– Да что вы заладили… со своей скорлупой!

– А на что это похоже, по-твоему? По мне так в гробу можно интереснее провести время, чем здесь. Саске, ты же…

Брат поджимает губы – его ретрансовые навыки дают сбой. Огонек свободнее блуждает по влажным глазам, и я снова отвожу взгляд.

– Ты умираешь.

Я не отвечаю. Зачем? Всё уже сказано за меня. Да и мертвые не разговаривают.

Умираю, значит? Пусть так.

Тогда и терять мне тоже нечего.

***

Я не мог его ненавидеть. Очень хотел. Хотел до наркотической жажды, до ломки. Я лез на стены, громил магическую комнату пока не сломал костяшки пальцев о старое зеркало, сжег вещи, уничтожил всё, кроме меча, картин и нескольких мелочей. Всё, что я посчитал важнее собственной жизни, спрятал в сокровищницу – и, будто какой-то полоумный дракон, запер её на непреодолимый замок, запаяв, к чертовой матери, люк в подвал.

Я разрушил, расщепил на атомы всё, что носило на себе его отпечаток. Даже пепел от рубашек закопал, воя от безысходности на заднем дворе.

Но так и не смог возненавидеть. Потому что такой отпечаток был на мне, внутри меня. И чтобы от него избавиться пришлось бы сжечь и закопать себя самого.

Когда всё началось, мы были уверены, что не переступим черту. Когда черта стерлась, мы возвели стены. Но сами того не осознав, создали дверь. Когда стены стали бесполезны, мы придумали молчание. Оно загнало нас в клетки, и чтобы слышать друг друга, приходилось кричать.

А теперь есть что-то, что тянет из меня душу и удерживает на месте. На том месте, откуда Наруто никогда и никого не услышит.

В этот, последний день, для меня всё так же, как в первый. Всё так же дико просыпаться с прохладной подушкой под ладонью. Дико умываться в тишине, дико стучать кухонным ножом ради самого себя. Человек удивительно быстро привыкает к сентиментальщине.

Я привык так, что теперь остается только притворятся, что мне это не нужно.

Неприятно осознавать, но даже будучи неизвестно где и неизвестно почему, Наруто и его вера в лучшее ставит меня на колени. Снова и снова. Я готов упасть – сотню раз, если потребуется. Готов стереть в кровь всё, что у меня есть, готов пожертвовать и жизнью, и смертью, и тенью. Что еще у меня есть ценного?

Всем пожертвовать, только бы он вернулся. Живым.

Я думаю об этом, замерев в ловушке искусственной каменной кладки, в жалкой импровизации средневекового замка. Думаю – и не могу понять, зачем снова и снова дергаю надежду за хвост.

– Я нашел тебя первым.

Топор паузы сокрушительным ударом обрушивается на мои мысли и превращает их в жалкий комок бессмысленных букв.

Никаких шансов уничтожить отпечатки.

Теперь – точно никаких.

– Ты…

Наруто накрывает мой рот ладонью, криво улыбаясь из-под широкого капюшона. Прошло полгода, но я видел эту улыбку совсем недавно. Во вчерашнем сне.

Споткнувшись о мой взгляд, он пытается что-то сказать. Слова застревают в горле, как занозы. Деревянные, тяжелые и злые. И вытаскивать их приходится с шипением и слезами.

– Ты похудел… надо было присылать тебе обеды?

Я смахиваю его руку, чтобы можно было заорать погромче, но голос превращается в воздух. И мозг тоже. Мне нужны слова – здесь и сейчас, а их нет. Ни единого. Как у новорождённого младенца.

Как же ими пользоваться?

Это не объятия. Это отчаяние в форме жеста – так бывает. Лучше бы мне не знать, что бывает.

– Костюмчик смерти? Получше ничего не нашлось?

– Я слышу это от дьявола? Серьезно, Саске, дьявол?

Его хрипловатый голос и запах обволакивают меня вязкой пеленой. Шмыгнув носом, Узумаки сует нос мне под ворот. Этот жалкий жест заставляет огромного монстра в моей груди склонить голову.

Я снова проиграл.

Нас тянет куда-то – то ли я веду, то ли он… по необъятному залу, заполненному людьми в костюмах.

– Если честно, я думал, ты попытаешься меня убить, – шепчет Наруто, проскальзывая мимо вальсирующих пар. От его рук по запястьям ползет дрожь и смешивается с моей в тонкую трусливую вибрацию. Мне хочется выдрать руку, чтобы этого не чувствовать, но нет сил.

Вот он, герой. Герой, который по утрам, топая за хлебом, прячется от снайперов за машинами. Герой, ценой собственной жизни вытаскивающий ошалевших от страха людей из самых темных дыр.

Демон, с которым никто не в силах совладать.

Герой, от которого у меня мороз по коже.

– Попытаюсь. Будь уверен.

Сонная ярость сворачивается внутри беспомощными кольцами. Наконец, возвращаются слова и способность более-менее внятно выражать мысли.

– Ты предал меня. И себя. Всё, что мы создали. Ты должен был сказать мне, что собираешься делать. И взять с собой.

– Я не могу, Саске. Рядом с тобой я…

Наконец, затащив меня в какую-то подсобку, Наруто нервно стягивает капюшон с головы. Его волосы отросли и теперь напоминают патлы Перис Хилтон. На лице появился шрам – свежий, у виска. А тот, что под нижней губой, спрятался под слоем белесой кожи.

Узумаки молчит долго, так, что мы успеваем стянуться в пружину, готовую разжаться при любой возможности. Но мы оба слишком рады встрече, чтобы это допустить.

– Рядом с тобой я слаб. Я никому не смогу помочь.

Стоит нам на мгновение вспомнить, что это такое – растворяться в чужом дыхании, раздается первый выстрел. Я не успеваю сориентироваться, и Узумаки прижимает меня к стене. В зале звенят крики и посуда, паника вспыхивает, будто спичка в жарком костище.

– Они пришли сюда за тобой, – шепчет он, бережно заводя мои волосы за ухо. Касается щеки осторожно, поверхностно. Не увлечься бы, да? Мне это знакомо.

– А ты?

– Спасти.

– Там Итачи!

– Успокойся. Его уже вывели.

Сопротивление не помогает – хватка Наруто стальная, а решимость непоколебимая. И только теперь я, наконец, понимаю, зачем всё это было нужно.

Все дело в жизни. Пока мы живы, связь не разорвать. Пока мы живы, существуют и наши стены, наши двери, наши клетки.

Чувства.

Как бы я хотел его ненавидеть… ненавидеть так, чтобы сейчас выдрать руку и ударить со всей силы, со всего размаха. Так, чтобы брызнуло на стену, и в его глазах угас огонь чудовищной силы, который снова и снова выжигает мои внутренности, когда мы оказываемся поблизости.

Вытолкнув меня из двери черного входа, Наруто вдруг замирает – на лице удивление и непонимание.

Стреляют в спину. Я рывком подставляю руки, но в этом нет необходимости. Узумаки твердо стоит на ногах. Прежде чем скривиться от боли, он успевает вытащить из крепления под рукавом пушку и выстрелить в преследователя из-под локтя.

Молниеносно.

Вот оно что.

Я еще никогда не видел его таким. Для этого у меня нет названия. А как назвать того, кто жертвует всем, ради тех, кто даже не поймет, что произошло?

– Порядок. Бронежилет, – переводя дыхание, коротко сипит он.

Долгое, тягучее мгновение мы буравим друг друга взглядами. И я даже рад, что хоть это не изменилось – и мне, и ему всё так же хочется сорваться с цепи.

– Видимо, тебе не в первой получать пулю в спину.

Наруто нелепо хмыкает. Тут некто широкой ладонью смахивает с него слой человечности. Теплый небесный свет глаз фиксирует ледяная корка. Машина с визгом тормозит в шаге от нас и выпускает Хидана на волю.

– Внутри кто-то есть? – сухо интересуется он.

– Да. Проверь второй этаж, – командным, не терпящим пререканий тоном чеканит Узумаки. И мне открывается новая грань его личности.

Чудовищно страшная грань…

– Подберете меня у главного входа, – кидает он в спину своему подчиненному. Иначе не назвать.

Может быть, теперь получится возненавидеть?

Наруто поворачивается ко мне, и полумертвая надежда обрести почву под ногами рассыпается наивными блёсточками.

– Мне пора.

Моя машина подъезжает справа. Итачи, сжимая руль до побелевших костяшек, не смотрит в глаза – значит, уже в курсе событий.

– Хочешь сказать, что теперь ты просто свалишь?