- Степняки имеют, помимо веры в Великого Табунщика, много старых суеверий, - с улыбкой сказала Аэй, словно желая придать всему разговору о Табунщике незначительность.
- Пожалуй, все, кто не чтит Великого Уснувшего, суеверны, если судить строго, правда, ло-Иэ?- снова спросил Миоци.
- Я не думаю, что почитание Великого Табунщика - суеверие, - подал, наконец, голос Иэ. Аэй нахмурилась и вышла.
- Ты ведь тоже участвовал в той битве про Лэ-Тиоэй, учитель Иэ?
- Да, было дело, - нехотя ответил странствующий эзэт,- я был тогда совсем молодым.
- И ты знал моего дядю?
- Знал. Очень близко. И одного, и второго. Жаль, что ты их не застал, - вздохнул Иэ.
Золотая риза
- Ну что, я же говорил тебе, что ли-Игэа - замечательный! - повторял сын воеводы. Они сидели в саду и ели орехи. Из-за поездки Миоци к Игэа занятия отменились, и Раогаэ единственный из учеников пришел в дом к жрецу - для того, чтобы повидаться со своим младшим другом.
- Да, он не такой, как все. И у него - светлые волосы, как у жрецов Шу-эна Всесветлого. Как у учителя Миоци. Они друзья с детства, как мы с тобой.
- А ты видел священную ризу жреца Всесветлого? - вдруг спросил Раогаэ у Огаэ.
- Нет. Она же хранится под главным алтарем, где медные зеркала! Великий жрец Всесветлого надевает ее только раз в год - вернее, его одевают в нее, такая она тяжелая. Чистое золото.
- Раз в год? Когда? - спросил Раогаэ.
- На новолетие. Но в это новолетие ли-шо-Оэо еще считался первым великим жрецом, и никто, кроме него, не имел права быть облаченным в эту ризу, даже учитель Миоци. А ли-шо-Оэо совсем старенький и упал бы под ней. Поэтому он шел впереди, и его поддерживали под руки - так он был слаб! - а ризу несли за ним ли-шо Миоци и двое младших жрецов.
- Ли-шо-Миоци смог бы ее надеть! - сказал Раогаэ.
- Да, - сказал Огаэ. - Он очень сильный. Может быть, он будет облачен в нее на праздник новолетия в этом году. Но снять ее самому нельзя - там двадцать четыре застежки, от ступней до яремной вырезки...
- Огаэ, - вдруг спросил Раогаэ, - а ты ведь будешь подавать ладан на новолетие ли-шо-Миоци?
- Да, - зардевшись от гордости, сказал мальчик, - я буду подавать учителю МИоци курильницу с драгоценным ладаном.
- Поможешь мне пробраться поближе, чтобы все рассмотреть? - попросил его старший товарищ.
- Ты знаешь, может быть, он и так тебя возьмет, - бесхитростно сказал Огаэ. - Там две курильницы, их положено нести двум мальчикам. Если твой отец поговорит с ли-шо, то он вполне может согласиться.
- Здорово! - воскликнул Раогаэ. - надо будет отца попросить... не сегодня, понятное дело, - добавил он, потирая места пониже спины - прошлый урок по землемерию имел на редкость неудачные последствия для него. Но Раогаэ не имел привычки грустить после того, как наказание заканчивалось. Он пятерней взъерошил свои рыжие волосы и спросил у Огаэ:
- А твой отец так и не приходил еще?
- Нет, - печально ответил мальчик.
Путь в Тэ-ан
На обратной дороге Иэ и Миоци молчали. Когда солнце стало скрываться, и вечерняя прохлада сменила дневной зной, ли-шо-шутиик остановил лошадей.
Расстелив белое полотно на обочине, у границы поля, Миоци начал вечернюю молитву. Иэ тоже обернулся лицом к потемневшему востоку и воздел руки.
О, восстань!
Утешь ожидающих Тебя,
обрадуй устремляющих к Тебе взор.
Завершив песнопения, молодой белогорец легко вспрыгнул, точно взлетел, на повозку, и резко хлестнул лошадей, - его плащ взметнулся и опал тяжелыми темными складками.
-Сейчас ты молишься только Уснувшему, так ведь? - не то спросил, не то утвердительно сказал Иэ.
-Да, это так, - не сразу ответил Миоци. Иэ тоже смолк.
Они проезжали мимо белевшего в темноте каменного поля, на котором виднелись обгоревшие пни деревьев. Небольшая речка, протекавшая через это разоренное место, то и дело поблескивала среди груд камней и мертвых деревьев. Когда ее журчание, похожее на какую-то одну, постоянно повторяющуюся фразу, стихло в отдалении, Миоци спросил у Иэ:
-Что это за разоренное селение?
-Здесь жили карисутэ. Нэшиа приказал уничтожить огнем Уурта их селение, а поле завалить камнями. Если бы солнце светило, ты бы увидел, что вода в речке красная...Она осталась такой с тех пор.
-Я слышал об этой речке, но не думал, что она так близко. Это о ней говорят, что она повторяет приветствие карисутэ?
-Да, о ней.
-Странно, она действительно произносит какое-то слово..."воссиял",кажется?
-Да, так оно и есть, - кивнул Иэ.
-Ты тоже веришь в это, Иэ?
-Верю в то, что эта речка говорит, или в то, о чем она говорит?
Миоци промолчал.
-Карисутэ знали, что их Бог может отверзать уста не только немым людям, но и камням, и рекам, - промолвил Иэ.
-Верили, ты хочешь сказать?
-Отчего же - знали.
-Я не понимаю, - Миоци посмотрел на старого белогорца.- Белогорцы не ищут чудес. Они ищут мудрость. Чудеса творят и кудесники-фроуэрцы, дети болот и пещер. И сыны Запада, как говорят, являясь, творят чудеса, - он передернул плечами, и добавил: - Это недостойно служителей Всесветлого.
-Я не о чудесах кудесников и не о пещерах, где властителям Фроуэро являются дети Запада. Я о другом. Опыт и сопричастность важнее книжного знания.
-Ты говоришь, как жрецы Уурта, которые так же отвечают на вопросы о своих ночных празднествах непосвященным! - немного раздраженно отозвался Аирэи, но Иэ не обратил на это внимания, и продолжал:
- Ты видел когда-нибудь говорящего дрозда, Аирэи? Он тоже отличается своей речью от других дроздов, повторяет звуки, которые слышал. Один и тот же человек учит говорит дрозда и сына. Сын, возмужав, берет лук и меч, а дрозд умирает в клетке... Нэшиа думал, что если он истребит карисутэ и приведет в страх аэольцев, фроуэрцев и соэтамо, то через поколения даже имя карисутэ забудется. Да, кому-то наложила узы на язык смерть, кому-то страх...А речка все упрямо твердит о Том, кто дал ей и всякой воде исток.
-Но что же все-таки она говорит? Что значит "воссиял"?
Иэ заколебался, но промолчал.
-Иэ, как ты думаешь - все рукописи карисутэ уничтожены? - спросил вдруг Миоци у своего спутника.
-О, их жгли повсюду при Нэшиа. Ты должен помнить, хоть и был совсем ребенком - костры горели даже в Белых горах.
-Помню, - кивнул Миоци. - Тогда же ууртовцы сожгли и ли-шо-Оэниэ. Он был карисутэ?
- Не знаю... Но у него хранились их книги. Приказ о сожжении книг карисутэ вместе с утаивавшем их до сих пор в силе.
- Может быть, что-то осталось в книгохранилище Иокамма? Там давно ничего не разбирали, насколько я знаю.
- Некоторые свитки, на белогорском языке, начинались с описания строений, каналов, землемерия или описания звездного неба. Жрецы Уурта не всегда умеют читать и обычным письмом, а белогорский язык из них мало кто разбирает...
- Нилшоцэа, кстати, знает белогорский язык! - заметил Миоци. - Он понял мое "эалиэ".
- Ты повел себя благородно, но неосмотрительно... Впрочем, я на твоем месте поступил бы также, дитя мое, - добавил Иэ, видя возмущение Аирэи. - А Нилшоцэа ведь тоже воспитывался в Горах несколько лет, а потом отправился в главный храм Уурта Темноогненного, в Миаро. Там он и пропитался темным огнем...
-Извини, я тебя перебил - ты говорил о книгах карисутэ, - сказал Миоци.
-Ни один из ууртовцев не дочитал этих свитков до конца - или, что важнее, до нужного места. Вполне возможно, что в трактатах о ходе светил или о свойствах чисел и есть отрывки из книг карисутэ. Есть еще книги, где записывались диспуты между жрецами белогорцами и карисутэ. Раньше они были разрешены, а теперь изъяты Иокаммом... Впрочем, они не сжигались. Там описаны очень древние диспуты, когда еще у карисутэ был жрецом мудрец Эннаэ Гаэ.
-Белогорцы любят вести беседы с мудрецами и не сжигают человека с его книгами, если он другого мнения, чем они, - кивнул Миоци. - Это уурттовцы вводят новые обычаи в Горы - но изменить Горы им не удасться. Ли-шо-Йоллэ и его "орлы гор" не допустят этого. Я встречался с ним - это благородный белогорец.
