– Вот и собирают подписи, – говорил он, – чтобы убедить самих себя и нас.
Верховный требовал, чтобы все представляемые в Ставку документы подписывали командующий и начальник штаба, а наиболее важные… скреплялись бы тремя подписями… ещё подписью члена Военного совета. Я откровенно высказал Клименту Ефремовичу свои опасения насчёт предложенного им протокола и просил, чтобы этот документ подписали по крайней мере не более трёх лиц. Но Климент Ефремович расценил это как неуважение к присутствующим, как попытку присвоения коллективно выработанного решения. Он настоял на своём, и документ был подписан десятью персонами. Назвали его так: «Протокол совместного совещания Военных советов Отдельной Приморской армии (генерал-полковник Петров, генерал-майор Баюков, генерал-майор Соломко, генерал-лейтенант Мельник) и Черноморского флота (вице-адмирал Владимирский и контр-адмирал Кулаков) с участием Маршала Советского Союза тов. Ворошилова К. Е., начальника Оперативного управления Генштаба генерал-полковника тов. Штеменко, заместителя Наркома военморфлота генерал-лейтенанта тов. Рогова и главного контролёра по НКВМ флоту Наркомата госконтроля инженера капитана 1-го ранга тов. Эрайзера – по вопросу перевозки войск и грузов через Керченский пролив». Когда лестница подписей была наконец заполнена, я ещё раз заявил, что поступили мы неправильно и уж мне-то обязательно попадёт за такое отступление от правил оформления важной оперативной документации. Климент Ефремович только посмеялся над этим. Протокол послали. При очередном разговоре по телефону с Антоновым узнал, что Сталин и впрямь очень бранил нас за этот документ[3]. В тот же день было получено сообщение об утверждении плана основной операции Отдельной Приморской армии[4].
Такова история этого полезного совещания с правильным и необходимым решением практического улучшения питания и пополнения армии. Но форма его – это, конечно, настоящая импровизация, непростительная даже в гражданских условиях коллективного руководства; и тут прав Штеменко, критикуя этот протокол, так как он больно ударил по нему самому, ибо эта история имеет свое продолжение. Будучи вызван в Москву, Штеменко докладывал Ставке о делах в Приморской армии: «Верховный вспомнил наш протокол с десятью подписями:
– Колхоз какой-то. Вы там не голосовали случайно?.. Ворошилову такое можно ещё простить – он не штабник, а вы-то обязаны знать порядок. – Затем, обращаясь уже к Антонову, кивнул в мою сторону: – Надо его как-то наказать за это…
После освобождения Крыма многие из участников операции были награждены. При этом Сталин опять вспомнил наш злополучный протокол. Обнаружив в списках представленных к наградам мою фамилию, он сказал Антонову:
– Награду Штеменко снизим на одну ступень, чтобы знал наперёд, как правильно подписывать документы.
И синим карандашом сделал жирную пометку».
А я в связи с этим протоколом получил новое назначение. Начштаба флотилии Свердлов рассказывал мне как участник этого совещания; когда он доложил командующему флотилией Горшкову (он из-за болезни не присутствовал на нем) о бурном заседании Военсоветов, проходившем тут же, в штабе флотилии, и зачитал содержание протокола, он отреагировал на него по-своему, в полном соответствии со своим характером. Горшков продолжал придерживаться своей старой линии: командующий и штаб флотилии лично и непосредственно планируют и осуществляют десантные операции, а перевозками должен заниматься специальный начальник. Другое дело – надо было сразу на это поставить более сильного командира, дать ему штатное управление и больше сил и средств; а этого не было сделано, потому и пошли недоразумения. В этом я вижу ошибку командующего флотилией Горшкова. Наученный горьким опытом неудачи с перевозками, он принимает на этот раз правильное решение: коль скоро командарм Петров не согласился с переводом управления Керченской базы из Тамани на косу Чушка в Кордон Ильича для руководства перевозками, что ей на роду было написано, то использовать управление другой базы – Бердянской, существование которой становилось ненужным, и создать за её счёт специальное соединение под названием Керченская переправа, а её командиром назначить Деревянко[5]. Военсовет флота и замнаркома Рогов сразу же утвердили этот замысел Горшкова на осуществление операции по переправе войск и грузов через пролив. Я со всей силой подчёркиваю слово «операция», потому что это была по срокам, масштабам, пространственности и оперативной значимости настоящая операция, не менее важная, чем высадка десанта, которая до этого лихорадила два Военных совета, все управления армии и флота, обернулась конфликтной ситуацией, вызванной тем, что войска всех трёх корпусов армии (ОПАРМ) не имели в достатке боеприпасов, оружия, продовольствия, зимнего обмундирования, задерживалась переправа дополнительных войск; и при этой ситуации не могло быть и речи о наступательной операции армии. Ей должна предшествовать успешная операция по переправе в Крым огромного числа войск, ожидавших переправы, танков, артиллерии, боеприпасов, продовольствия, скопившихся в неимоверно опасных количествах на причалах косы Чушка – их противник мог уничтожить, взорвать ударами авиации и артиллерии, а они наносились ежедневно. Свердлов сообщил мне, что на этот раз Петров – уже после заседания Военсоветов – согласился с созданием предложенного Горшковым нового соединения и с моей кандидатурой. Это объяснимо. Он хорошо знал меня по Одессе – и как мы поддерживали его огнём, и какой размах приняли одесские морские коммуникации, и помнил образцовую посадку при эвакуации нами его армии за четыре часа – и вообще он был высокого мнения о нас, одесских моряках, и писал: «Личный состав Одесской базы на посадке войск проявлял величайшую организованность, посадка войск проходила дружно, организованно»[6].
Каждому командиру крайне необходимо и дорого доверие старшего в бою и операции. И я его чувствовал сейчас на себе. Я гордился доверием, оказанным мне Владимирским, Кулаковым, Роговым и особенно Петровым, ибо одно его слово возражения (он придерживался мнения, что командующий и штаб флотилии должны непосредственно управлять операцией на переправе) могло порушить все задуманное флотом, как перед этим получилось с несостоявшимся переводом управления Керченской базы из Тамани в Кордон Ильича. Петров согласился, и в мой адрес пошла радиограмма: немедленно прибыть в Темрюк.
Теперь предстояло оправдывать доверие, оказанное мне такими высокими инстанциями, тем более что в это были посвящены и представители Ставки и Генштаба.
Одно очень важное положение: и Владимирский, и Горшков объявили мне, что в целях оперативности мне предоставляется право самостоятельного сношения с армейскими руководителями, непосредственно занимающимися перевозками и питанием армии.
Это, как и всё остальное, меня полностью устраивало. И вообще я был рад, что я вновь рядом с армией и работаю на неё. Вновь, как и в Одессе, с Приморской армией, но в другом качестве, и опять же рядом Петров. Мне нравилось, что после некоторого затишья в моей деятельности я вновь на горячем месте, под ударами, и занимаюсь не отвлечёнными делами, а буду решать задачи с армией на главном направлении борьбы с врагом.
Закончив работу с генералами тыла армии по улучшению перевозок через пролив, я заторопился в Кордон Ильича – скорее к делу, от которого зависела будущая наступательная операция Отдельной Приморской армии (ОПАРМ).
Узнав, что я «безлошадный» и приехал сюда на попутной грузовой машине, член Военсовета армии Соломко распорядился выделить мне в постоянное пользование легковую машину, а генерал Хилинский, с которым я отныне буду планировать перевозки, – видно от избытка чувств, природной щедрости и уважительности к морякам – приказал дать мне из резерва почти новенький роскошный лимузин ЗИС-101А. И через полчаса я выехал. Конечно, я понял подоплёку этих щедрот, так как знал, что в армии, в полевых условиях такая машина не нужна, там высоко ценился легковой вездеход, и на нём разъезжали и командир полка, и командующий фронтом. Но для укатанной дороги косы Чушка и в Темрюк этот лимузин вполне подходил. 12 минут требовалось, чтобы проскочить от Кордона до оконечности косы, что позволяло мне дважды за день посещать там самое бойкое место: Дамбу – причал № 7, с которого шёл основной поток войск и грузов, и Дамба постоянно была завалена тысячами тонн груза.
