Всё ещё работающей частью разума я понимал, что в пойле было что-то похожее, наркотик из тех, которыми опаивают дурочек на дискотеках, чтобы беспрепятственно затащить в постель или упереть из-под напудренного носа новенький айфон.

Ещё я знал, что меня притащили в заброшенное помещение — в нос ударил запах размокшей известки, и на ум пришла семьсот пятнадцатая. Притащили и сбросили мертвым грузом на скрипучий прогнивший стол.

Сознание прояснилось. Я начал улавливать смысл в диалоге этих двоих, хотя всё так же совершенно не мог сопротивляться.

— С чего начать-то?

— Дарик сказал, надо позорное видео. Чтоб его было чем подстегнуть.

— Он видел наши лица?

— Да пофиг, завтра нихуя не вспомнит. Нитро — забористая вещь. Сколько подсыпал — мимо проходят в коридорах и не узнают.

— Как же бесит смазливая рожа…

Я почувствовал приливчик сил. Слабый, скромный, буквально кот наплакал — но всё-таки. Ещё в тот раз удалось узнать, что мой организм неплохо справляется с колёсами и очень скоро средней дозы будет маловато.

Весь ресурс приливчика я растратил на почти бессмысленный рывок из-под прижимающей к столу ладони. Результата не добился, но был горд и доволен — не совсем сопля…

— Гляди, ещё и вертится, падла. Ему мало, что ли?

— Так плесни ещё, хули.

Я протестующе замычал. Голосовые связки, как и остальные мышцы, контролю не поддавались. Подумал вдруг — хорошо, что эта дрянь глушит почти все эмоции. Хоть ничего не почувствую.

— Я слышал, он педик, — едко бросил тот, что стоял рядом, и оказалось, что я поторопился с выводами. Тело бросило в ледяной пот, подмороженное химией сердце тяжело ухнуло в груди. — Как мы с педиками поступаем?

— Чистим мозги? — гаркнул тот, что давил мне на грудную клетку. Боль пришла не сразу — очень медленно, заторможено обдала живот тупой волной, затем потянула шею и вспыхнула где-то на уровне ключиц. Я не понимал, что со мной делают — избивают или режут, потому что явно ощущал только одно, что мне край как херово.

Внезапно в какофонию смешков и матов ворвался третий, ровный голос:

— Что это у нас тут происходит?

Движение прекратилось. Я даже повернул голову, но ничего не увидел — только фиолетовые силуэты и какую-то сказочную размазню, словно через запотевшее цветное стекло.

Руки исчезли. Боль тоже. Приглушенные голоса отдалились, и больше мне не удалось разобрать ни слова.

А затем — громко, оглушающе громко грохнула дверь.

— Эй, Тесаков, ты живой? Блевануть хочешь?

Я отрицательно качнул головой, бессмысленно ища под собой опору.

— Что с тобой?

— Мнэ-э-э-э… — с каким-то адским усилием издал я.

— Встать сможешь? Бля, откуда кровь…

Я снова воспользовался головой, чтобы донести своё несогласие.

— Пиздец, — весьма точно охарактеризовал незнакомый голос. Обессилев, я ткнулся лицом куда-то в грудь спасителя и понял, что рук всё-таки не чувствую.

А потом мир схлопнулся.

И всё пропало.

Утро следующего дня нельзя внести в список самых мягких пробуждений в моей жизни.

Во-первых, я был черт знает где.

Серьезно. Черт. Знает. Где.

Белый гладкий потолок, безумная, увешанная плакатами комната, изуродованная наклейками мебель — всё вокруг было незнакомое и странное. Во-вторых, незнакомым было и моё тело, отключенное от нервных центров и, кажется, вывернутое наизнанку три-четыре раза.

— О, проснулся, спящий красавец.

Я вздрогнул и повернулся к двери.

В проходе стоял Никита — в белой майке, засунув руки в карманы спортивных штанов, неизменно обвешанный металлом, как всегда ехидный, но какой-то домашний и сонный. Не сказать, что я испытал особое облегчение, но страх, сжимавший сердце ледяной рукой, почему-то отступил.

— Где я?

— На моей съемной, — ответил тот. — Прости, пятнышко. Кто ж знал, что Соломонов такой ушлепок. Раз такое дело, придется из-за тебя пары прогулять.

— Что вообще случилось…

— Тебя опоили GHB и слегка покромсали, — Никита ткнул пальцем себе под ключицу. Я медленно опустил взгляд и обнаружил на себе штук пять пластырей и пропитанную кровью марлю. — Они сами были угашенные, так что это ещё цветочки и дело могло закончиться очень печальными ягодками.

— Как ты узнал?

— Увидел, что соломоновы подлизы пасутся возле профкома, решил перепроверить. Не зря.

— Выходит, ты сперва меня подставил, а теперь спас… — я потер лицо ладонями. — Бля, мне хана.

— Звонила твоя мама, — Никита покрутил перед носом моим телефоном, от чего я почти соскочил с кровати, но очень скоро понял, что своим ногам не хозяин и осел на краю койки враскорячку. — Я сказал ей, что ты налакался и переночуешь у одногруппника.

— Отличная, блин, отмазка…

Мозг тем временем потихоньку разгонялся. Ярко представились картины кары несчастного меня — мать почему-то виделась богиней войны, обрушивающей свой заточенный до остроты бритвы меч.

А потом Никита улыбнулся так, что мыслительный процесс снова застопорился и, кажется, вместе с ним остановилась вся жизнедеятельность моего организма.

— Ещё звонил твой личный охранник. Раз пятнадцать. Меня его звонки достали, пришлось ответить, уж извини.

— Что ты ему сказал? — поинтересовался я.

— Только правду, — Никита явно веселился, наслаждаясь своим остроумием и ситуацией в целом. — Что ты не можешь говорить, так как находишься в полной отключке. Он хотел тебя забрать, но я сказал, что не хочу говорить ему свой адрес. А то мало ли. Тогда мальчик-перчик пообещал меня убить. Но это, впрочем, не впервой.

— Мне хана, — повторил я, сваливаясь назад на подушку. В один миг меня перестало смущать всё — то, что я нахожусь на квартире у левого пацана, от которого одна головная боль, то, что я полуголый, то, что на груди ноет свежая рана, а мышцы кажутся чужими…

— Знаешь, что самое интересное? — решил добить Никита. — При всём при этом новые друзья не знали даже моего имени. Ты ничего не рассказал. Почему?

Отвечать не хотелось, но хуже быть не могло. Просто некуда.

— Я не доносчик. И не собирался доказывать, что действительно как-то с тобой связан. Хотя кого это теперь волнует… боже, ведь пообещал!

— Что пообещал?

— Что больше не свяжусь с тобой.

— А вот сейчас почти обидно было, — Никита прошлепал к рабочему столу и уселся на скрипучий стул.

Я застонал, запрокинув голову. Что может себе надумать Даня — страшно представить. Мало того, что с моего телефона ответил блядский Никита, так ещё и я ему не помешал, значит, действительно был не в себе. Причин, по которым это случилось, может быть дохрена.

Я должен был ему позвонить. Сейчас же. Никита, судя по всему, по полубезумному взгляду понял, о чём я думаю. Немного повертев телефон в ладони, кинул его поближе к моей руке.

— Удачи.

— Может, выйдешь?

— Это мой дом. Что скажешь ему?

— Что вляпался…

— И?

Кое-как удержав смартфон в ослабшей руке, я пустым взглядом уставился в экран и положил палец на сенсор вызова.

Рассказать Дане, что за приключение со мной стряслось — верный путь затянуть его в эту небезопасную историю ещё сильнее. И, учитывая характер Новикова, вряд ли всё закончится миром и одуванчиками.

Я прижал телефон к уху и, кажется, перестал дышать. Медленные гудки рвали меня на части, а звонкий «тык», означающий, что абонент сбросил вызов — ударил под дых.

— Ну-ну, подожди убиваться, — прокомментировал Никита. Я отложил телефон, не в силах повторить вызов.

— Я у тебя в долгу? — тихо спросил, глядя куда-то сквозь молекулы воздуха в потусторонний мир.

— Нет. Я тоже виноват в сложившейся ситуации, так что никакого долга. Лишь об одном попрошу — расскажи своему дружку правду. Иначе это придется сделать мне.

— Зачем тебе это?

— Разрушать пары не в моих интересах, да и не хочется быть крайним и наживать себе нового врага, поверь, их и так предостаточно. Со своей стороны пообещаю, что больше Володар тебя не тронет. И все виноватые получат по заслугам.