- Мы давно знаем друг друга, ли-шо-Оэо, чтобы быть искренними.

- Ты хочешь сказать, что ты считаешь - Ладья ...

- Да! Ладья повернута вспять. Это было открыто моему сердцу после великой печали и горести. Кто повернул ее, и отчего - я не знаю. Я надеюсь, что узнаю больше, когда перешагну порог солнечного света.

- Итак, Ладья повернута вспять... - проговорил ли-шо-Оэо. - То, что Всесветлый говорил твоему сердцу, ли-шо-Лиэо, всегда было правдой, я слишком хорошо знаю это. Ответь же, - его голос стал возвышенным, словно он говорил не с дряхлым старцем, а с сильным воином, видящим видение: - Ответь же, когда она повернута вспять?

И хранитель Башни поник, и ответил ему тихо:

- Не знаю более ничего... Я не властен знать иное, кроме того, что открывает Всесветлый мне... но знаю - Ладья повернута вспять, и нет ничего истиннее этого.

Они помолчали, потом ли-шо-Оэо сказал:

- Он - сын Раалиэ Ллоутиэ, ты догадался?

- Раалиэ... какого Раалиэ? - пробурчал хранитель, а потом в страхе прижал ладонь к запавшему старческому рту.

- Вот то-то и оно... Эх, пророк Всесветлого не видит, что у него под носом творится, - по-дружески подтрунил ли-шо-Оэо над хранителем.

- Это тот Раалиэ, приемного сына которого ослепили за веру карисутэ и убили?

- Он...

- А он, - кивнул хранитель в сторону молодого белогорца, - он - знает?

-Думаю, что он не знает. Его отдали в горы совсем младенцем, насколько я выяснил. О своей семье у него нет никаких воспоминаний. А что это за странник-эзэт, у которого он брал благословение, прежде чем взойти на колесницу? Он белогорец, несомненно, и из настоящих.

- Это ло-Иэ, его наставник, - ответил ли-шо-Оэо.

- Тогда я спокоен за юношу. Его воспитал человек с чистым взором...

- Ло-Иэ принимают в знатных домах. Доме Зарэо-воеводы, например, - продолжал Оэо.

- Зарэо смел, он открыто дружит с Игэа Игэ.

- Зарэо - потомок царей Аэолы, в его жилах благородная кровь.

- Громко ты раскричался, дед, - заметил хранитель. - Услышит он тебя.

Но он напрасно опасался - Миоци возносил и возносил свою благоуханную жертву на раскаленные докрасна камни алтаря. Светлый ладан превращался в светлый дым, восходящий вверх, в полуденное небо. Его видели люди, стоящие вокруг храма. Миоци знал, какой гимн они поют...

-О, восстань!

Утешь ожидающих Тебя,

обрадуй устремляющих к Тебе взор.

- О, восстань!

Тебя ждут реки и пастбища,

к Тебе взывают нивы и склоны холмов,

- О, восстань!

к Тебе подняты очи странников,

в Тебе - радость оставленных всеми,

- О, восстань!

чужеземец и сирота не забыты Тобой,

чающие утешения - не оставлены.

- О, восстань!

В видении Твоем забывает себя сердце -

- О, восстань!

Сын воеводы и его друг.

Раогаэ и Огаэ возвращались в храмовую школу. Собственно, занятия сегодня отменили, но Огаэ жил при школе, а Раогаэ не хотел возвращаться домой, предчувствуя месть сестры.

- Интересно, во что верят карисутэ? - спросил сам себя Раогаэ. - Вот мы молимся Шу-эну Всесветлому, а они кому?

- Великому Табунщику? - предположил Огаэ.

- Нет, в него степняки верят... - замотал головой Раогаэ, и вдруг радостно спохватился:

- Слушай, а ведь ты из рода карисутэ?

- Почему ты так решил? - быстро спросил мальчик.

- Учитель Зэ сказал вчера, когда тебя отправили дрова в поленницу укладывать... Он сказал, что твой отец - сэсимэ, то есть, в твоем роду были карисутэ... и твой отец приходил в прошлом году отрекаться от этого учения в храм "Ладья Шу-эна". Поэтому я и спрашиваю. Мне интересно про карисутэ узнать, понимаешь?

- Отец запрещает мне расспрашивать его об этом, так что я ничего рассказать тебе не могу, извини, - отрезал маленький Огаэ.

Долговязый Раогаэ растерянно почесал затылок.

- Ладно, не сердись, - примиряющее сказал он. - Я просто думал, что ты знаешь хоть что-нибудь про карисутэ. Хоть чуть-чуть.

Он с надеждой заглянул в глаза младшего друга, но тот отвел взор.

- Ничего я не знаю. Это же запрещенное учение.

- Тебе что, отец, правда, ничего не рассказал?

- Конечно, нет! Это же запрещено! - отвернулся Огаэ от однокашника.

- Ты со мной разговариваешь так, словно я из сыска Нилшоцэа! - обиделся Раогаэ. - А в роде Зарэо, к твоему сведению, соглядатаев и доносчиков никогда не было.

- Я знаю это, - ответил серьезный маленький мальчик. - Понимаешь, - продолжил он, - те, у кого в роду были карисутэ... тех карисутэ, конечно, казнили... но оставались дальние родственники... нельзя же весь народ казнить... кто-то, наверное, откупался... не знаю... ну, вот, эти родственники и называются сэсимэ. По законам Нэшиа они лишены всех прав почти и своих имений, и должны приходить отрекаться раз в год... Мой отец - последний сэсимэ в нашем роду, я третий потомок карисутэ, и уже не сэсимэ... поэтому меня приняли в школу... да у нас и имение было небольшое даже, отобрали в прошлом году...

Огаэ отвернулся, пытаясь размазать по лицу крупную слезу.

- Но я смогу выучится, стать младшим писцом-тиииком, и тогда мы выкупим наше имение, - наконец, выговорил он и зашагал, оставив Раогаэ стоять у глиняного забора.

Тот не пошел за ним, а, достав ножик, срезал ветку и начал яростно строгать ее - так, что куски молодой древесины падали в пыль.

Брат и сестра.

- Что ты так поздно, сынок? - спросил воевода.

- Долго занятия шли, - шмыгнул носом Раогаэ. - Учитель Зэ задачи заставил решать... по землемерию. Знаешь, какие сложные?

- Ты уж, Раогаэ, пройди испытания, не опозорь меня! - заметил Зарэо.

- Конечно, папа, - кивнул Раогаэ. - А как сестрица? Лучше?

- Вспомнил о сестрице! - покачал отец укоризненно головой. - Ли-Игэа говорит, что дело пошло на поправку.

- Угораздило же ее проторчать всю ночь под дождем, - по-взрослому, рассудительно проговорил Раогаэ, но в глазах его прыгали озорные искорки.

- Умник! - загремел воевода. - А ты куда смотрел? Почему ее одну оставил? Надо было заставить сестру домой идти!

- Заставишь ее, как же! - язвительно заметил младший брат рыжеволосой девицы. - Стояла, ждала, когда же ли-шо-Миоци перед рассветом отправится на башню Шу-этел встречать первый луч Шу-эна Всесветлого! Вот и мокла всю ночь под дождем, как ду... как глупенькая!

- Ты мог бы сказать об этом мне, раз знал, где она! - загремел еще пуще Зарэо, и в его голосе послышалась угроза. - А ты пришел, поел и завалился спать, сын мой! Тебе безразлично, что происходит с твоей родной сестрой!

- Отец, так откуда же я знал, где Раогай! - отпрыгивая на безопасное расстояние, воскликнул сын воеводы, и воздел руки к небу, словно призывал в свидетели самого Всесветлого. - Шу-эн свидетель - она не говорит мне, куда ходит! Да она просто влюбилась в этого Миоци, а еще из дому убегала, когда ты ее ему сосватать решил!

- Замолчи! - раздался крик Раогай - она выскочила из своей спальни в пестром шерстяном платке с островов Соэтамо, накинутом поверх ночной рубашки. - Замолчи! - снова завопила она, еще более яростно, но закашлялась.

- Доченька, куда ты? - взволнованно вскричал Зарэо. - Зачем ты вылезла из кровати? Погубить мои седины хочешь?

Отец схватил непослушную дочь в охапку и водворил в постель, в уютную спальню, где жарко топилась печь, а на толстых циновках стояли курильницы с ароматами.

- Не хочу я лежать! - заявила Раогай. - Я хочу на улицу - верхом поездить! Это ведь лучшее лекарство, отец, ты сам говорил!

- Поездишь, поездишь, - отвечал Зарэо, укутывая дочь двумя одеялами и не видя, как за его спиной сын корчит ей рожи, приоткрыв дверь. Раогай ничего не сказала, только надулась и отвернулась к стене.

- Вот придет ли-Игэа, он и скажет тебе, когда ты сможешь гулять и на коняшках ездить, - словно извиняясь, заговорил Зарэо.