Домой после праздника за день удавалось добраться не всегда. Что, в общем-то, и к лучшему - зачем жену с детишками пугать. Зависалово у друзей - всегдашнее спасение на пути.

К Виталию, тогда ещё некрещёному, в его уютный дачный домик, он приехал никакой. Ввалившись, сразу заорал: «Московская патриархия - ФАК!»

Незнакомый, улыбчивый гость, сидевший с Виталием за столом, с интересом посмотрел на закинувшего руку с соответствующим фразе знаком батюшку.

За столом гость всё пытался поговорить о чём-то духовном и церковном. Но отец Глеб, узнав, что гость - режиссёр и сценарист, переводил разговор в область кино, особо восхваляя достоинства Криминального чтива^[103], Тарковского^[104], Бунюэля^[105] вкупе с некрореализмом Юфита^[106].

Потом, кажется, батюшка упал... По крайней мере, дар прямохождения его явно оставил. Борьба с помыслами закончилась полной победой над ними.

Утром он проснулся от нестерпимой головной боли. Его потрясывало, но не сильно - можно было сразу не похмеляться. Виталия не было, а вчерашний гость оказался тут как тут.

   -  Воды? Пивка? Может, чаю крепкого?

   -  Чаю, - хрипло ответил отец Глеб.

   -  А у вас вчера риголетто случилось... - с улыбкой молвил киношник, наливая чай.

-Что?...

   -  Ну... проблевались вы... Ноя всё убрал, не волнуйтесь.

   -  Извините...

Глебу стало уже совсем неудобно. И куда, блин, Виталик ушёл так рано?...или не рано уже сейчас? Часы здесь вечно стоят.

А режиссер всё продолжал с интересом поглядывать на смущенного взъерошенного батюшку, не оставляя того в покое. Задавал ему всё какие-то вопросы, на которые Глеб отвечал без былого запала и энтузиазма.

И вдруг, прищурившись уж совсем по-ленински хитро, воодушевлённый киношник выдал окрыливший его замысел.

   -  Знаете, мы снимем фильм! Триллер. По сюжету там священник будет исповедовать преступника... маньяка... перед казнью. И дух этого преступника вселится в этого священника... И, я хочу вас обрадовать, главную роль хочу предложить вам!

Отец Глеб не знал, за что хвататься: за голову или полетевшую на пол чашку с кипятком...

Джентльмена на выезде

Наша жизнь едва виднеется во мраке, как чьё-то лицо во тьме.

Тайна рождения, детские тайны. Смиренное кладбище.

Что нас призывает оттуда? Отчего мы молимся в рыданиях?

Мы закрываем глаза, протягиваем руки и распахиваем окно,

Едва болтающееся на петлях. Линия жизни. Ветка дерева.

Его руки и клятва, что он благословен среди жён.

Боже, я люблю тебя.

Patti Smith^[107], «Dancing Barefoot».

   -  Коль, давай на твоей машине съездим в больницу? Там детей в том, тяжёлом состоянии... причастить надо, - вернувшись в алтарь после исповеди, обратился отец Глеб к протодьякону, - не боись, участие оплачивается лично мной.

   -  А когда?

   -  Да сразу после службы. Женщина пришла оттуда попросить. Там у них умирающий лежит... а заодно и других...

   -  Туда ж из монастыря кого-то приписали?

   -  Да она говорит, что он раз в две недели бывает. Соборует^[108] и причащает, да и то не всех... Натощак требует, блин, а сам после двенадцати часов дня только приходит. В общем - монах, сам понимаешь...

   -  Понимаю - одному возится тебе неохота и на троллейбусе ехать, что и понятно. На моей Короллочке куда приятнее! Ладно, разберёмся...

Вывеска: «Детская онкология». Скрипит тяжёлая дверь. Пациенты и их родители перетекают из палат к большому холлу с телевизором. Маленькие лысые головки высовываются отовсюду.

   -  Сюда, батюшки! Здесь у нас Сашенька, мальчик добрый и очень стойкий... Сколько перенёс - всё терпел и мало плакал. Всё маму жалел... и другие дети его очень любят. Он на днях отойдёт, врачи так сказали... Да он и сам знает... Мать решила не скрывать... - рассказывала провожатая, как выяснилось, бабушка одного из больных детей, ведя в конец коридора.

Они подошли к отдельному боксу.

Исхудалый мальчик лет шести едва дышит на не по размеру большой для него кровати. Рядом высокая женщина с заплаканным лицом. Во взгляде тяжесть смирения перед обречённостью...

   -  Его сначала причастите? - спрашивает провожатая.

   -  Простите, вы мама? Я так понимаю, - обратился к заплаканной женщине отец Глеб, - а он проглотить сможет? Жидкое, капельку хотя бы.

Ребёнок полуоткрывает глаза. Резко и тяжело вздыхает.

От этого стало не по себе...

   -  Батюшка, он всё слышит. Мы тут молитвы с ним читаем... разговариваем... Он проглотить сможет. Правда, Саша? Причастишься?

Мальчик отвечает кивком.

   -  Давайте так. Все, кто причащаться будет, встанут здесь в коридоре. Мы все помолимся с Сашей, потом я поисповедую быстренько старших, потом Сашу и всех причастим, только столик нужно.

Провожатая бабуля-активист всё быстро организовала.

Отец Глеб разложил дароносицу, договорился с протодьяконом, что и как читать будут. Решили совместить несколько молебнов с чином причащения тяжко болящих.

   -  Дорогие дети и взрослые! Сейчас мы все вместе помолимся о Саше и о нас. Все вы слышали о пришельцах? Фильмы, мультики смотрели, да? Так вот, все мы с вами и есть пришельцы на Земле! Да, так и есть! Наша Родина не здесь. Все мы рождены для вечности, то есть навсегда, а не только для временной жизни здесь. И рано или поздно все мы уходим в эту вечность. Кто- то раньше, а кто-то позже... И очень важно уйти в эту вечность к её Творцу, к Богу, который есть Любовь. В мире очень много всякого зла, и важно всем нам поменьше испачкаться в этом зле. А если уж испачкались, то постараться исправить... - отец Глеб очень вдохновился. Говорил он легко, только всё время боялся усложнить и сбиться на непонятные термины и сложные объяснения.

Потом начали молебен. Потом отец Глеб исповедовал почти всех детей, пока дьякон читал Правило ко причащению. Первого причащали Сашу.

   -  Мама, а ты тоже умрёшь? - неожиданно спросил мальчик после причастия.

   -  Конечно, родненький! - не задумываясь, с какой-то радостной решимостью сказала мать.

Отец Глеб смахнул слезу. Он обернулся, чтобы начать причащать остальных. Прямо перед ним стоял полный молодой священник.

   -  Отче, отойдёмте отсюда!

   -  Я вас слушаю, - сказал отец Глеб ведомый за рукав неизвестным в рясе.

   -  Иеромонах^[109] Макарий. Моё послушание - приглядывать за этим отделением. Вы причастили умирающего - ладно! Но зачем вы собираетесь всё отделение причащать?! Они все завтракали, не готовились!!! Я приучаю к дисциплине! Слежу, чтоб всё по правилам было, а вы не натощак причащать собираетесь! Это как понимать?!

   -  Так и понимайте, отче. Меня позвали не к одному умирающему, и я причащу других. У вас нет права мне это запретить.

   -  Ладно! - полное лицо монаха побагровело. - У нас в отделении лежит еретик-армянин. Смотрю, вы и его причастить собрались! Я предлагал ему и его родителям перейти в православную церковь, но они отказываются!!! Говорят, они и так христиане и не понимают разницы, хоть я и пытался объяснить! Упираются, что в Армении всё равно в свой храм ходить будут! Вы не должны его причащать!!!

   -  Отче, мальчик смертельно болен... Какая, в такой ситуации, разница...

   -  Какая разница?! - вскипел иеромонах, уже почти накидываясь на меньшего ростом отца Глеба. - Да вы что?! Вы где учились?! Это ЕРЕТИКИ!!! Вы хотите дать святыню псам?! Надругаться над святыми Телом и Кровью Спасителя?! Я не позволю!!!

   -  Какое надругательство? Это больные дети.. - срывающимся голосом начал было оправдываться отец Глеб.

   -  Отец Макарий, на пару слов! - вдруг командным тоном перебил его протодьякон. Уводя иеромонаха в холл, он махнул отцу Глебу, - причащай, де.