-- Небо! - воскликнула Тэлиай. - это я вышивала этот шнурок...а уж веснушек у него было хоть отбавляй! Что он сказал? Он говорил что-нибудь?

-- Говорил. Он смотрел на меня и говорил о какой-то тайне. Но не словами - иначе я бы это записал позже. Я пробовал, много раз пробовал, мне не удалось... Мне казалось, что он говорит нашими словами, но на другом языке. Он был таким радостным. Мне показалось, что он говорит о своем спутнике, на которого я не мог глядеть. Они стали уходить. "Нет, - закричал я, - я пойду с вами!". И проснулся. Я рассказал свой сон Иэ уже после посвящения, случайно. У нас не принято верить снам, Тэла - это наваждения, которые бывают у тех, кто борется с телесными слабостями. Но этот сон я почему-то не могу забыть. Мне кажется, он - не наваждение.

-- А что сказал мкэ Иэ?

-- Иэ очень огорчился, - сказал входящий эзэт. - Здравствуй, Аирэи, здравствуй, бабушка Тэлиай! Так это ты нянчила этого сорванца? Нам обоим пришлось несладко! Зато теперь он возжигает огонь Шу-эна. Правда, интересно, Огаэ?

Обернувшись на слова Иэ, Миоци и Тэлиай только теперь заметили, что проснувшийся ученик ли-шо-шутиика во все глаза смотрит на них.

-- Что случилось? Почему он в постели, когда Шу-эн почти в зените? - Иэ подхватил Огаэ и несколько раз подкинул под потолок. Мальчишка заливался счастливым смехом.

-- Отпустите, отпустите его, мкэ Иэ - он еще болен! Мы его чуть в эту ночь не потеряли. Вот мкэ ли-шо не даст соврать...

-- Приветствую тебя, Иэ, - улыбаясь, склонил голову Миоци. - Пойдем в сад - там и поговорим. Огаэ, действительно, заболел.

Иэ посадил Огаэ на кровать.

-- Доброе утро, мкэ, - не нашел ничего иного, что сказать смущенный мальчик, запоздало приветствуя обоих белогорцев. Иэ и Миоци весело расхохотались.

-- Доброе утро и тебе, - наконец вымолвил Миоци. - Вот - держи, а когда совсем поправишься, будешь ездить на настоящем.

Он протянул мальчику деревянного коня.

-- Спасибо, мкэ ли-шо-Миоци! - с восторгом воскликнул Огаэ, целуя ему руку. - Я всегда хотел такую лошадку...

-- Он еще совсем ребенок, а мкэ ли-шо все его по-белогорски воспитывает, - шепотом пожаловалась Тэлиай Иэ.

-- Ничего, Тэла - я его тоже так воспитывал. Не все на женской половине у юбок сидеть.

Они вышли в сад, а Тэлиай стала кормить сладкой молочной кашей Огаэ, прижимавшего к себе игрушечного коня.

- У меня есть хорошие новости, Аирэи, - расслышала она слова Иэ.

Великий Табунщик.

Наступил еще один вечер, и они втроем сидели у костра, разведенного у конюшни. После заката солнца было холодно. Циэ толковал своему новому помощнику о Великом Табунщике, о том, как его убили злые люди из его кочевья, но он опять ожил, и о том, как красива степь весной, когда цветут маки.

Каэрэ рассеянно  слушал рассказ степняка.

- Дева Всесветлого - смелая, - сказал Циэ. - Втроем убегай делать будем.

Сашиа засмеялась. Свобода показалась ей такой близкой, словно в лицо ей повеял знакомый с детства аромат степи.

- Завтра ночью тиики настойка много пить, надсмотрщики настойка много пить, совсем пьяный быть. Мы - не пить, мы на них смотреть. Коней тихо выводить и в степь, быстро, как жеребята Великого Табунщика!

- Среди звезд и холмов, среди рек и трав, - напела девушка старую песню степняков.

- Дева Всесветлого все знай! - удивился Циэ.

- Это очень красивая песня, ее многие поют в Аэоле. А я - из общины при Ли-Тиоэй, там совсем рядом степь. Если бы мне вернули мою флейту, я бы сыграла на ней эту песню... - отвечала Сашиа.

Каэрэ, не отрываясь, смотрел на девушку.

...Циэ ушел к коням - поговорить с ними на своем странном, немного похожем на тихое конское ржание, языке - ободрить перед неминуемой смертью у страшного жертвенного камня Уурта, рассказать про табун Великого Табунщика. Сашиа и Каэрэ остались одни.

- Откуда ты? - вдруг спросила Сашиа.

- Из-за моря, - не сразу и неохотно ответил он.

- Над морем всегда дымка - не видно горизонта. Старые люди говорят - там есть острова. Ты - с этих островов?

- Нет. С материка.

- Там нет материка на расстоянии месяцев плавания.

- Есть.

- Будь по-твоему.

Она прижала сочный лист дерева луниэ к своим истертым до крови пряжей пальцам. Уэлэ отправил ее к пряхам, велев задавать ей как можно больше работы. Только из-за того, что сегодняшний вечер был началом ууртовых праздников, все работы в имении закончились немного раньше.

- Ты в лодке добрался до нашего берега? - продолжила она, словно разговор и не прерывался.

- В лодке, - еще более неохотно отвечал он.

- Ваш корабль разбился о скалы?

- Какой корабль?

- На котором ты плыл. Как же иначе ты мог оказаться посреди моря?- засмеялась она.

- Будь по-твоему - корабль, - засмеялся он в ответ. Объяснять было бесполезно, да и что он мог объяснить? Он сам толком не знал, как очутился посреди моря. Без лодки и корабля.

- Ты понимаешь по-нашему лучше, чем говоришь.

- Да, наверное - ваш язык очень сложный.

- Фроуэрцы тоже так думают. Ли-Игэа, например, до сих пор говорит с акцентом, хотя он вырос среди аэольцев.

- Так он не аэолец? Фроуэрец? Посвященный Уурту этому?

- Нет, нет - разве ты не понял? Если бы он был ууртовец, он никогда бы тебе не помог. Его родители жили на земле Фериана, кроме того, он врач, а по обычаям, все врачи - служители Фериана.

- А это что за бог ваш?

Сашиа засмеялась как-то странно.

- Это - божество всего, что цветет и зреет. Каждую осень он умирает, каждую весну оживает.

- Что-то вроде Табунщика, о котором Циэ говорил?

- Да что ты! - она засмеялась еще громче. - Фериана же нет на самом деле! Это просто древние рассказы о весне и о летней засухе.

- А Табунщик есть? - улыбнулся снова Каэрэ. Ему не хотелось обижать девушку своими насмешками над ее искренним языческим заблуждением.

- Ну конечно, есть. Послушай, что ты выспрашиваешь?- нахмурилась вдруг она.- Ты не выслеживаешь ли карисутэ? А?

- Кого? - искренне удивился он.

- Что, ты и о карисутэ не слышал? Не обманывай, пожалуйста...

- Зачем мне обманывать?

- В вашем краю не почитают Фериана? И Шу-эна? И Уурта?

- Нет.

- Поэтому ты и отказался кричать, что Уурт - силен? - она сочувственно посмотрела на него.

- И не только поэтому. Я не буду поклоняться ложным богам, - твердо сказал Каэрэ.

Сашиа повернула лицо к Каэрэ - до этого она сидела вполоборота к нему.

- Вот как? Ложным богам? А ты знаешь истинного?

- Ну, конечно, да.

- Кто же Он?

- Кто все сотворил, разумеется.

Сашиа почти подпрыгнула от радости, вскинув руки к небу и захлопав в ладоши.

- Так ты Ему посвящен?

Но ее радостный возглас был оборван грубым голосом надсмотрщика:

- Ты, как тебя там...Каэрэ! Шевелись, мкэ Уэлэ и сам ли-шо-Уэлиш желают тебя видеть.

Уэлиш, второй жрец Уурта в городе Тэ-ан после Нилшоцэа, восседал на роскошных носилках среди подушек и лениво брал с огромного блюда толстые ломти жареного мяса. Склоненный раб держал золотой кубок. Перед изображением Уурта, высеченном на огромном черном камне во внутреннем дворе имения, полыхал огонь, языки которого были странного темно-фиолетового, почти черного цвета. Уэлэ, трясущийся и словно похудевший, простерся в очередной раз перед идолом и с опаской бросил, словно псу, ненасытному пламени, горсть мелких, дурно пахнущих зерен - птичий помет. Огонь еще больше потемнел.

- Я уверяю мкэ Уэлиша, что осквернение пруда произошло не так, как ему описали многочисленные враги верного раба темного огня Уэлэ. Вышивальщица - дева Шу-эна...была девой Шу-эна...и не могла осквернить пруд.

- Я не о вышивальщице. Что это за чужеземец, который нарушил неприкосновенность водоемов в эти священные дни? - рявкнул Уэлиш.

- О, это просто глупый раб, - трепеща от страха, проговорил Уэлэ.