– Держи, вот деньги. – Алена сунула ей в карман фартука купюры. – Давай, Лера, сумку свою, загрузим туда малину, а бутылки с наливкой отдельно повезешь.

– А вы говорили, мебель старая в доме… – Валерия умоляюще посмотрела на Вику. – Это у вас же, да? Я понимаю, что наглость с моей стороны, но я бы хотела посмотреть. Я не ради праздного любопытства, понимаете? У нас с подругой есть кафе – «Маленький Париж», на улице Сталеваров в Александровске, вы его знаете?

Вика кивнула – она когда-то очень любила это кафе, особенно Кошачий зал, у нее дома были стеклянные фигурки кошек, которые она приобрела в тамошнем магазинчике. Вещи пропали вместе с квартирой, но кафе она помнит, это хорошее воспоминание.

– Мы хотим открыть еще одно кафе, сделаем несколько залов в разном стиле, и вот стиль тридцатых годов прошлого века мне интересен, идеи нужны. – Валерия улыбнулась Вике. – Нет, если нельзя, то…

– Ну, пойдите и посмотрите. – Вика взяла со стола пустую миску. – Алена, покажи ей. А мне некогда…

Это был предел, дальше которого она не могла пойти. Валерия была частью той ее жизни, возврата в которую нет и не будет, и напоминать об этом Вике не требуется. И нежданная гостья – ухоженная, в ладно сидящих джинсах и голубой блузке, улыбчивая и благополучная, приехавшая на большой блестящей машине, – олицетворяет собой все то, что навсегда ушло из жизни Вики.

– Запах прекрасный в доме. – Валерия с интересом осмотрела веранду. – Дорожки самодельные?

– Бабушка Викина ткала, в летней кухне ткацкий станок до сих пор стоит. – Алена вздохнула. – Да только куда нам теперь ткать, ни материала нужного, ни сноровки. Вот, заходи и смотри.

Комната большая, Алена помнит ее столько, сколько помнит себя. Большой диван с полочками, зеркалами и откидными валиками, самодельные стулья, крашенные в белый цвет, самодельное же кресло и круглый стол, и туалетный столик-трюмо, и монументальный шкаф с резными дверцами, и портреты на стенах. Из большой комнаты три двери в спальни, одна из них Викина, в ней большая деревянная кровать с расписной спинкой и резными столбиками, небольшой туалетный столик и этажерка из лозы, в углу комод.

– Это все самодельная мебель?

– Прадед мой столяром был, делал мебель, а Викина и моя бабушки закадычными подругами были, вот прадед им мебель и сделал. Дом этот в войну не сгорел, потому что, видишь – сработан из камня, и крыт был черепицей, а не соломой или дранкой, так что это один из самых старых домов у нас. Ну и внутри Вика ничего не меняла, все осталось, как было при бабушке. Дом тоже особо не перестраивали – веранду пристроили, и все.

– Замечательно! – Валерия с удовольствием рассматривала вышитые скатерти и занавески. – А вышивал кто?

– Да все понемногу вышивали. Этим вышивкам лет по сто многим, кое-что бабушка Викина вышивала, а кое-что и Вика. – Алена кивнула на красивую дорожку, лежащую поверх круглого столика. – Вот эти маки. Вика цветы очень любит.

– Я заметила.

Что-то было в этой хмурой женщине, явно не радующейся гостям, что-то знакомое, но Валерия могла поклясться, что не была знакома с Викторией прежде. И тем не менее она не могла отделаться от ощущения, что где-то видела ее, эту Вику, живущую в доме, полном воспоминаний и теней прошлого.

– У нее, понимаешь, цветы эти растут словно сами. – Алена вздохнула. – Она их насадила полон двор – чтоб сорняки не сеялись, ну а теперь красота, конечно. Идем, а то молоко у тебя прокиснет в машине.

Валерия понимала, что ее вежливо выпроваживают вон, и понимала, что ведет себя нахально – и такое поведение для нее нехарактерно совершенно, но уйти из этого дома не имела никаких сил.

– Сиренью пахнет в доме почему-то.

– Вика мыла наварила из цветов сирени, вот и пахнет. – Алена знала, что если сейчас же не уведет Валерию, Вика ей этого не простит. Для нее это слишком. – Она много чего делает. Дать тебе мыла, что ли?

Алена зашла в спальню, где раньше спала бабушка, и открыла дверцу буфета.

– Вот, держи. Так бери, Вика его много наварила, есть еще ромашковое, но это самое пахучее. – Алена закрыла буфет и кивнула Валерии. – Так что можешь теперь приезжать и за молоком, и за прочим, только позвони предварительно. А то если что, я в кафе – на трассе, недалеко от нашего поворота, видела?

– Это которое «У Алены», что ли?

– Ну да. Я в кафе управляюсь, а у мужа там мойка для машин и ремонтная мастерская. – Алена ухмыльнулась. – Но и в кафе он помогает, конечно. У нас, правда, кухня простая – борщ да каша, ну и прочее, что обычно в семье готовим, так и публика у нас простая – дальнобойщики в основном. А дальнобойщику что, ему в рейсе не салат из крабов надо, а горячего борща да картошки с куском мяса, но и десерты есть для барышень, вечером местная молодежь тусит.

Они вышли во двор, из прохлады дома в горячий летний воздух, пахнущий цветами и травами, и Валерия снова подумала о том, что ей очень приятно находиться в этом дворе, где время словно остановилось на какой-то ноте безмятежного покоя, и с тех пор ничего не менялось.

– Подбросишь меня до кафе? – Алена поискала глазами Вику, но та, как нарочно, спряталась. – Вика!

– Да здесь я. Ты уже уходишь?

– Ага.

– Ну и ладно. – Вика выглянула из-за угла, с охапкой каких-то трав в руках. – В добрый путь.

Так всегда говорила бабушка Люба – в добрый путь, и не важно, кто уходил и как надолго. Бабушка считала, что любое расставание может стать вечным, потому что судьбы своей никто не знает.

– Вечером не зайду, надо матери помочь стенку подправить в коровнике, она уже и глину замесила. – Алена кивнула в сторону летней кухни. – Я тебе творога и сметаны принесла, в холодильник поставила, поешь обязательно.

– Поем, спасибо.

Валерия видела, что эти двое привыкли общаться, опираясь на полное понимание. Они именно что понимали друг друга, чувствовали так, как могут чувствовать друг друга только очень близкие люди, знакомые много лет, – и эти две женщины, молодые и совсем друг на друга не похожие, знакомы, наверное, с самого детства. И хотя одна из них – плоть от плоти этой земли, а вторая – словно вырванный с корнем и пересаженный на новое место капризный цветок, тем не менее для них не имеют значения слова, потому что общаются они не словами.

И пряно пахла охапка трав в руках Вики, а ее гладкое лицо с шелковистой кожей, такое не по-летнему белое, контрастирующее с загорелой Аленой. Ну, откуда ей знакомо это лицо, этот голос, манера держать голову, большие голубые глаза с прозеленью…

– Вы Виктория Станишевская! – Валерия даже подскочила на месте. – Боже мой, как я могла не узнать вас сразу, я же…

Валерия осеклась, испуганно закрыв рот ладонью. Популярная телеведущая, по совместительству диктор музыкального канала, Виктория Станишевская исчезла на пике своей популярности и стремительно идущей вверх карьеры. Ее обвинили в убийстве сестры, Дарины Станишевской – известной гимнастки, чемпионки Олимпиады, и посадили в тюрьму. Пресса еще долго перемывала косточки всему семейству, особенно же досталось покойной Дарине, которую, по идее, должны были жалеть, но никто, как оказалось, не сожалел. А Виктория исчезла, и о ней давно уже ничего не было слышно.

Значит, она вышла из тюрьмы. Валерия прикинула в уме – да, и половины срока не отсидела. Черт, и кто только за язык тянул, могла же промолчать!

– Я… извините, Вика, я не должна была…

Вика бросила на скамью охапку травы и молча ушла в дом.

Назаров не любил лето – жара, комары опять же. Особенно же отвратительным было лето в городе, и даже река не спасала, потому что в центре города когда-то были понастроены предприятия тяжелой металлургии – осуществили задание товарища Сталина насчет «рабочий человек должен ходить на работу пешком», и город вырос вокруг двух десятков дымящих заводов. О том, как будут жить люди в этом городе, когда вонючий смог накроет их – совершенно не думали. Не учли ни розу ветров, ни вредность выбросов – главное, чтобы винтики исправно обслуживали систему, износился винтик – в утиль его, на его место всегда есть другой.