Эти люди вообще-то опасны – когда вы попадаете в зону действия такого, скажем, продавца, который соблазняет вас путевками за полцены, или так называемыми «тайм шер», предлагает купить недвижимость или испробовать новый супермощный электронный пылесос или установку для умягчения воды, потому что, оказывается, воду, которую вы до сих пор спокойно пили, употреблять решительно нельзя. Так вот, от этого продавца можно избавиться только физически. Убить – если вы знаете способ после этого не оказаться в тюрьме, или уйти из магазина или офиса, в котором происходит разговор. Если же беседа происходит у вас дома – сами виноваты, не следовало открывать двери, а если уж открыли – пеняйте на себя.
Журналист – имеется в виду журналист такого класса, как Эмилия, – ничего не продает, конечно. Но опасность от общения с ним или с ней куда больше, потому что опубликованный материал прочтут (или увидят – если идет видеозапись) сотни тысяч и даже миллионы людей.
Когда Брет Леборн исчерпал все мыслимые и немыслимые возможности отделаться от Эмилии, а она продолжала звонить с просьбой о встрече и была мила, но требовательна и неуклонна, Брет решил использовать последний способ, который в его общении с женщинами помогал почти наверняка. Способ простой: если ложь, даже самая изощренная, не приносит результата – надо сказать правду. И это помогает – даже гораздо чаще, чем принято думать. Но, заметим в скобках, если вы решите применить этот принцип и хотите добиться результата, – никогда не начинайте с правды, ибо тогда ваши усилия обречены на провал.
Если бы Брету Леборну дали прочесть все эти откровения в написанном виде, он бы скорее всего очень удивился, поскольку никогда для себя таких тезисов не формулировал. Но интуитивно он действовал именно так. И потому на очередной звонок Эмилии он ответил резко, почти грубо:
– Милая леди, я уже раз сто говорил вам, как ценю ваше творчество. И слышал от вас, как вы цените мое… Так вот, скажу вам о том, о чем за пределами семьи пока не говорил никому. Радуйтесь. Торжествуйте: вы – первая, кто об этом узнает. Я – неудачник. Я на грани банкротства. То есть практически – уже за гранью банкротства, но только этого пока никто, кроме близких, не знает. При этом я не пристрастился к наркотикам – во всяком случае, употребляю их не больше обычного (тут Брет не был правдив), не стал алкоголиком, не проигрывал своего состояния в карты… Вообще – никому не делал ничего плохого. Наверное, если обратиться к штатному аналитику, он подробно расскажет, когда и почему дал течь мой корабль.
А меня такой анализ не интересует… Глупо это звучит или умно, но я вот таков и другим не буду. С вами мы встречались лет десять назад, когда у меня все было если не блестяще, то совершенно стабильно и казалось, что это будет всегда. А вы были тогда способной журналисткой – уже не начинающей, но только набирающей высоту.
А сейчас? Вы в своем деле – звезда первой величины. С вами заигрывают кандидаты в президенты, к вам неравнодушны те, кто хочет сделать карьеру – в политике, в литературе, в науке – все равно. Паблисити! Вот вам Сезам нынешней цивилизации. Вы им всем нужны как воздух.
Но встреча со мной – для чего? Вот я вам уже сказал всю правду. Видит бог, как я этого не хотел. Я не хотел – а вы меня заставили. Торжествуйте и делайте свое интервью. Вы все равно из тех, кто тексты на согласование с автором не присылает, так вот, я наговорил вам больше чем достаточно, микрофон у вас скорее всего включен – о такой возможности вы меня еще в первом нашем раззговоре предупредили, словом, все формальности соблюдены, так что скажите вашей помощнице, чтобы она не забыла мне сообщить, когда в «Кроникл», в разделе «Искусство», появится материал «Взлет и падение Брета Леборна» – ну или что-нибудь в таком роде.
Довольны теперь?
Эмилия выслушала монолог, ни разу не перебив художника. И когда он замолчал, наступила пауза.
– Вы еще на линии? – спросил озадаченный Леборн.
– Я все внимательно слушала, – сказала Эмилия. – И микрофон был включен, вы абсолютно правы. Но эту запись я использовать не стану – мне это не нужно. У меня к вам один вопрос: когда вам удобнее встретиться – сегодня или завтра?
– Сегодня! – сказал Брет почти без паузы и сам удивился тому, что говорит. – В пять, если хотите…
Так они встретились. И гуляли по саду, и Брет показал журналистке тренажерный зал, где стоял тренажер его собственного изобретения для мышц спины и одновременно для коленных суставов – Брет им очень гордился. Потом, уже совсем в сумерках, пришли в «Галерею Неудачников». Брет налил гостье собственного изготовления кофе, заваренный в джезве на горячем песке. Добавил коньяка – он знал толк в напитках! Себе плеснул неизменный свой скотч и зажег свет.
– Кофе у вас чудесный, – сказала Эмилия, сделав два маленьких глотка. – А вот портретов вашей работы я никогда не видела. А тут – несколько сразу, и один другого лучше.
– А, ерунда! – махнул рукой Брет. – То есть мне самому они нравятся, но пока я ничего, кроме неприятностей, от них не получил. Знаете, как называется у нас дома место, где мы с вами сидим? «Галерея Неудачников». Мои обиженные приятели с негодованием вернули работы, которые я для них сделал. Заметьте, сам сделал, без заказа и о деньгах с ними вообще не разговаривал…
– Нашли чему удивляться, – произнесла Эмилия, допивая кофе. – Портреты действительно хороши. Очень хороши. Вот этого вашего персонажа, Фреда, я довольно хорошо знаю. И вот вы сумели написать портрет скупца. Как вам это удалось – понятия не имею. Но удалось. А Фред этот в жизни не то чтобы прячет свою скупость, он скорее ею гордится, но для себя он называет ее другими словами: бережливость, скажем, или рачительность… Но в том-то и сила вашего портрета, что про этого человека, даже не зная его, скажешь – вот скупец…
Так что не удивляйтесь, что портреты вернули. Еще, наверное, и сцены были, и выяснения отношений?
– Да уж… – вздохнул Брет.
– Но вот этот юноша с пламенным взором, явно поэт или, во всяком случае, человек, который живет вдохновенно, хотя и бестолково, – объясните, он за что на вас обиделся?
Брет посмотрел на Эмилию с уважением.
– Он – ни за что. Ему не на что обижаться. Его просто сейчас нет во Фриско. Он сказал, что, когда вернется, заберет портрет немедленно, повесит его у себя в кабинете и будет на него смотреть, когда с ним случится очередной приступ черной меланхолии. Это Фельдлефер, гениальный, говорят, компьютерщик. Простите, я ничего в этом не понимаю, потому и назвать его профессию точно не могу…
Они разговаривали с Эмилией долго – и это было не интервью, а просто беседа двух старых добрых знакомых. Обоим не хотелось расставаться, но в одиннадцатом часу Эмилия все-таки попрощалась. У автомобиля Брет поцеловал ей руку и после на вопросы жены ответил сдержанно: «Хороший был вечер». И, уже засыпая, поймал себя на мысли, что о будущем материале, для подготовки которого и приезжала Эмилия, он у нее не спросил.
«И не буду спрашивать, – решил он про себя, засыпая. – Так или иначе, что сделано, то сделано. Ладно, – думал Брет, – ничего худшего, чем ожидалось, не произойдет, какая бы там ни была публикация».
Однако прошла неделя, другая – в «Кроникл» ничего не появлялось, сама Эмилия тоже не звонила. Первое время Брет разворачивал свежие номера с нетерпением – все же интересно было, что напишет Стоун. Потом перестал вообще брать газету в руки. Он уже давно демонстративно не читал ни газет, ни журналов, объясняя это тем, что жить без навязываемой ему извне излишней информации для него значительно проще и легче.
О публикации ему напомнили совершенно неожиданно, когда о приятном вечере с Эмилией Стоун Брет, честно говоря, и думать забыл.
Незнакомый женский голос в трубке назвался фамилией, которую знали все.
– Видите ли, Брет, я хотела бы с вами увидеться, – сказала особа, по тону которой было ясно, что к отказам она не привыкла. – Дело в том, что мне рассказала о вас Эмилия Стоун, она говорит, что подготовила публикацию о вас, после которой к вам будет не достучаться. Я знаю Эмилию давно, она зря болтать не станет. Поэтому хочу опередить события и заказать вам свой портрет. Стоун говорит, что вы гениальный портретист и ничего похожего на ваши работы она в жизни не видела.
