По необъяснимым причинам меня вновь контузило. Я пытался думать о том, что вычитал, и о тех вещах, в которых хотел разобраться, но Данька всегда мешал моим попыткам думать. Всегда и везде.

Так он и сказал, после похода за резинкой и смазкой:

— Ты слишком много думаешь.

Когда он накинулся на моё тело с новыми силами, я понял что в чертовом догги было не так — полное отсутствие возможности что-то контролировать. Я был под ним, в его власти, полностью «снизу» и это… могло не на шутку потрепать нервы, если бы рядом оказался кто-то другой.

Представить себе такое было трудно, но я почему-то попробовал — допустим, не он. Допустим, я в самом деле трахаюсь с парнями по выходным чисто ради удовольствия.

Что если это не Данька раздевает так, что каждое движение превращается в замысловатую веселую прелюдию? Не он уделяет внимание моим чувствам с таким пристальным вниманием, что низменно грубый и по умолчанию полный унижения процесс превращается в нежный ритуал? Не он рядом — и всё…

Это невозможно.

У меня помутилось в голове, так что все попытки донести Мысль просто провалились. А Данька, почуяв перемену в поведении, насторожился.

— Неприятно?

Я усилием разогнал туманное облако в голове. Новиков прижимался ко мне сзади — бедрами к бедрам, плотно, горячо, прикасался жадно, гладил бережно, но оборотень-хуячо потихоньку брал верх. Это значило, что мне скоро будет хана и хана будет сногсшибательная.

— Всё хорошо… — ответил я одновременно себе и ему. — Просто немного непривычно.

— И очень по-гейски, — добавил он со смешком, зарываясь в мои волосы и медленно выдыхая. Сегодня он был какой-то очень уж ласковый, то ли пытаясь меня задобрить, то ли по настроению — мягкий.

— Куда уж дальше… — шепнул я.

И да. Как-то так вышло, что я всё ещё сходил с ума по его рукам.

Это был глупый щенячий восторг, иначе не назовешь. Чем дальше — тем глупее и щенячее, но черт, они у него были какие-то слишком бесподобные, чтобы воспринимать как данность.

И пока я разглядывал его ладонь, лежащую рядом с моим лицом, другая рука пробралась под бельё. Я бы дёрнулся куда-нибудь от неожиданности, но стол полностью исключал такую возможность.

Даня притих, разглядывая мою живописно напряжённую спину. А потом я почувствовал тонкое прикосновение его волос к лопаткам и короткий жгучий поцелуй в основание шеи.

И всё-таки привыкнуть к этому не получалось. К уязвимой открытости, к доверительному оттенку разминки и, само собой, к боли. Я пережидал её, прижавшись щекой к морде одного из жирафов, пытаясь руководствоваться новой информацией. Главным пунктом в десятке статей было отсутствие страха. И я всё ещё не мог разобраться, где заканчивается волнение и начинается тревога моего уязвлённого мужского самолюбия.

— Больно? — спросил Данька.

— Любимый вопрос в фанфиках, — буркнул я, медленно выдыхая. — Конечно больно, бля.

— Прости, — его усмешку я почувствовал кожей. — Я спросил, потому что ты задержал дыхание.

— Перестань ты, — я мигом покрылся испариной и новым слоем алой краски от таких слов. — Я тут вообще-то… м-м… блин, собрался стать качественным геем.

Новиков тихо рассмеялся, но в смехе зашуршали тяжелые предпиздецовые нотки. Крыша плыла. Так что я его поторопил.

Данька возился с презервативом довольно долго. Я успел немного успокоиться и освежить память. Всё-таки собирался дойти до конца.

Приятная жаркая волна обдала тело, когда Данька надавил. И снова внутренности потянуло ноющей неприятной болью. Я приподнялся на локтях, слегка подставляясь. Тут-то от мягкой текучести Новикова предсказуемо не осталось и следа.

Видимо, именно это гаду виделось в фантазии — как я прогибаюсь под ним. Такое маленькое обстоятельство резко поменяло дело, и первый толчок «на пол шишкаря» получился грубый. Я схватил Даньку за запястье, чуть придержав. Он понял и замер.

До меня донеслось сдавленное «чёрт».

В какой-то момент показалось, что в вены набился цемент — настолько всё было неподъемное и недвижимое. Но потом я очухался, аккуратно двинулся назад, расслабляясь и вынуждая себя перебороть странные ощущения.

— Что ты… — хрипло выдохнул Данька. — Костя… не торопись.

В прошлый раз я не смог. Мысль о том, что я какой-то не-до-конца бесила, почти давила на нервы.

Выдох получился по-змеиному шипящий и это меня слегка рассмешило. Было больно и внутри давило, но в целом, я мог это перебороть.

— Стой, — Данька приостановил меня рукой. — Всё нормально?

— Угу.

— Ты весь взмок.

Мы замерли так — напряжённые до последней мышцы, стянутые в общее. А потом я выпрямился и коротко прижался бедрами к его бедрам.

Данька подхватил меня под живот. Дыхание у него сбилось напрочь. Я справился, и это ощущение вызвало в моём теле новый обвал удовольствия. Понятия не имею, что я в этом находил. Наверное, хотелось, чтобы мы могли больше не сдерживаться.

На спину посыпались поцелуи-укусы. Потом Данька запрокинул мою голову назад, теряясь, и я почувствовал, что разум его покинул. Глубокий толчок, затяжной и размашистый, выбил из меня самый развратный стон на свете.

Даня тянул за волосы, с усилием прижимал к себе, вынуждал изгибаться до болезненной судороги в спине. Ещё никогда я не чувствовал себя таким свободным и тупоголовым. Животным. Кем-то, способным отдаваться на полную катушку, руководствуясь только инстинктами и желанием. Уже через пару-тройку минут таких танцев у меня болело абсолютно всё, кажется, даже волосяные луковицы на голове — настолько выматывающим оказалось это мероприятие.

Но чувство — чувство было всепоглощающим и мощным, стоящим всего. Я даже подмахивал, что в моём понимании траха было что-то из ряда вон, но… в тот момент никаких ограничений просто не существовало.

Кончил я Дане в руку и даже осознать не успел, когда он умудрился почувствовать приближающийся оргазм и одарить меня лаской. Но дыхалки не хватало даже на обеспечение организма кислородом, поэтому спрашивать «как» я не стал.

Моё естество стянуло в пламенный ком кайфа, а затем перемололо в какую-то розовую единорожью пыль. Иначе я просто не понимаю причин своего отупело-счастливого состояния.

После того, как кончил Данька, я разлёгся на жирафах. Они всё плыли по своей солнечной Африке, а я плыл с ними, под мокрой разгорячённой грудью, спиной чувствуя лихорадочные удары любимого сердца.

— Твою… мать… Костя… — выдавил Данька спустя пятиминутную вечность. Кое-как отлепился. Зашумел кран, зазвенела вода. Я всё ещё полулежал полустоял, прибалдевший, с саднящей задницей на виду.

— Извращенец, — наконец, мурлыкнул я. Данька занялся приведением нас всех в порядок — себя, меня и жирафов. — Кухня… осквернена. Я не смогу… больше есть на этом столе.

— Помолчи, а, — фыркнул Новиков, натянув на меня штаны и собрав в кучу с намерением утащить тело-улику в ванную.

Он был совершенно очаровательный. Лохматая шевелюра приобрела веерообразную форму, смуглая кожа покрылась влажной солоноватой плёнкой. Оживший богинь из камасутры, как он есть.

Вдоволь налюбовавшись этим, по прибытию в ванную я торжественно объявил:

— Я такой гей.

— Ага. Качественный.

Возникла пауза. Приятная, глубокая пауза, немного устаканившая наши чувства.

— Твоя фантазия сбылась? — слабо бормотал я, пока Даня настраивал температуру воды и натирал меня гелем для душа.

Нос у Новикова покраснел. Я был этим фактом чрезвычайно доволен и потому веселился от души.

— Лучше, — прошептал он. — Если бы мне однажды пришлось представить тебя страстным, я бы представил что-то намного скромнее. Ты, блин… говорят же — в тихом омуте…

— Мой омут не такой уж и тихий.

— Зачем тебе понадобилось… весь? Я же говорил, что не обязательно так… прямо… да, бля.

Даня дернул душевую шторку, как будто она была виновата в том, что он не может подобрать слов.

— Весь твой член? — подкинул дровишек я.

Меня обдали взглядом, полным смешанных чувств. Однако приязнь, притом откровенная испанская мачо-приязнь, перевешивала всё.