- Отцы! Кадило, врата! - прервал алтарник.
Пошла суета, возгласы дьякона и священника.
- Повели-и-и-и-те-е-е-е... - громыхнул протодьякон.
Отец Вячеслав с кадилом и свечой повернулся к народу в открытые Царские врата.
- Свет Христов просвещает все-е-е-ех!
Могилвс мусульман
Моя душа уже давно черным черна.
Мою красную дверь покрасили в чёрный цвет.
Может, если я исчезну, мне больше не придётся это видеть.
Невыносимо жить, когда весь мир стал черным.
i г\э
Rolling Stones , «Paint it black».
Светлый осенний день. Солнце отдает свое последнее мягкое и неуверенное тепло, чтобы стать скоро ярким и холодно-жгучим светилом морозного дня. Глеб с грустной нежностью любовался этой картиной, глядя из окна машины.
Подъехали к кладбищу, водитель замедлил ход.
- Сейчас, батюшка, приедем, где-то тут... А! Вон они стоят!
Остановились у тропинки между захоронениями, возле которой стояло
человек пять. Отец Глеб вышел из машины. К нему подошёл седой кавказец.
- Здраствуйтэ! Махмуд Рашадович мэнэ зову. Моей женэ умерла сегодня тры год назад. Хочу, чтоб ви молитву служили... Ваня, можешь покурыть пока, - последние слова заказчик панихиды адресовал уже водителю дорогой блестящей иномарки, который привез отец Глеба.
С Глебом о требе договаривалась какая-то женщина, но здесь её не было. За ним прислали русского немногословного шофера, а здесь собрались, кажется, одни кавказцы. Причем, судя по всему, азербайджанцы-мусульмане. Молодому священнику стало неуютно. Идя к могиле, Глеб спросил Махмуда:
- Извините, а супруга ваша - православная?
- Канэчна! Она верущий была, молилась очень дома, такие картины у нас были... как их?...
- Иконы? - с тревожной надеждой подсказал Глеб.
- Нэ знаю... Как в цэрквы! Дева Мария с младенцем, Рафаэль[97] [98], кажется, илы эта... Лэонардо[99]...
Глеб совсем пал духом. Куда и зачем его ведут? Что за женщина? Католичка? Некрещёная?
Ну, вот и пришли. Глеб обомлел. С шикарного нового мраморного памятника на него смотрел... Махмуд Рашидович!
Священнику захотелось бросить кадило и, подняв полы рясы, броситься через могилы наутек.
- Красыва вышьла, да? - перехватил взгляд отца Глеба живой Махмуд, - Это я сэбэ сделали! Нелзэ вэрить, шта хорошо сделать будут потом, а так -сам всё слежу! А Наташа моя - здэсь рядом, вот сбоку, смотрыте!
Опешивший священник и не заметил, что сбоку углом стоит меньший памятник с портретом красивой славянки. Наталья Ильинична... только фамилия длинная у нее и ш-оглы заканчивается. Даты жизни: 1940-1994.
- Тебэ как зовут? - спросил живой вдовец.
- Ах да... извините, я не представился... Священник Глеб.
- Так вот, брат Глэб, помолысь хорошо, как надо! Моя Наташа очень хороший жена была! Я горячий был, много её обижал и не прав был, а она терпела и меня жить учила всэму: как с людьми, как зло нэ держать, нэ мстить... У меня нэ простой жизнь был... Я бэз нэё бы и жив-то нэ был... А она заболэл - я всё дэлал! Лучший врачи... Жаль только, дэтэй у нас нэт... Она вобшэ сирота жыла... Всэ в войну погыбли...
Махмуд достал платок. Глеб начал готовится к панихиде. Хотел встать лицом к могиле усопшей, но как-то было не развернуться, и служить пришлось лицом к глядевшему с памятника усатому Махмуду. Глеб отводил взгляд, но неизменно упирался глазами или в Махмуда живого, или в людей, внешне похожих на него, стоявших с разных сторон. Тогда он закрывал глаза или устремлял их к верхушкам осенних деревьев...
- Представляешь! Служил сегодня на могиле живого мусульманина, да он ещё рядом стоял! Вот до чего я докатился! - объявил отец Глеб своему приятелю отцу Сергию, заходя к нему в келью.
- Не понял? - удивился тот.
Ликующий Глеб рассказал, как дело было.
- А я черных видеть не могу теперь... Особенно, когда они с бабами русскими, - сказал коротко стриженный крепкий мужчина, сидевший тут же на стуле. Глеб, желая поскорей похвастаться необычной историей, сразу и не заметил гостя отца Сергия.
- Знакомься, отче! Это мой друг по военному училищу - Александр. Он в спецназе в Чечне воевал... Так что, сам понимаешь, почему у него такая реакция.
- Священник Глеб! Очень приятно, - представился батюшка, разглядывая
гостя.
Тот сидел прямо, взгляд у него был жесткий и усталый. На столе перед ним стоял пустой стакан.
- Вы понимаете, здесь совсем другая история. С этим азербайджанцем и его женой... хотя, конечно... вы там на многое насмотрелись.
- Насмотрелся на разное. И на подвиги, и на такое дерьмо... Дерьма было больше.
- Да оно, Сань, и везде в жизни так, - отозвался отец Сергий.
Гость криво усмехнулся, поднял глаза. Они как будто были сделаны из смеси льда, металла и мутного стекла. Внимательный взгляд был наполнен лишь бесстрашной осторожностью и абсолютным безвременьем. Глеб не мог понять: то ли спецназовец настолько пьян, то ли он по жизни с таким взглядом.
Посмотрев пристально на Глеба, он ухмыльнулся ещё раз и, переведя взгляд на иконы, сказал:
- Эх, батюшки, видели б вы то, что видел я, не знаю, как бы вы в Бога верили... Но и без веры нельзя...
Сказано это было так, что в келье стало тихо. Паузу прервал офицер.
- Когда на задание идешь, а по дороге, кого встречаешь - сразу мочишь без рассуждений... У тебя, бля, приказ! И ничто не должно помешать его выполнению... Пацана помню. Мы через сад пробирались, а он поссать вышел... Старик ещё был... Но это всё фигня. А вот когда на точку выходишь, и этих уродов бородатых в прицел видишь, а тебе приказ отступать... Вот тогда кроме мата ничего уже не остается! Когда понимаешь, что всё это зря было... И пацан этот, и старик... А ведь почти всегда этот приказ приходил, отступать...
Отец Сергий достал ещё один стакан, поставил Глебу. Разлил всем. Повертел стакан в руке. Наконец, подыскивая слова, произнес:
- Ну, а что сделаешь? Война - зло. А когда оно ещё бессмысленное... Это уже ад... Чтоб тебе, Санек, прошедшему через этот ад, самому в себе его не держать... Господь не оставит, если мы сами этого не хотим...
Выпили. Глебу вдруг захотелось что-то сказать, продолжить мысль друга.
- Верно всё. Хорошо, отче, ты сказал. Мы сами себе ад создаем по большому счету. Сами и путь свой выбираем, часто того не ведая...
- Что ты говоришь, батюшка? - повысил голос спецназовец, - красиво так говоришь! А кто, ты думаешь, ад создал той чеченке, которой я живьем ребенка из живота вырезал? Она снайпером не была. И вообще не при делах... Ничего такого она не выбирала, я по глазам её видел. Она и ничего ещё выбирать-то не умела... А ад ей я создал, понимаешь? Я!!! Без всякого дьявола вашего! И похуй, по приказу или без...
Риголетто и духи
Посмотри на себя,
А впрочем, лучше не смотри.
О как же крышу сносит,
Если ветер внутри.
Умка и Броневик[100] [101] [102], «Посмотри на себя».
Отец Глеб после больших праздников всегда выпивал. Сначала - на общей трапезе под трели настоятеля. Настоятель брал соло уже поднажравшись, а до этого любил, чтоб говорили братия. И отцу Глебу приходилось нести всякую ахинею из смеси высокопарности и, насколько возможно, умеренного славословия начальства, заканчивающуюся обычно многолетием патриарху, епископу, настоятелю или кому-нибудь из уважаемых гостей, сидевших за столом с топорно-довольными физиономиями.
Понятно, после всей этой тухлятины догонялись в келье узким кругом младшего клира с алтарничками. Дальше, если летом, - долгий путь загород, на дачу, периодически превращавшийся в дополнения к известному описанию дороги в Петушки. До ангелов с хересом, правда, пока не доходило, но нечто, напоминающее Слезу комсомолки порой уже поблёскивало.
