- Расскажи Иокамму, что у тебя с правой рукой?

Иокамм изнемогал от жары, и мечтал, чтобы все это поскорее закончилось. Только жрец Фериана сидел в созерцании.

Игэа обвел присутствующих безнадежным взглядом огромных голубых глаз. "Он, бедняга, уже почти не понимает, что происходит", - подумал Миоци.

- Я напомню, - сказал Нилшоцэа. - Среди ваших дальних родственников были те, кто хранил рукописи карисутэ, поэтому всем мальчикам вашего рода было приказано отрубить правую руку. Но твой отец - знатный фроуэрец, придворный вельможа и советник - добился смягчения приговора единственному сыну. Тебе оставили руку, лишь обездвижив ее особым ядом. Так?

По лицу Игэа пробежала тень. Неожиданно он кивнул.

- Так ты почитаешь Уурта, или нет?

Снова кивок.

- Так ты признаешь, что не чтишь его?

Прежде чем Миоци успел что-то сказать, Игэа то ли кивнул, то ли уронил голову.

- Придется вздернуть тебя на дыбу, чтобы развязать тебе язык, - Нилшоцэа облизнул губы. - И пошлите за его домашними - к вечеру они должны быть здесь. Я ими займусь.

- Нет! - вдруг вскрикнул Игэа, будто очнувшись.- Не тронь Аэй и малышку! Зачем тебе все это, Нилшоцэа? Довольно меня одного...

- Ты смеялся над Ууртом в Белых горах, когда был еще сопливым мальчишкой и думал, что он забудет? - негромко ответил ему Нишоцэа, так, что никто больше не мог их слышать.- Теперь Уурт посмеется над тобой.

- Эалиэ! - раздалось вдруг. Игэа вздрогнул, блуждая взглядом по залу. Нилшоцэа резко обернулся, его движение повторили почти все собравшиеся. Это был непонятный белогорский возглас, который как глоток свежего воздуха ворвался в духоту.

Задремавший хранитель башни, ли-шо-Лиэо, дряхлый белогорец, проснулся, услышав знакомое слово, и с удивлением обнаружил, что заседание все еще идет. Его сосед, жрец Фериана, отложил четки, и решил посозерцать действительность. Ууртовцы, жадно глядевшие на то, как палачи срывают одежду с заключенного, недовольно зашумели.

- Кто в здравом уме не поклонится Темноогненному? - громко провозгласил, почти пропел, Миоци. Шум сменился на одобрительный - это был любимый гимн жрецов Уурта.

- Как представляется нам, служителям Всесветлого, ли-Игэа, искусный врач и воспитанник Белых гор, а также верный служитель богов Аэолы, которые и даровали ему его искусство, сейчас просто находиться в помрачении ума, - сказал Миоци.

- От жары еще и не то случиться, - пробормотал хранитель башни.

- Противно благости Шу-эна его за это преследовать.

Нилшицэа сглотнул слюну и уставился на Миоци.

- Противно благости Шу-эна! Отпустим его! Довольно, нечего судить белогорца!- раздались выкрики с мест.- Белые горы - оплот Аэолы! Отпустим! Противно благости! Пусть лечится!

Хранитель башни сделал согласный жест. Он был старейшим членом Иокамма, и судьба Игэа Игэ была решена.

Зал быстро опустел. Рабы уносили на роскошных носилках старейших и знатнейших, более простые уходили своими ногами, мечтая скрыться в водах несвященных водоемов в своих садах...

Миоци подошел к Игэа, сидевшему на полу и обнимавшему колонну.

- Пойдем, Игэа! Ты свободен! Эалиэ!

Он протянул ему руку, чтобы помочь подняться. Вместо этого бывший узник встал на колени и поклонился ему. Миоци возмущенно поднял его:

- Перестань! Ты белогорец, откуда у тебя эти привычки ууртовцев!

- Аирэи, я думал, что это - бред... когда я тебя увидал...Ты спас моих Аэй и малышку! Эалиэ! Друг мой!

Он с трудом говорил.

- Идем, дружище - тебя заждались дома.

Миоци набросил на его обнаженные плечи свой плащ.

- Зачем? - запротестовал Игэа.- Я весь пропах тюремной вонью. Четверо суток в их подвалах...

Он покачнулся и, потеряв сознание, осел на землю,

...Когда рабы вынесли его на воздух, Игэа открыл глаза:

- Куда мы едем? - спросил он, слыша стук копыт лошадей и чувствуя покачивание повозки.

- Ко мне, - сказал Миоци, склоняясь над ним.- Выпей вина.

Ветер нес запахи полей, вдалеке в полуденной голубой дымке виднелись, Белые горы. Игэа, сделав несколько глотков, забылся сном. Миоци негромко читал полуденные молитвы...

Фроуэрцы и ли-Игэа

- Раогай, значит, попалась? - сумрачно говорил Раогаэ, крутя в пальцах травинку.

- Ну да... - печально ответил Огаэ. - Ли-Зарэо пришел к учителю Миоци, и ее сразу узнал.

- Как некстати... А не знаешь, почему это отец вдруг решил придти? Кто-то наябедничал? Этот Эори может за спиной наговорить, мерзкий он тип.

- Нет, никто не ябедничал. Твой отец пришел, потому что с кем-то произошла беда, и он просил ли-шо о помощи. Кажется, имя этого человека - ли-Игэа. Он должен предстать перед судом Иокамма.

- Ли-Игэа?! - подскочил Раогаэ на месте.

- Ты его знаешь? - удивился ученик жреца Всесветлого.

- Это - друг отца. Он врач, фроуэрец, но не почитает Уурта. У него смешной выговор... но ли-Игэа - замечательный! Для нас с сестрой он - как родной дядя, - горячо заговорил Раогаэ.

- Разве есть фроуэрцы, которые не почитают Уурта? - удивился Огаэ, вовсе не разделяя восторг друга.

- Да, они разные. Говорят, что веру в Уурта - это вера людей болот, ее принял Нэшиа по велению сынов Запада... а настоящие фроуэрцы верят в Пробужденного и Оживителя.

- Никогда не слышал о таких богах, - буркнул Огаэ. - Фроуэрцы забрали у нас все, и мой отец теперь батрак.

- Пробужденный - это Фериан, а Оживитель... Оживитель... - забыл, - потер лоб Раогаэ. - Нет, ты зря плохо думаешь про Игэа. Он - достойный и благородный человек. И несчастный. У него случилось что-то с рукой, с правой, поэтому он не смог стать жрецом Ферианна и не смог остаться в Белых горах.

- Он учился в Белых горах? - с непонятной ему самому ревностью переспросил Огаэ.

- Да. Вместе с учителем Миоци.

- Фериан - это тот, чей храм за рощей? Со священными ужами? Куда больных исцеляться носят? И хороводы весной водят? - с презрением проговорил Огаэ.

- Да перестань ты, - разозлился Раогаэ. - Игэа там не любят. Уж не они ли его и в Иокамм сдали? Он не такой как они, хоть и должен туда несколько раз в год на праздники приезжать. Он не в городе живет, а в своем имении. У него жена и дочка маленькая... Он всех в округе лечит бесплатно, а для того, чтобы налог выплачивать, гимны переписывает и бальзамы для храма Фериана готовит. Их очень дорого продают, а ему жрецы гроши платят. Отец хотел ему денег предложить, якобы в долг, чтобы Игэа налог смог заплатить в этом году. Но он гордый очень - не взял. И просил не говорить ли-шо-Миоци, что он бывает в городе. Не хотел с ним видеться.

- Не верю я, что фроуэрец зарабатывает себе на жизнь приготовлением бальзамов и переписыванием гимнов, - фыркнул Огаэ. - У него же имение с рабами. Наверняка отнял у кого-то.

- Он купил его! - закричал рассерженно Раогаэ. - Как ты можешь порочить имя человека, которого ты даже не знаешь и не видел никогда!

- Купил? У кого? У храма Уурта? - распаляясь, закричал Огаэ. - А ууртовцы его отобрали у кого-то вроде моего отца - потому что налог все рос и рос, и мы не могли его заплатить! Вот он и купил его за бесценок, ваш Игэа!

И он быстро повернулся и зашагал прочь, чтобы Раогаэ не видел его слез.

- Дурак! - закричал ему вслед Раогаэ, сжимая от обиды и злости кулаки.

Встреча двух белогорцев.

В прохладной комнате особняка, принадлежащего жрецу Шу-эна, ли-шо-Миоци, за мраморным столом на обитом бархатом стуле восседал заметно оживший Игэа Игэ. На нем была длинная льняная рубаха с разноцветной вышивкой на вороте и рукавах - ключница Тэлиай не пожалела для гостя лучшую одежду. Плащ, отданный ему ли-шо-шутииком, выстиранный и отглаженный, был небрежно брошен на роскошное ложе, покрытое дорогим покрывалом из синей шерсти.

Игэа расправил лист бумаги, прижав его края особыми камушками, какие используют только завзятые писцы или люди, очень любящие искусство письма, окинул взглядом разложенные в безупречном порядке тростниковые палочки, выбрал среднюю, окунул ее в серебряный сосуд для туши.