Как будто мне позволили заглянуть не только в сердце, но и в душу, даже глубже, чем раньше.

Щеки Учихи горят, и острый блестящий взгляд кажется лихорадочным, немного даже напуганным. Сейчас он похож на ребенка, в один миг потерявшего все – ориентир, идеи, зрение и память.

Неужели подпускать к себе вплотную настолько страшно? И несмотря на то, что мы знаем друг друга так долго, это пугает его до дрожи?

– Больше ничего не осталось, – Саске как будто читает мои мысли и выдает именно то, что напрашивается само собой. – Совсем. Ты знаешь, как сильно я тебя люблю и как сильно ненавижу. Больше мне прятать нечего и незачем. Просто пойми, что спустившись сюда, ты не сможешь уйти бесследно. Я не шучу и никогда не шутил, когда говорил, что ты значишь для меня.

– Я не хотел…

Саске останавливает меня рукой.

– Дай договорить, потому что ты больше этого не услышишь.

Отложив несчастную мышь, киваю.

– Мы оба рискуем из-за нашей связи. Это какой-то проклятый замкнутый круг, из которого уже не вытащишь ни тебя, ни меня. Знаешь, почему я на самом деле вернулся сюда? Не потому, что сцена для меня – все, а потому, что есть ты, которому быть здесь жизненно необходимо. Тебе ведь нравится влипать в истории, нравится жить на краю, среди опасностей, нравится дышать, зная, что каждый вдох может быть последним? Тебе хочется управлять не только своей жизнью, но и чужими и, самое главное, тебе нужен такой, как я. Тот, кто будет сидеть внутри и шепотом напоминать о том, что такая жизнь – опасна. Напоминать, что с последним вдохом все исчезнет. Не будет у тебя больше этих твоих отвлекающих улыбок, не будет теней, не будет фокусов. Ты понимаешь? Не останется ничего. Я не прошу тебя перестать кидаться в водовороты, я прошу тебя иногда, хотя бы иногда думать головой. Наруто, твои чувства всегда ярче и понятнее мыслей. Ты не кричишь, но у меня такое ощущение, что сейчас меня раздавит прямо здесь. Поэтому я выскажу все, что хотел сказать, пока этого не случилось.

– Почему сейчас?

– Да потому, что ты внутри меня, вот почему, – Саске бегло машет рукой в сторону столов и рисунков, а я делаю несколько вдохов, чтобы напряжение отпустило.

Почему-то его слова сейчас как ножом по мозгам, не очень-то приятно, но и боли нет.

– Хватит. Я хочу сказать, что больше не собираюсь быть тихим голосом без формы. Хотел сюда все это время, теперь терпи. Придется выслушать, иначе я тебя убью к чертовой матери.

Он разводит руки в стороны и сглатывает.

– Я не позволю тебе делать все, что вздумается. Ты вообще понимаешь, что в человека стрелял? Что навредил и это теперь не исправить. Мне плевать, с кем ты это сделал, меня пугает то, что это делает с тобой. Ты меняешься. Уже сейчас я перестаю узнавать в тебе того человека, который когда-то смущенно «создавал» для Сакуры настоящую розу из бумажной. Ты становишься жестче, впрочем, это не так уж страшно, если бы я не чувствовал, что, обрастая скорлупой снаружи, ты становишься таким же непроницаемым внутри. Обманывай кого угодно, корчись как хочешь, но мои ощущения тебе не обмануть. Если так пойдет дальше, то ты не то, что перестанешь слышать мой голос, ты даже от себя откажешься, решив, что лучше решить проблему и умереть, чем бросить вызов и победить. Я лучше сам тебя убью, чем позволю этому случиться. Без шуток, Наруто.

И его огненный взгляд говорит, что да - без шуток.

– Верю.

– Ты привык ко мне, не так ли? Думаешь, что мои чувства к тебе сильнее всего остального? Думаешь, что сможешь и дальше держать меня в клетке? Так вот, не надейся. Не получится. Если ты собрался защищать нас обоих от Синтагмы, я займусь всем остальным, включая тебя. Поэтому, предупреждаю. Предупреждаю здесь и сейчас. Мы снова станем врагами, если ты посмеешь еще раз сделать подобную глупость у меня за спиной. Это… – Саске касается кончиками пальцев своего плеча, – всего лишь последствие. То, что сделал ты – причина. Понимаешь разницу?

Медленно смахнув с лица челку, снова киваю. Он прав.

– Если Данзо хотел спровоцировать нас, то ты подтвердил его теории. Сейчас он не станет давить, о нет, ты больше не послушная кнопка, ты – живая единица. Человек, которого можно направить в нужную сторону. И если ты закроешься от меня, то пойдешь по дорожке, которую для тебя топчут. Еще раз повторюсь. Я. Тебе. Не. Позволю.

– Почему ты думаешь, что я изменился? Не хочешь признавать, что я с самого начала был таким? То, что ты называешь моей темной стороной, всегда существовало. Это не другой я, это я и есть. С самого начала. С моим демоном можно договориться, но суть не меняется. Я хочу, всегда хотел быть лучше, выше этого. Я взялся за птичьи перья и левитацию только ради улыбок. Но перед тем, как это произошло, мне пришлось смыть кровь со своих рук. И пусть после нашей первой встречи я смог поверить в то, что могу быть лучше, прошлого не изменишь. Ты не такой, Саске, внутри ты…

Перевожу взгляд на висящие рядом картины.

– Добрый. Ты замечательный. Ты искренне любил брата, и я уверен, обожал своих родителей. Это твое внешнее зло – всего лишь Маскарад, театр и великолепная постановка. Занося кулак, ты просто защищаешься и никогда не преследуешь цель причинить боль. Сначала ты защищал себя, а потом – меня. В тебе нет ничего уродливого, как бы ты не пытался убедить в этом весь мир. Я знаю. Именно поэтому я готов быть кем угодно ради тебя. Хоть самим Дьяволом, Саске. Я все отдам за одну твою улыбку. Ты можешь злиться, можешь прямо сейчас нести свой нож или вообще закрыть меня тут. Можешь избить, если полегчает. Я готов поддаваться тебе во всем, начиная с секса и заканчивая жизнью.

Несколько минут мы молчим, просто внимательно разглядывая друг друга. Его взгляд смягчается, и выражение лица становится прежним.

– Сейчас я оставлю тебя здесь. Когда выйдешь, скажешь, кто мы теперь друг для друга. Хочу услышать новую версию, потому что это уже не семейные отношения.

Всё. Он разворачивается и молча уходит, безнадежно погрузившись в свои мысли. Как только шаги затихают, я несмело придвигаю стул к компьютеру и сажусь, пытаясь обуздать ураган чувств в груди. Ну и разговорчик получился – ничего не скажешь. Наверное, самый честный за все четыре года.

С одной стороны эта забота даже приятна. С другой – ужасна. И пугает. Только вот выбора нет, остается слушать и терпеть.

На самом деле меня интересует только одна папка из всей учиховской коллекции. Последняя. Так как сам я практически ничего не помню, хотелось бы знать, что произошло тем вечером. Мои мысли мечутся бешеными искрами, а запись открывается словно нехотя, подтормаживает. Затем на экране появляется четыре изображения, по количеству камер.

От воспоминаний по телу ползут пугливые мурашки.

Первые несколько часов приходиться промотать, там ничего интересного. Останавливаю запись как раз в тот момент, когда Дейдара толкает меня на постель. Странное ощущение – смотреть и видеть, что происходило, но не помнить и половины. В упор не помню, как пытался его оттолкнуть, не помню, как Дейдара дергал меня за волосы. Внутренности словно покрываются ледяной коркой, но и удалить видео, не посмотрев, я не могу. То ли мазохизм опять проснулся, то ли желание освежить всё в памяти и вспомнить, за что я ненавижу таких людей.

Сложно представить, каково было Саске. Если бы всё было наоборот, я – за экраном, а Учиха – в чьих-то руках, мне бы уже тогда сорвало резьбу. Первым делом я пошел бы не спасать Саске, а убивать Дейдару, чтобы такого больше никогда не повторилось. Вот она, простая и понятная разница между нами. От понимания, что моя черная ярость когда-нибудь может коснуться Учихи, становится так страшно и больно, что я едва сдерживаю порыв куда-нибудь сбежать. Идиот. Господи, какой же идиот…

Послушно досмотрев до конца, одним движением выделяю все папки на столе и удаляю. А затем чищу корзину.

Чтобы как-то отвлечься от невеселых мыслей, далее лезу в тайник Саске. Здесь не так уж много вещей – в маленьком шкафу педантично собрана всякая мелочь, добытая из наших давних стычек. Скрепки, какие-то фигулины, мелочевка и даже одна засохшая красная розочка. И как он умудрился ее стащить?