Он не поморщился, когда выпил сок ораэг, и скоро уснул, повернув личико в сторону священного лука, висевшего на стене.

- Мне кажется, первым, что он увидел, родившись - был этот лук, - то ли подумала, то ли произнесла Аэй, погружаясь в сон.

Игэа и Огаэ.

- Ли-Игэа, это я, Огаэ.

- Мой мальчик! - проговорил Игэа, садясь на своем ложе и поправляя повязку, съехавшую на глаза. - Мой мальчик... Разве я не велел тебе оставаться с Тэлиай?

- Я уже вырос, и не хочу оставаться на женской половине. Я пришел спросить у вас, ли-Игэа - отчего вы отправили маму к своей матери? Ведь ваша мать не любит ее, - в голосе Огаэ был гнев и слезы.

- Огаэ, выслушай меня, - тихо ответил Игэа. - Моя мать не любила Аэй, поэтому я купил это имение, в котором мы жили, и мы очень давно не виделись и даже рне переписывались с моей матерью. Но теперь мне передали ее письмо... удивительное письмо, которое я никогда не чаял от нее получить!

- Мама ушла со слезами! Мама хотела остаться с вами, - вскричал Огаэ, потрясая сжатыми в кулаки руками.

Игэа попытался обнять его, но мальчик отстранился.

- Я знаю, Огаэ... Ей тяжело было уходить, и мне тяжело расставаться... но в Тэ-ане - слишком опасно. Но я не могу уже никуда уйти из Тэ-ана, я обручен с общиной карисутэ в Тэ-ане. Понимаешь?

- Она хотела остаться здесь... - проговорил Огаэ, не подходя к Игэа.

- И я бы хотел, чтобы она осталась здесь - но после предательства Баэ все карисутэ скрываются... Ты хотел бы, чтобы Аэй и Лэлу нашли сокуны и посадили на кол?

- Нет! - выдохнул Огаэ.

- Поэтому я и отправил ее к моей матери во Фроуэро - с верными людьми... Мы простились навсегда. Я остался здесь - преломлять хлеб и пускать по кругу чашу Тису.

Игэа замолчал и положил руку на плечо Огаэ. Тот стоял не шелохнувшись.

- Вас найдут и убьют, ли-Игэа, - вдруг прошептал он, утыкаясь в его рубаху и всхлипывая.

- Ничего, Огаэ. Кто-то ведь должен быть на этом месте! - отвечал ему Игэа, гладя его по голове. - Когда меня не станет, то мое место займет другой. Нээ, например.

- А Сашиа? - спросил Огаэ. - Почему не Сашиа?

- Сашиа - на Башне Шу-этэл, Огаэ, - строго ответил ему Игэа.

- Но она же сойдет с нее! - продолжал настойчиво мальчик.

- Ты не знаешь, что такое Обет Башни? - печально и еще более строго спросил его Игэа. Огаэ покраснел от стыда за то, что сказал нечто крайне глупое и неуместное.

- Обет Башни - это жертва, Огаэ. В течение трех дней на башню к Сашиа приходят люди, и просят деву Всесветлого молиться о них - и она молится о всех их нуждах и бедах. Три дня. А потом, - у Игэа перехватило дыхание и он смолк, но потом нашел силы продолжить: - А потом... потом она прыгнет с башни вниз.

- О, нет, нет, нет! - дико закричал ученик белогорца. - Пусть ей запретят делать это!

- Снять обет Башни может только ли-шо-шутиик.

- Пусть учитель Миоци сделает это!

- Он не поднимется из водопада... - горько проговорил Игэа.

- Ли-Игэа! Разве вам никто не сказал? Ли-шо Миоци жив!

- Как ты сказал? - переспросил Игэа, не веря своим ушам.

- Он остался жив! Эти глупые Гриаэ рассказали вам все, кроме самого главного... Ли-шо Миоци выбрался из водопада, и сейчас в стане Зарэо. Это самая последняя новость, ее принес странник-карисутэ, видевший и ло-Иэ, и самого учителя Миоци.

- Огаэ, дитя мое... - произнес Игэа, целуя его в макушку. - Аирэи жив...

- Да! И я пойду искать его, чтобы он снял с Сашиа это страшный обет Башни! - крикнул Огаэ, вырвался из объятий Игэа и скрылся во тьме.

+++

- Все теперь боятся собираться в старых местах, которые знал Баэ. Баэ все рассказал сокунам... Кто-то приходит сюда, кто-то ушел из Тэ-ана, а кого-то и схватили. Вот такие дела, Игэа, сынок, - рассказывала Тэлиай, принесшая еду для однорукого белогорца.

- Баэ, Баэ, - покачал головой Игэа.

- Он злой, - сказал Нээ. - Болезнь сделала его злым.

- Кого уже казнили? - тихо спросил Игэа.

- Пока никого. Сокуны испугались землетрясения, и просто заключили арестованных в тюрьму, - отвечал Нээ. - Надвигаетсявремя великого голода и жажды. Хлеб и вода будет только для почитателей Уурта. Все хлебные хранилища и все источники запечатаны по указу Нилшоцэа.

- Нилшоцэа ждет указаний от сынов Запада, он готовится к большому сражению с Зарэо и Игъааром, объединившихся против него. Он хочет подкупить степняков и белогорцев выступить на его стороне, - раздался еще чей-то голос во тьме.

- Но степняки выбрали вождя, служащего Великому Табунщику. Да и белогорцы, как слышно, не на стороне темного огня, - сказал кто-то из сыновей кузнеца.

- Где же Аирэи?! - в тоске проговорил Игэа.

- Если он выплыл из водопада Аир, то лишь он сможет снять печать с хранилищ зерна и источников воды, - сказала Тэлиай. - И Аэола, и Фроуэро томятся от жажды и голода.

Игэа молчал. И вместе с ним молчали карисутэ, прячущиеся в подземных переходах под храмом Ладья.

- Куда ушел Огаэ? - наконец, спросила Тэлиай, нарушив тишину.

- Он убежал искать Аирэи, - негромко ответил Игэа. - Увижу ли я его снова, моего ученика, моего сына? Я не удержал его, не смог догнать его в темноте.

- Не плачь, Игэа, - отвечала ему Тэлиай. - Не плачь. Вот, мы все - с тобою, преломи же хлеб с нами и для нас, и чашу испей с нами. Иного пути нет для тебя, о сын реки Альсиач! Тебя призвал на служение Великий Табунщик Тису, и Он стал рядом с тобой, наполняя чашу в руках твоих для всех нас, и раздавая хлеб, что ты преломляешь во имя Его.

Поединок

...И запоры были сломаны над всеми колодцами и запрудами, и стражники в ужасе бежали, а лица их были изменившимися от страха.

- Он - из сынов Запада! Он вернулся из края повернутой Ладьи, он - исчадие водопада Аир!

Так бежали они и кричали, испуганные, рассеявшиеся по дорогам Фроуэро и Аэолы сокуны, а белогорец ударом меча разрубал запоры и вода изливалась повсюду, а люди, вместе с конями и овцами, ликующе припадали к наполняющимся руслам некогда сухих ручьев.

- Я, белогорец ли-шо-Миоци, имененм Великого Уснувшего я открываю эти запоры! - восклицал Аирэи. - Именем Великого Уснувшего я раздаю хлеб алчущим и жаждущих пою водою, ради милости Всесветлого, ибо велика его милость!

- Велика его милость! - с ликованием повторяли люди его слова, а старик-фроуэрец бормотал:

- Вот он, Оживитель, Возросший Младенец Гаррэон-ну - стоит среди нас и дает нам воду, и никто не узнает его!

Он пробрался сквозь толпу к Аирэи и сказал:

- Я - служитель Сокола-Оживителя и я узнал тебя, о Гаррэон-ну.

- Я не Гаррэон-ну, о достойный старец, - усмехнулся белогорец. - Я - белогорец ли-шо-Миоци, аэолец Аирэи Ллоутиэ. И моя сестра, Сашиа Ллоутиэ, дала обет башни и совершит она его через два дня.

- Но это ничего не меняет, если ты аэолец и белогорец! Ты являешь Оживителя Гаррэон-ну. Но поспеши послать к твоей сестре Сашиа Ллоутиэ вестника, что ей не нужно совершать своего обета.

- Я уже послал своего друга, чтобы он передал ей мои слова о том, что я поддерживаю ее обет и разделяю его, и подтвердил это не только словами, - отчего ответил этому незнакомому фроуэрцу Миоци.

- О, ты неправ, белогорец! - воскликнул старик.

- Мы умрем с ней вместе - там мы решили уже давно, - сказал Миоци.

- О, юноша, освободитель вод и хлеба - как неправ ты! - вздохнул фроуэрец. - Но посмотри - вдруг обернулся он и раскинул руки, словно загораживая собой белогорца - посмотри же! Это - сам Нилшоцэа, сын суховея Ниппэра!

И Миоци схватил огромный засов с дверей хранилища хлеба, и сокуны, дрожа, отступили от белогорца.

Тем временем старый фроуэрец заговорил:

- Вы, темноволосые дети болот, вы, недостойные дети реки Альсиач! Фроуэрцы! Узнайте силу Сокола Гаррэон-ну! Остановите Нилшоцэа! Признайте законного правителя, царевича Игъаара! Пусть, наконец, придет мир и радость на нашу несчастную землю, покинутую ими с тех пор, как Нэшиа, его последователи и Нилшоцэа стали слушать в пещерах голоса сынов Запада!