Мики аккуратно перевернул лист. Стараясь не повредить старые бумаги, он положил их лицевой стороной вверх. Слегка замедленно, как и пристало человеку, не спавшему всю ночь, священник взял бумаги из Гроцки и положил их рядом. Затем извлек дощечку и положил ее рядом с бумагами из Гроцки, и, наконец, не роясь в коробке, достал все остальные документы. Грубоватый, толстый, серовато-желтоватый лист, исписанный, как значилось в заголовке, в Коларах в 1737 г. Низко нагнувшись над получившейся экспозицией документов, Мики внимательно сравнивал почерк, ощупывал бумаги, выпрямлялся, чтобы посмотреть на них на расстоянии, при слабом свете свечи, снова нагибался. Не зная, какую бы еще процедуру экспертизы применить, он подносил бумаги к лицу и глубоко вдыхал воздух носом, как будто хотел засосать буквы прямо в свой мозг. Запах у всех стопок был одинаковый, немного затхлый. Одинаковыми были и язык, и необычное правописание. Но что удивительнее всего – похоже, что одинаковым был и почерк на всех документах, за исключением дощечки, на которой были высечены только большие печатные буквы.

Этот почерк не был каким-то особенным. Не красивый и не четко выписанный, без каллиграфических украшений и – вовсе не старинный. В нюансах он отличался в различных документах, и, тем не менее, неодолимо напрашивался вывод, что писал их все один и тот же человек. Определенно, это не почерк Дорогого Дьявола. Манера письма покойного соседа Мики была намного острей и нервозней.

Этот почерк был довольно обычным; где-то даже походил на почерк самого священника.

«Да, он, и правда, походит на мой почерк», – подумал Мики, и почему-то у него сразу похолодело сердце. В последнее время отец Михаило практически вообще не писал рукой. Все объявления в церкви он печатал на старой раздолбанной печатной машинке «Оливетти», а дома он давно уже пользовался компьютером в детской комнате. От руки он писал на листочках бумаги лишь какие-нибудь короткие записки. Большими печатными буквами, искривленными в спешке: имя усопшего, имя ребенка, которого хотели крестить, имя кума, имена тех, кто решил венчаться, оговоренное время отправления обряда и т. п.

Мики встал, подошел к комоду и взял чистый лист бумаги и авторучку.

Сложил лист бумаги, подложил на столик старую, частично порванную детскую книжку с картинками под названием «Приключения Шврчины» и в мерцающем свете медленно и почти что торжественно написал письменными буквами:

«Я – священник Михаило…»

«Господи, прости меня, грешного, это походит на начало завещания», – вздрогнул Мики и тут же отложил ручку.

Половинка белой свечи уже заканчивалась, а длинный фитиль потрескивал, завиваясь и выбрасывая то в одну сторону, то в другую слишком высокое пламя. По этой причине Мики опять поднялся и поискал в полумраке ножницы.

Подрезав фитиль, он снова сел за столик и, наконец, решился сравнить свой почерк с почерком на документах.

Почерки оказались очень и очень похожи.

«И все же они не одинаковые!» – громко заключил Мики и с облегчением отбросил записку.

Священник вздрогнул, поскольку не имел обычая разговаривать сам с собою. Вдобавок ему еще показалось, будто голос донесся из темного угла, за комодом. Из большой вазы в стиле Минской династии, в которой годами стояли сухие веточки вербы; но однажды они загнили и оказались в мусорной куче.

Внезапно Мики почувствовал себя совсем маленьким и одиноким. Огромные пузыри тишины вырывались из угла комнаты и наваливались на него, неслышно лопались, уступая место новым. Мики затошнило. Может, разбудить Веру? Но что ей сказать? То, что он прочитал, было ему известно и так. Только вот откуда?

Ощутив, как сильно забилось сердце, Мики схватил коробку и быстро перелистал остальные документы. Тысяча шестьсот какого-то – тот же почерк. Тысяча семьсот какого-то – тот же почерк. Тысяча девятьсот какого-то – тот же почерк… Везде один почерк!

Мики отложил коробку и снова схватил написанную им записку. А потом, почти обиженно, бросил ее на стол и бросился к телефону.

Но кому позвонить? Как лунатик, Мики раскрыл старую телефонную книгу с выпадавшими страницами. Отрешенно он пролистывал их, пока не наткнулся на номер Чеды и Звезданы. Чеда! Чеда поймет!

Мики набрал его номер. К телефону долго никто не подходил. Священник спохватился, что Чеда, скорее всего, спал. На улице уже занимался рассвет. Но в тот самый момент, когда Мики решил положить трубку, он услышал обезумевший голос Чеды.

– Да. Кто это?

– Чеда, это Михаило. Извини, что звоню в такую пору.

– Что случилось? – Чеда был в полной панике.

– Извини, я действительно должен был…

– Что ты наделал? – Паника Чеды стремительно нарастала.

– Ничего… Ничего страшного. Только… В общем, я открыл одну коробку.

– Коробку?.. Какую коробку?

– Ну, ту коробку, которую мне дал сосед Драги. Покойный… Он сказал мне, что в ней хранятся очень ценные бумаги, а я было подумал, что старик болтает глупости. Он взял с меня обещание, что я отнесу ее в церковь, а я совершенно позабыл об этом!

– А-а… А сколько сейчас времени? – По голосу Чеды можно было предположить, что он немного перебрал.

– Не знаю. Поздно… То есть рано… Извини, пожалуйста. Я должен был с кем-то поделиться. Вера спит.

– Ты совсем умом тронулся! Неужели нельзя было подождать до утра!.. У меня не работает лампа…

– Похоже, попали в электростанцию. Света нет во всем городе.

Чеда выругался.

– Ладно… Ну и? Что ты мне должен сказать посреди ночи?

– Я открыл коробку. Не знаю, как и сказать. Это действительно ценность. И не только ценность, но и… Чудо. Объяснить его нельзя.

Чеда глубоко вздохнул.

– А ты попробуй, Мики. Я на тебя надеюсь.

– Ну, в общем… Это записи, своего рода дневник или путевые заметки, что ли.

– И?

– Они все написаны одинаковым почерком.

– Да?.. – Выражением своего голоса Чеда напомнил Мики терпеливого отца, разговаривающего со своим недужным ребенком.

– Ты не понимаешь… Не понимаешь, о чем идет речь! Он путешествует во времени!

На том конце провода ничего не происходило.

– Ты меня слышишь?.. Чеда?

Чеда опять тяжело вздохнул.

– Я тебя слышу. Кто путешествует во времени?

– Не знаю. Я уверен только в одном: он путешествует во времени! Ты понимаешь, что это значит?

Еще один глубокий вздох на другом конце.

– А может, оставим этот разговор до завтра? Ты мне спокойно все расскажешь. А то меня сейчас клонит в сон. Да и тебе не мешало бы отдохнуть.

– Я не сошел с ума, божий человек! Ты вообще не понимаешь, о чем я тебе говорю!

– Признаю. Не понимаю.

– Это неоценимо! Как власть над временем!

Чеда опять немного помолчал:

– Намекаешь на какое-нибудь тайное оружие, как у Теслы?

Из-за иронии Чеды Мики разнервничался. Тайное оружие Теслы было той темой, что в годы кризиса в Сербии появлялась лишь в желтой прессе.

– Да, тайное оружие Теслы! И оно у меня здесь, в квартире. В старой коробке из-под рубашки! Загребской фирмы по пошиву одежды. И я не знаю, что с этим делать. И потому звоню другу, чтобы посоветоваться, а он… стебется!

Отец Михаило никогда не ругался, и это в общем-то обычное новое сербское слово прозвучало и для него, и для его друга весьма драматично. Оба задумались. Первым пришел в себя Чеда:

– Хорошо. Поутру сразу приду к тебе, и мы вместе посмотрим. Ладно?

И Мики немножко успокоился.

– Не знаю, уместно ли здесь. Я не знаю, стоит ли держать это дома. Я боюсь за детей! Понимаю, что это звучит параноидально, но Драги мне сказал, что из-за этого станет мишенью. И вчера вечером его действительно убили! В больнице. Ты слышал?

– Что? И он там пострадал?

Мики уже с превеликим трудом контролировал свои сумбурные мысли.

– Да. Вот скажи, откуда он мог это знать? Спросишь, где тут логика? И откуда они знали, что он там?.. Наверняка Драги узнал что-нибудь важное. Он лишь сказал мне, что нужно установить сеть. И еще говорил что-то о том, что время и пространство не ограничены, а являются только задачей. А я сам, прости меня грешного, Господи, подумал, что старик не в себе. Драги Джавол… Можешь себе представить… А хуже всего то, что я это сейчас никому не могут отдать. Все еще не могу… Понимаешь?