, рекламирующая мужской парфюм. Мартин слегка улыбался, глядя на нее. Бесконечно добрые глаза, полные губы в мягкой улыбке. Темная челка, падающая на глаза. Неотразимый Мартин. Мужчина, которого хотели все. Сердце Анны заколотилось. Все, все его хотели, а он принадлежал ей! Мартин обнял Анну и привлек к себе.

– У меня скоро кишки от голода слипнутся из-за ваших нежностей. – Отец появился в комнате, неся в руках блюдо со все еще теплым хлебом, который он собственноручно испек к приезду сына и внуков. Мартин разжал объятия, отпуская Анну, и с любовью посмотрел на старика.

В этом году ему стукнуло восемьдесят два, но он не собирался сдаваться возрасту. Высокий и сухощавый, как Мартин, отец почти полностью облысел лет двадцать тому назад. Бифокальные очки с толстыми линзами, теплая, несмотря на жаркий (по норвежским меркам) августовский вечер, кофта и брюки, которые выглядели его ровесниками. Отец показательно не любил, если о нем говорили как об отце Мартина, но сын знал, что втайне папа гордится этим титулом. Вот уже почти тридцать лет как. Отец всегда был скуп на эмоции, немногословен и суров даже с близкими. Но добрее человека Мартин в жизни своей не встречал. При его появлении в гостиной закипела жизнь. Отец призвал к помощи старших внуков, дал ответственное задание Тине, умудрился даже вовлечь в процесс Анникен, доверив ей раскладывать столовые приборы.

– Делать тебе нечего, Мартин, заставляешь старого человека ерундой страдать, – ворчал отец, водружая рядом с супницей старую керамическую тарелку с изображением гор и троллей. На ней крупными ломтями лежал свежеиспеченный хлеб. Мартин узнал его с первого взгляда.

– Спельта?

– Она самая, такая дрянь. Как же я намучился, пока тесто замешивал, оно отказывалось подходить, расползалось, вело себя просто отвратительно, – нарочито сурово ворчал отец, а самого просто распирало от гордости – он сумел победить эту чертову спельту и испек хлеб совсем не хуже, чем тот, который продается в пекарнях по всей стране (бывшая сожительница сына успела даже бизнес сделать на его пристрастиях).

Мартин потянулся к тарелке и успел стащить кусок теплого хлеба до того, как отец шлепнул его по руке. Вдохнул душистый аромат и с наслаждением откусил. Придал лицу задумчивое выражение.

– Что? – с тревогой спросил отец. Внуки пристально следили за дедом, время от времени кидая взгляд на застывшего отца. Анна улыбалась. Она обожала такие семейные перепалки.