Библиотеки как таковой у нас не было (как и в городе, где я подпитывался книгами у соседей Пузачевых) - книги были дефицитом, и моя семья не имела к ним доступа. Поэтому сложенные в тумбе и "хельге" стопки книг были чрезвычайно пестрыми - немногочисленные книги классиков (например, Гоголя и Чехова; Гоголь и Чехов были у всех; даже если у человека не было дома библиотеки, у него были Гоголь и Чехов; даже если у человека вообще ни черта не было, то Гоголь и Чехов у него были), часто в разнобойных томах из собраний (только собрание Тараса Шевченко было полным), лежали вперемешку со всякого рода коммунистическим "трэшем". Мне, впрочем, было без разницы, что читать - когда-то я слышал определение книги как "стопки листов с текстом между двумя картонками", и в моем случае это определение было верным - я прочитывал любую стопку листов с текстом от картонки до картонки, будь то 10-й том собрания сочинений Чехова или воспоминания комсомольцев-строителей БАМа. Думаю, такая методика чтения сильно повлияла на мой кругозор - иногда я имею познания в вопросах, которые ни к селу ни к городу не пригодятся никакому здравомыслящему человеку (например, знаете ли вы, что, скрутив из листа бумаги конус-рупор и воткнув в его острый конец швейную иглу, можно поставить это приспособление на пластинку (ее предлагается вращать на карандаше, вставленном в дырку-сердцевину - но это уже высший пилотаж) и сносно прослушать музыкальное произведение? Не знаете? А я таким способом испортил не одну пластинку), вещи же очевидные и всем известные прошли мимо меня, едва задев упоминанием, скажем, в кроссворде ("Да? Надо же", - говоришь ты, когда тетка Оля уверенно отвечает на какой-то замысловатый кроссвордный вопрос); картинка моего мировосприятия похожа на одеяло из множества лоскутов: отдельные лоскуты необычайно ярки и цветасты, и в них хочется бесконечно вглядываться перед сном в поисках новых смыслов и оттенков, другие же тусклы и ветхи; какие-то дыры в моем одеяле-картине мира наспех залатаны случайно нахватанной тут и там информацией, другие же зияют так, что в них можно легко просунуть голову.
Здесь же была свалена подшивка старых журналов "Огонек", которые я тоже перечитал от корки до корки: в каждом номере несколько первых страниц посвящались встречам генсека Брежнева с другими мировыми деятелями (Никсоном, Помпиду, Вилли Брандтом, Индирой Ганди, Эрихом Хонеккером, Иосифом Броз Тито, Густавом Гусаком, Фиделем Кастро, Николае Чаушеску и Юмжагийном Цеденбалом) и были густо удобрены фотографиями "дорогого Леонида Ильича" (который приветственно махал рукой или радостно улыбался с каждой второй обложки "Огонька)", гостеприимно встречаемого этими мировыми лидерами (чаще всего фото были сделаны прямо в аэропорту, лишь с Никсоном - на балконе Белого дома), потом шла какая-то мотивирующая статья о комсомольцах на коммунистических стройках, ударниках и передовиках производства (иногда эти люди даже попадали на обложку, имея честь ротации с самим Леонидом Ильичем и Индирой Ганди), и лишь в самом конце было то, ради чего люди выписывали журнал - статья о спорте (помню большую статью про Артура Эша, американского теннисиста, когда он победил на Уимблдонском турнире - Советский Союз весьма благоволил Артуру Эшу) и кроссворд.
Мне очень нравилось читать в зале - там было много окон, из-за чего зал очень располагал к чтению в плохую погоду: вы знаете эту архетипичную картину той части мира, где на улице дождь, гроза и ветер, капли дождя и ветки деревьев стучат в окна, напоминая о том, каково сейчас на улице одинокому страннику; ты же, наплевав на всех одиноких странников, сидишь в доме, в тепле и уюте, и читаешь "Историю одного города" Салтыкова-Щедрина или гоголевского "Ревизора" - и даже бабушка тебя никуда не выгонит и не отправит трудиться на улицу в такую собачью погоду. Это летом или весной. Зимой же - что еще делать вечерами в селе, как не проводить время с книжкой и яблоками "симиренко"? Вот ты и валяешься на полу в зале, возле серванта "Хельга", перебирая по сто раз прочитанные книжки и журналы в поисках, чего бы перечитать в сто первый раз. А в соседней, "дальней", комнате в это время лежит дед с чашкой чая на подоконнике и "беломориной" в зубах (бабушка всю жизнь боролась с курением деда тем способом, что каждый раз, завидев деда с папиросой, говорила протяжно: "Ва-а-ася, не кури-и-и", что не производило на деда ровно никакого впечатления - курил дед всегда и везде) и читает газету "Труд" или книгу Альфреда де Мюссе "Исповедь сына века".
Но главное, что лежало в "хельге" - это тетради. Там были кучи "общих" тетрадей, оставшихся от учебы в школе мамы и тетки Оли (дяди Вовиного тетрадного наследия не осталось - видимо, оно не представляло особой исторической ценности). По большей части, это были тетради по математике и физике - они были исписаны (мамой и теткой Олей) убористым, аккуратнейшим, красивейшим почерком (я, всю жизнь писавший как курица лапой, наслаждался одним видом этих страниц, одновременно осознавая, что не видать мне как своих ушей такой же красивой золотой медали, как те две, что лежали тут же, в "хельге"), без единой помарки и исправления - формулы были выписаны каллиграфически, эти мамины и теткины тетради можно было выставлять в музее или палате мер и весов школьных тетрадей по физике и математике и тыкать в них носом нерадивых и неопрятных школьников (вроде меня). Чаще всего тетради были в голубую и розовую клеточку (клетки удобнее для формул) и заканчивались на середине - чем я и пользовался, заполняя пустые страницы своими мерзкими каракулями и, таким образом, изгаживая эти прекрасные эталоны. Потому что тетради были моим детским фетишем, а писание в них всякой чуши - моим главным детским хобби (я собирал значки и марки - но разве могли сравниться эти жалкие увлечения с ведением тетрадей?)
- Тетради -
Я вел общие тетради. Десятки и сотни общих тетрадей. Вы помните эти старые советские общие тетради? Они не чета нынешним - с цветастыми обложками, дурацкой рекламой, с проволочными переплетными кольцами. Старые советские тетради были строгими, прекрасными и совершенными в своей простоте - обложка картонная, клеенчатая, синяя или коричневая, на клею, а внутри - синие, зеленые или бледно-розовые клеточки. Я предпочитал клетчатые тетради тетрадям в линейку, хотя и последними не гнушался. В клеточках удобнее писать в столбик.
В тетради я записывал спортивную статистику. Конечно, больше всего меня интересовал футбол, но признаю - я был всеяден. Одного лишь футбола мне было мало - я собирал всю спортивную статистику до последнего кустика - хоккей, баскетбол, фигурное катание, биатлон, шахматы. Главным источником мне служила газета "Советский спорт", которую в селе выписывал дед, а в городе - мама, специально для меня. Получив свежий номер газеты, я тщательным образом переписывал в клетчатые тетради результаты всех спортивных соревнований. Траурным днем был понедельник - в понедельник не носили газеты. Каждый понедельник я подходил к почтовому ящику и открывал его в надежде, что мир вдруг изменится, и в ящике окажется газета.
Еще одним, поистине драгоценным, источником информации был еженедельник "Футбол-Хоккей", который я покупал в киоске у тети Люси на пригородной автостанции, когда приезжал рано утром из села в город.
Вспоминаю еще прекрасный журнал "64", который, как вы можете догадаться, был посвящен шахматам. Конечно, шахматы не были мне настолько же близки, как, скажем, футбол или хоккей, но зато журнал "64" был настоящим раем для собирателя статистики - он почти сплошь состоял из таблиц-результатов шахматных турниров, коих, как известно, великое множество, и с одним таким журналом можно было провести много приятных вечеров переписывания.
