Их туповатость меня вообще больше не забавляет. Каждый день мне попадаются на глаза пистолеты, которые они бросают в доме куда ни попадя.

Делегацию сопровождает отряд солдат. Похоже, они вообще не намерены задерживаться в Коларах. И Герберу я не верю, когда он бахвалится своими дуэлями. Впрочем, откуда мне знать. Господи, что я делаю с этими подозрительными личностями? Да ладно, что за глупости… Что делаю? Путешествую… В Царьград. К месту великой встречи, после которой уже ничего не будет как прежде…

– Эти бабы все готовы скупить. С рассвета прячутся в засаде, – заявила с порога гостиной Вера, только что вернувшаяся из похода за стратегически важными продуктами. И, правда, ее добыча в полупрозрачной пластиковой сумке была совсем скромной – бутылка растительного масла и пакет сахара. – Ты еще не ушел?

Мики почувствовал себя так, словно его поймали на месте преступления. Осмотревшись, он сразу понял, что жена не спрашивает его, отправился ли он в Царьград. Нарочито спокойно и чинно он отложил старый желтовато-серый лист бумаги. И напряженно попытался вспомнить, куда именно ему надо было идти.

– Думаешь, уже пора?

– А то нет… Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени? – отозвалась Вера из кухни.

Мики посмотрел на настольные часы на комоде. Без трех минут час.

– Без трех минут час, – крикнул он в сторону двери.

– Ну, и чего ты ждешь? Ты опоздал, голубчик, – Вера снова появилась на пороге, уже без сумки.

– Куда я опоздал? – неуверенно переспросил Мики, продолжая глядеть на часы.

– На похороны! Что с тобой, Михаило?

«Похороны, похороны», – повторял отец Михаило про себя, пытаясь разгадать шифр.

– Ах да, похороны. Драги Джавол. Новое кладбище, отец Райя… – священник и дальше пытался говорить так, будто держит ситуацию под контролем.

– Райя должен зайти за мной. Только натяну рясу…

– Это новый уговор? Все равно вы опаздываете.

Мики вскочил с софы и засуетился, не зная, что делать в первую очередь.

– Что ты имеешь в виду под «новым уговором»?

– Вчера я слышала, как ты ему сказал, что ты зайдешь за ним. Ау-у-у, голубчик…

Только сейчас Мики вспомнил, что пока он читал, несколько раз звонил телефон. Должно быть, это Райя ему названивал.

Вера обвела взглядом открытую коробку и бумаги на столе.

– Что там?

Мики, бегая по комнате, укладывал в сумку вещи, которые должен был взять с собой. Черная епитрахиль, требник, крест и базилик. «Чего только там нет, я еще изучаю», – бросил он Вере и вылетел в прихожую обуться. Облачаясь перед зеркалом в рясу, Мики вспомнил, что не убрал ценные бумаги, и влетел в комнату. Он застал Веру склонившейся над столом и пытающейся прочитать, что написано на последнем оставленном им листе. Ценные бумаги были разбросаны по всему столу. Мики положил на коробку крышку.

– Слушай, я должен запереть комнату. Чтобы дети что-нибудь не… Сейчас не до объяснений.

Вера оторопело посмотрела на него.

– Позвони из прихожей Райе и скажи ему, что я иду. Прошу тебя.

– Не переживай! Я все это соберу, – проговорила Вера спокойно, но на ее лице читалась обида.

– Верочка, я объясню тебе все, когда вернусь. – Мики почти что вытолкал жену из комнаты. Запер дверь и бросил ключ в глубокий карман рясы, из которого ничто не может выпасть. Он не посмел посмотреть на Веру, а лишь без слов выбежал на улицу.

Попадья осталась в прихожей, совершенно ошеломленная.

Есть в сказках сюжет, когда таинственный жених оставляет принцессе ключи от дворца и говорит ей, что она может все осмотреть, но только не смеет отворять двенадцатую или тринадцатую дверь. Для женской натуры это невыносимо и обидно. И великий соблазн, которому женщины обычно поддаются. А если заперта одна из дверей в трехкомнатной квартире, а муж к тому же еще забрал ключ, нетрудно догадаться, что женщину – хоть принцессу, хоть обычную смертную – обуревает настоящая буря убийственного гнева.

Вера сначала решила спуститься в подвал и взять топор, да и рассечь дверь на кусочки. Но страх перед крысами оказался сильнее желания мести. Несколько раз попадья дернула за ручку двери, только подогревая свой гнев, а потом пнула глубокие зимние ботинки Мики и побрела на кухню.

От самого венчания они с Мики не имели никаких тайн друг от друга. Разговаривали обо всем. Мики ей иногда пересказывал даже отдельные подробности исповедей, которые ему доводилось выслушивать. Вера не была болтушкой, и Мики знал: все, что он ей ни скажет, останется при ней. Правда, он никогда не говорил ей, о ком идет речь. Как хороший священник, он умел хранить Святую тайну исповеди. Обо всем остальном они всегда разговаривали без оговорок.

«Что такого может быть в старой коробке из-под рубашки, чтобы он так себя вел? Совсем рехнулся. Еще тогда, когда как-то вечером он без причины разбушевался, я поняла: что-то не так. Может, не дай Бог, он завел любовницу?» – размышляла, отщипывая хлеб и пережевывая маленькие кусочки, попадья.

Со двора, среди детского гама, послышался вой Анджелии и настойчивый зов мамы.

– Что там у вас опять, дети? Не можете и на пять минут меня оставить в покое? – высунув голову из окна, заорала Вера, стараясь перекричать рев Анджелии. Детей во дворе было больше, чем обычно. Школьный приятель Божи, мальчишка из дома напротив, сын соседа Чомбе, и еще какие-то девочки старше по возрасту.

Мало всей этой детской ватаги, так там еще была одна небольшая овца, привязанная к шесту там, где вытрясают ковры. Сосед-таксист с первого этажа вознамерился принести ее в жертву святому Георгию в один из дней. И овца блеяла так, будто и она участвовала в детской ссоре. Кроме заплаканной Анджелии, которая при виде матери заверещала что-то в сторону окна, никто больше не оглянулся на крик попадьи. Божа сцепился с соседским сыном, а остальные толкались и кричали друг на друга.

– Божа! – крикнула Вера как могла громче.

– Он хулил Господа! – воскликнул Божа и снова набросился на вероотступника.

– Хватит! Божа, отпусти мальчика! – рявкнула Вера, но без успеха. Драка грозила закончиться разбитыми головами, а в городских дворах нынче сплошной бетон.

Вера еще раз крикнула, а потом, обув растоптанные старые тапочки без шнурков, быстро спустилась во двор.

Чомбе до утра не сомкнул глаз. Еще до того, как проснулась Милка, он надел парадный костюм и в ожидании завтрака сел с транзистором за стол на кухне. Всецело поглощенный разработкой планов, он не заметил, когда Милка и дети встали, и не расслышал переданные по транзистору вести о графитных бомбах.

Пока Милка резала сыр и помидоры, Чомбе нервно барабанил пальцами по столу. Это был явный знак, чтобы к нему никто не обращался. Дети скрылись в своей комнате, а Милка молча накормила мужа и побежала собирать белье для стирки.

Позавтракав, Чомбе аккуратно, стараясь не запятнать свой серый парадный костюм, умыл рот, причесался перед зеркалом и, ни слова не сказав, как будто за что-то рассердился на домочадцев, вышел на улицу.

На улице он встретил попадью. Чомбе не хотел допустить, чтобы она догадалась, куда и зачем он идет, и потому любезно ее поприветствовал. Попадья, по мнению Чомбе, была определенно лучшей женщиной в округе. Вот и на этот раз он не смог побороть желания оглянуться на Веру, когда та входила в дом.

«Ух… какова! Как Великая Сербия!» – заскрежетал зубами Чомбе и похотливо смерил взглядом зад попадьи, когда та нагнулась, чтобы толкнуть дверь.

«Поп вовсе не наивен. Не будь он шпионом, не имел бы такой женщины… – размышлял Чомбе, направляясь к автобусной остановке. – Только долго это не продлится. Нет!»

Чомбе сел в автобус, с гордостью показав свое инвалидное удостоверение, и поехал до центрального офиса партии.

Он решил обратиться к самым верхам. Дело было настолько важное, что не имело смысла ставить его под угрозу хождением по нижним инстанциям. Чомбе никогда не общался ни с кем из партийных верхов, но он ни на минуту не засомневался, что с такой горячей новостью он легко пробьется наверх. Сам председатель партии несколько раз упоминал о существовании тайного оружия Теслы, способного решить исход войны, хотя ему, конечно, было неизвестно, где находится его формула.